Мать Печора - Маремьяна Романовна Голубкова

развертываться начали.

Мох из-под снега вышел белый. А теперь между старые белым мохом проскочил молодой вешний мох, и тудру как зеленым сукном подернуло. В полную силу цвела морошка; по зеленому сукну раскинулся морошечный цвет серебряными звездочками, — в темную осеннюю ночь никогда не увидишь на небе столько звезд, сколько высыпало их сейчас по тундре. Забурел лист медвежьей ягоды, и между листьев желтеют ее цветки. На черничных кустиках цветочки зелеными колокольчиками свесились, продолговатые листья голубики в полной красе красовались.

Ехали мы, не различая дня и ночи. Вторая наша остановка была в верховье какого-то ручья. Свежий ветер шелапутный переметывался с одной стороны на другую и обдувал комаров. Лежа рядом с палаткой, мы отдыхали после позднего обеда. Ия Николаевна попросила меня.

— Романовна! Люди говорят, что ты сказки мастерица рассказывать. Скажи, а мы послушаем.

— Слушай во все уши, в голову клади да в память бери, да людям скажи. А сказку мою зовут: «Стрелец-молодец».

«Где-то край неба жил пребогатый царь. Был он холостой, богатства имел без меры, без счету, и много держав ему подчинялись.

Был у него хороший работник. Больше всего любил он охотиться. Каждый день уйдет утром, а на обед приносит государю уток и гусей — и царю и гостям хватало. Так его и прозвали «стрелец-молодец».

Долго-долго тянется сказка про стрельца-молодца, про беды его и муки, про царскую лютость. К концу нашей стоянки подошел и конец сказки…

«…Попрощался стрелец-молодец со свояченицами и с тещей и отправился с лягушкой в путь-дорогу. Шли они да шли, через трое суток дошли они до места, где стояли три дуба на одном корню. А под дубами чугунная лестница. Вот лягушка и говорит стрельцу-молодцу:

— Чему буду учить — слушайся меня. Спускайся по этой лестнице под землю до дубовой двери. Зайдешь через лубовую дверь в комнату — там слева стоят три шкапа. Отворяй двери первого шкапа, спрячься туда и запрись. И слушай оттуда все, что будет делаться. А потом сам догадаешься, что нужно делать.

Так и сделал стрелец-молодец. Посидел сколько-то в шкапу, слышит: идут двое и песни поют. И видит: вошли в комнату двое, ростом немного больше четверти, сами с ноготок, а бороды у них с локоток, по земле волочатся. Вошли они и громко крикнули:

— Ум-разум, приготовь нам обед!

А обед уже на столе стоит, да и с водочкой. Вот наелись они и опять кричат:

— Ум-разум, убирай посуду!

Запели песню и куда-то ушли.

Вылез стрелец-молодец из шкапа и тоже кричит:

— Ум-разум, приготовь мне обед!

А обед готов, да и с водочкой. Пригласил стрелец-молодец:

— Давай, Ум-разум, вместе со мной обедать.

Вот сели они вместе и разговаривают. Ум-разум и жалуется:

— Я тыщу лет у этих стариков работаю, а ни разу они меня не накормили. А ты вот с первого раз обо мне позаботился.

— Ну так брось на них работать, пойдем, Ум-разум, со мной.

И с радостью Ум-разум согласился. Вышли они на землю, взяли с собой лягушку и пошли обратно. Вот Ум-разум и говорит:

— Ты, стрелец-молодец, добрый хозяин, я тебе худа не хочу. Не останавливайся ты у тещи в гостях. Они тебе измену сделают, они все волшебницы. Оставь ты им лягушку, а сами пойдем дальше.

Так и сделал стрелец-молодец. Теща и свояченицы слезно просили остаться, а стрелец-молодец не послушался их. Оставил им лягушку, а сам в путь. Вот и говорит Ум-разум:

— Пойдем-ка немножко быстрее, что-то тихо идем.

— Пойдем, — согласился стрелец-молодец.

Схватил его Ум-разум, поднял над землей, и полетели они по воздуху быстрее стрелы.

Кричит на лету стрелец-молодец:

— Уронил я свою шапку!

А ему Ум-разум ответ дает:

— Твоя шапка осталась за три тысячи верст.

Прилетели они к царским землям, а там послал царь навстречу сорок тысяч солдат, чтобы убили стрельца молодца. А сам царь сидит на балконе на двенадцатом этаже и смотрит в подзорную трубу.

Вот Ум-разум и просит стрельца-молодца:

— Дозволь мне воевать с царским войском.

Приказал стрелец-молодец:

— Воюй, Ум-разум, не оставляй ни одного на семя.

И сразу вся сила царская легла, как трава, — это Ум-разум косил войско саблей-самосеком. А напоследок и у царя отсек голову.

Прилетела из сада пташка, обернулась женой, обняла стрельца-молодца и много раз поцеловала. А весь народ окружил стрельца-молодца, и назначили его царем. И царь с царицей дружно жили много лет. А Ум-разум и сейчас народу служит».

Понравилась всем сказка. Ия Николаевна и говорит:

— Теперь, Романовна, тебе работы еще прибавится: каждый вечер сказки сказывать заставим.

4

Ровно в полночь ветер стих. И вот отовсюду полезли к нам в палатку комары. Столбами да тучами поднимались они над тундрой, и в палатке их как туман наплыл. С той поры не было нам от них покоя.

— Теперь, — говорю, — прощайтесь, ребятушки, со спокойными ночами да с добрым сном.

— А скоро они пропадут? — спрашивает Саша.

— Что ты, Сашенька, — говорю, — они тебя ладом еще ни разу не укусили, а ты уже пропасти ждешь. До снега комары продержатся. Комарики еще полбеды, хуже будет — обжористая мошка.

А Саша и сейчас терпеть не может. За одну ночь расчесал себе кожу за ушами, и на лбу, и на шее. Всю ночь он не снимал накомарника, а утром смотрит в зеркальце и видит, что весь распух он, а кровь колобками насохла. Чуть не плачет Саша.

По привычке терпели комаров Петря, Михайло, я и Леонтьев. Разрисуют они нас, как горностаи снег, а мы и во внимание не берем.

Что всего удивительнее — комары даже и не глядели на Зубатого, не только не садились.

— Ты чем отводишь комаров? — спрашиваю. — Заговор какой знаешь?

— Своих комары не едят, — отвечает Зубатый.

Часто он темнел лицом и над чем-то задумывался. Едет на своих нартах и словно не видит, где едет.

«Доброе ли он замыслил?» — думалось мне. И чем больше я к нему присматривалась, тем неспокойнее было у меня на сердце…

На одной стоянке Петря выбрал наверху большого холма место для чума и палатки. Этот холм будто огорожен маленькими сопками. А между сопок озеро, как из ворот выглядывает: круглое, синее, вода светлая. Брось на середину кольцо золотое — увидишь. А вокруг озера зеленой опушкой берега замкнулись. Когда мы подъезжали, с озера