В этой истории не будет злодея, и человек есть закон - Дарья Милл

все их недостатки. В подростке Хён Соке она видела лишь задумчивость, присущую всем юношам его возраста. На самом же деле тогда он возненавидел себя впервые. Действительность наконец открыла ему глаза на то, как глубоко он заблуждался.

Ещё давно всем казалось, что семейство Квонов одно из самых благополучных, что только можно себе представить. Отец занят работой, мать не забывает про дом, дети отлично пристроены в школе. Но никто и не хотел знать о том, что семье Му Хён предпочёл работу, Бао всю себя отдала сожалениям, а свои всеми любимые обеды Лин паковала сама. Хён Сок водил её в школу чаще, чем она думает. Память, как и любая другая материя, имеет свойство выцветать. Для Лин в прошлом пропали любые краски, кроме тех, что касались глаз мамы Бао и оттенков синяков от брата.

— Я всю жизнь сожалел. И до конца дней своих буду помнить о том, что сделал тебе. И я не хочу, чтобы ты прощала меня. Я должен мучаться этим. Я должен умереть с мыслью, что отработал всё то, что задолжал тебе. Но я так сожалею.

В подобные моменты надлежало плакать, но Хён Сок не мог. Он настолько давно истязал себя, что привык к ударам плетью. И мысли эти до того въелись в его сознание, что сохранятся на нём вечным шрамом. Они отпечатались на веках тенью, а на языке вкусом горечи. Хён Сок знал эту песню куда лучше, чем себя самого и всё его жизнь составляющее. Он был гением самонаказания и многолетних пыток. Слишком долго он пытался сберечь свою скорбь в этом коконе. Но продолжаться так больше не могло.

— Я болен мыслями о тебе столько лет, что уже не замечаю этого. Душе моей не поможет ни одна церковь. Ньюэровцы молятся Кали, фолки людям, а я тебе. Я молю тебя не страдать от всех моих действий. В своих мыслях я каждый день падал перед тобой на колени, но никогда не получал ответа. Потому что вера не лечит. Моя боль перешла в хроническую и исчезнет лишь со смертью. Как я стал в детстве грешником, так им и умру.

— Ты сам себя казнишь.

Лин не могла подобрать слов в ответ на то, что брат ей говорил. Его гейзер вдруг превратился в бескрайнее море. И в нём он был совершенно один. Позабытая всеми лодка качалась на всё поднимающихся волнах и грозилась перевернуться. Но у Хён Сока не было вёсел. Одно отняли, когда ему было пятнадцать, другое, как только ему стукнуло восемнадцать. Его били шторма, и он всё никак не мог найти берег.

— Это правда, но ты остаёшься со мной, и потому я всю жизнь должен перед тобой нести службу. Я обязан был быть тебе братом с самого начала, и ты права, если считаешь, что Эндрю заслуживает этого больше. Он может стать лучшим старшим братом. Эндрю во всём меня лучше. Если он займёт моё место перед тобой, у меня совсем ничего не останется. Я рад за тебя, но за свою жизнь мне страшно.

— Мне не нужен Эндрю. — Ей вдруг стало стыдно за всё, что она когда-либо говорила Хён Соку. Лин всегда догадывалась, что он любит её по-своему, но любовь его была больной. Потому что сам Хён Сок никак не мог себя исцелить. Из реальной ошибки он вообразил причину своего покаяния. — Я вспылила, да и мне не перенести рядом с собой второго тебя. Если Эндрю и брат мне, то ты давно стал явно ближе. — Лин всхлипнула, а несколько её слёз упали и разбились о паркет. — Наверное, ты давно стал всей моей семьёй. Ты весь круг моих близких, ты мой быт и мой дом.

Эндрю оказался прав, Лин была искренней, но не с ним, а с Хён Соком. Для брата она сохранила то первое признание, что должно было избавить от мук их обоих. Только вот никакими чужими молитвами не излечить колотой раны в сердце. Хён Сок сам должен был позволить до себя дотянуться.

— Хочешь знать, почему я пошла к подполковнику? Потому что привычно было в его роли видеть тебя. В тот момент я подумала, что там меня ждёт подполковник Квон.

— Зачем тебе вообще понадобилось быть на Дне единения? Всё это было одной большой ошибкой.

— Я хотела написать репортаж. Побыть журналистом.

От того, что Хён Сок не обратил никакого внимания на её откровение, щёки Лин загорелись так, будто бы она сказала что-то по-настоящему постыдное. И вот он вновь начинал её злить. Хён Сок совсем не понимал, на чём в беседе стоит делать акценты. Из-за всего сегодняшнего дня он не мог отойти от горящей внутри тревоги. Лин отрыла все его корни, но вдруг Хён Сок стал пытаться вновь запрятать их вглубь.

— Что? — он неожиданно напрягся. Хён Сок принял бы любое новое занятие сестры, только если бы это не ставило под угрозу её безопасность. Пусть она отказалась бы от всей прошлой жизни и ушла жить к бабуле Ие в Патуи. Дополнительные силы патруля не подпустили бы к ней ни одну лишнюю живую душу. — Ты не рассказывала, что тебе это интересно. Ты всегда мечтала стать врачом.

— То, что я потратила на это три года своей жизни, ещё не значит, я действительно этого хотела! — его интерес напрягал Лин. Она заранее знала, что брат по своей излюбленной привычке станет отговаривать её. — Гефест сказал, что у меня всё получится, и я поверила ему. У меня уже есть статья о тебе! Я написала её ещё давно, но ты не знал, потому что никогда не был дома и не видел, как я над ней работала. Это мой шаг к примирению.

Она высказала ему всё как на духу, но не потому, что боялась его реакции. Лин боялась самой себе признаться, что добровольно лишала себя счастья из-за того лишь, что выбрала самый простой путь. Она хотела, чтобы брат ею гордился, и одна из самых уважаемых профессий легко могла ей с этим помочь. Лин не знала, что Хён Сок был рад за неё не потому, что она была отличницей медицинского колледжа, а потому, что считал, что там она была счастлива. Эти регулярные муки не исполнили ни собственной мечты Лин, ни единственного желания её брата. Он всегда хотел для неё одного. Мирной и счастливой жизни.

Если бы он решился заговорить с ней раньше, всего этого можно было бы избежать. Но Хён Сок