Мать Печора - Маремьяна Романовна Голубкова

их перевернет да утащит ниже Ярана, а тут уже другие козла плавят.

Настелили на козла досок да с них и сваи бить начали. Не деревянными бабами бьют (у нас их барсами зовут), а машинами да паровыми молотами, только стук стоит. Столб поставят — как кол заткнут. Через малое время вижу — сваи, как чайки, рядами над водой белеют. А еще через день поезд к железной дороге уголь подтащил. При нас уголь в вагоны грузили, при нас и людей выбирали в Ленинград этот уголь везти.

А в нашем отряде тоже кипела работа. Когда у нас было все изготовлено, Александров собрал всех своих работников и говорит:

— Время у нас из рук упущено, так надо, ребята, не пожалеть себя. В работе, в пути помех мы немало встретим. Трудно нам будет, а мы все же не убавлять, а прибавлять шаг должны, чтобы время догнать и дело осилить.

И начал людей по отрядам разбивать.

— Отряду Ии Николаевны я даю сто тридцать оленей и двух пастухов Петра Хенерина и Михаила Валея. Путь вам дальний: до реки Коротайки дойдете, да по Коротайке от вершины ее притоков до Сарамбая, да по Сарамбаю пройдете, а оттуда переметнетесь на реку Талату и выплывете в Хайпудырскую губу Баренцева моря, на Синькин нос. С боковыми заездами тысячи полторы километров наберется. В этот отряд я даю старшего коллектора Леонтьева — он в тундре бывал — и рабочего Костина.

А меня не поминает. Когда про отряд Каменевой заговорил, тоже своего имени не слышу. Помянул он меня под самый конец. Говорит:

— Голубкова будет работать в моем отряде.

Тут уж я не стерпела:

— Хороший ты человек, Донат Константинович, гневить тебя не хочется, а только с тобой я не поеду. В экспедицию не с того я через всю тундру приехала, что на золотую гривенку польстилась. Вон воркутинцы городу Ленинграду свой уголь в подарок от чистого сердца шлют, а у меня два сына городу Ленина жизнь свою отдали.

Так вот я, простая русская мать, набралась силы и смелости и хочу рассказать добрым людям о своих сыновьях-героях. А человек-то я не письменный, только при Советской власти читать выучилась. Вот и нужно мне быть вместе со своим напарником с Николаем Павловичем. Семь лет мы с ним вместе работаем.

Игорь и тут готов пошутить:

— Романовна, — говорит, — я между делами все тебе запишу, только пирогами нас корми.

— Записать, — говорю, — и Илья может, как и пироги состряпать. Только ведь какие пироги получатся, захотят ли люди взглянуть на них, не то что есть? И ты, Игорь, не с того куста ягода, не в том бору выросла. А мы с Леонтьевым с одного бора — с Архангельского. Он за словами моими душу видит, любую думу на лету поймает.

Пришлось Александрову согласиться. Морозова начальник решил увезти в тундру. Склад велено было Аде Красильникову принимать: он инвалид, и склад дело для него более других дел посильное.

Когда из колхоза пришли олени с двумя пастухами, мы собрались в путь-дорогу.

Перед выездом нашего отряда устроил нам начальник проводы. Собралось друзей, братьев да товарищей полное застолье. Кроме Платона Ивановича, угодил на спроводины его приятель Павел Михайлович Платов. Он работал главным инженером на строительстве нового кирпичного завода и чуть не весь вечер про свой завод говорил:

— Кабы один только завод строить, а то и жилые дома поднимай, и столовые руби, и амбулаторию с больницей не упусти, и баню не забывай, и железную дорогу веди.

И добавлял:

— Через два дня к заводу широкая колея пройдет. От нее узкоколейка на пять километров тянулась. А с перегрузкой знаете, какая канитель… Ну, да теперь вздохнем. К Октябрьским праздникам завод в эксплуатацию сдадим. Ну, и завод, я вам скажу, — последнее слово техники. За год надо двадцать миллионов кирпичиков Воркуте дать…

Павел Михайлович со своими рассказами о заводе надолго остался у нас в памяти. А товарищ его Платон Иванович, который помог нам в Воркуте прожить, крепко полюбился нам. Стахановцем он был в шахтах, где не один год уголь добывал, по-стахановски и сейчас дело ведет, когда ему все мастерские в Воркуте подначальны.

Провожали нас все. И радостно нам было, что с места стронулись, и тоскливо с друзьями расставаться.

Пришли олени, приехали трое пастухов — Петря и двое новых. Один из них такой уродливый, что я испугалась: маленький, кривоногий, зубы у него выдались вперед, губа отвисла. И прозвище у него было под стать: Зубатый. Фамилия его была Соболев, да о ней никто не помнил.

— Вот, — говорю, — красавца нам прислали!

Донат Константинович только сейчас объявил пастухам, кто с кем едет:

— Сейчас с Ией Николаевной пойдут олени колхоза имени Смидовича. Старшим пастухом будешь ты, Хемерин. Ты, Валей, слушай Петра: он старше.

А Зубатому говорит:

— Ты пойдешь в чум к Тимофею и будешь помогать ему. Вместе с Тимофеем через денек-другой со мной поедешь.

Тот и говорит:

— С Валеем поедем. Свои олески поедес.

Ему объясняют:

— Раз начальник говорит, значит, так нужно…

— Не нусно…

Уперся — и хоть кол на голове теши.

Александров через Петрю выспросил Зубатого, почему он не хочет его послушать. Тот отвечал:

— Мой ум так ходит: в своем стаде я каждого оленя знаю, а в Тимофеевом не знаю. А Петрю вы сюда суете — он здесь оленей не знает. И места здешние Петря не знает, какой он старший? А Михайло Валей — молодой, тоже места не знает.

Все это мы понимали, а только брать Зубатого никак не хотели — не нравился он нам, а на Петрю мы во всем могли положиться, не мал конец с ним проехали.

Александров еще раз приказал. И видим мы, что Зубатый на этот раз согласен.

— Хоросо, — говорит.

И тут же нам объявил, что заберет у Михайлы свою половину чума.

— Да ведь у Тимофея чум хороший. Зачем тебе еще полчума?

— Мой чум…

Как начальник с Леонтьевым ни крутились, а не могли упрямого уломать. Пришлось нам взять с собой и его, и Петрю, и Михайла. Александрову, бедному, остался один Тимофей. Конечно, Дарья в случае нужды могла заменить пастуха в стаде, а Вася вместе с Кимом могли заменить третьего пастуха.

Наш начальник на все был согласен, только бы поскорее нас в тундру выпроводить: уже кружились первые комары.

Так мы и расстались.

3

Впереди ждали нас незнакомые реки. Только названия одни я слышала: Сядей-Ю, Тар-Ю, Коротайка, Сарамбай, Талата. Сколько чего