Единственная Джун - Дженнифер Хартманн

И когда это произошло? Почему вещи уже собраны, а я только сейчас об этом узнаю?

Потому что я веду себя импульсивно, излишне театрально.

– Я просто собираюсь остаться на пару ночей, чтобы посмотреть, как все пройдет. Я собиралась поговорить с тобой перед тем, как поехать.

Моя мама всегда обладала этим странным предчувствием, говорящим ей, что что-то не так. Она называет это материнской интуицией, а я больше склоняюсь к магии вуду или колдовству, потому что у нее в коллекции есть куча кристаллов, а ее любимый фильм – «Практическая магия»[37].

Когда я поцеловала Марти Бьюкенена у тутового дерева, она узнала об этом. Мгновенно. После того как я обрушила свой гнев на Бранта и зашла домой, она повернулась ко мне, сидя на диване, а затем подняла бровь и сказала, что я еще слишком маленькая, чтобы целоваться с мальчиками.

Когда я провалилась под лед, она и об этом узнала. Она сказала, что, когда это случилось, у нее мороз пробежал по коже и застыла кровь. Она не переставая звонила моему отцу, уверяя, что произошло что-то ужасное.

Ночь выпускного… она знала.

Мама рассказывала, что у нее всю ночь кололо в груди с того самого момента, как мы вышли из дома. Она не могла съесть ужин. Она не могла сосредоточиться на вязании.

Она просидела на диване с телефоном на коленях весь вечер, пока не раздался звонок от Бранта. Тогда она узнала, что я попала в больницу после того, как упала от приступа астмы прямо на выпускном.

Но она никак не думала на Тео.

Она просто знала, что что-то не так.

Как сейчас.

Что-то.

Она поджимает губы и сосредотачивается так, будто пытается вытянуть из меня все мозговые импульсы и разобрать их на части своим колдовством.

Удачи, мам. Я сама даже не знаю, о чем я думаю.

Не в силах понять меня, она тяжело вздыхает:

– Ты выглядишь нервной. Что ты мне не договариваешь?

Надеюсь, что она не светит мне в голову своими глазами-лазерами, потому что сейчас я снова и снова прокручиваю в памяти тот поцелуй, деталь за деталью. Мои щеки предательски краснеют.

– Ничего, мам. Я как раз шла вниз поговорить с тобой, и я нервничала. Я думала, ты не одобришь.

– Почему бы я не одобрила? Он твой брат.

Я мнусь на месте. У меня нет для нее подходящего ответа, поэтому я фокусируюсь на самой ситуации, а не на Бранте.

– Я не хотела, чтобы ты чувствовала себя брошенной. Если я уеду, останетесь только вы с папой, и у меня сердце разрывается от мысли, что вы останетесь совсем одни в этом тихом доме.

Слезы застилают мне глаза, когда до меня доходит смысл собственных слов.

Мама отходит от двери с сочувственной улыбкой, а затем делает шаг ко мне и заправляет мне волосы за ухо. Ее собственные волосы поблескивают нитями серебра под искусственным светом.

– Все птицы рано или поздно покидают гнездо, Джун. Нет подходящего времени для этого. Они просто улетают, когда становятся крепче.

Я перевожу взгляд на картину с синей птицей над комодом, после чего всхлипываю, кивая.

– Поживи несколько дней, чтобы оценить обстановку, и, если все будет хорошо, я поговорю с папой, и мы поможем тебе перевезти вещи.

– Ты уверена?

– Уверена. – Мама опускает руку, все еще улыбаясь. – Если ты и собиралась съехаться с кем-то, я рада, что это Брант. Он всегда думает, как лучше для тебя.

Я засовываю руку в карман, где лежит один из запасных ключей от квартиры Бранта. Второй у мамы и папы.

Я натянуто улыбаюсь, крепко сжимая ключ в кулаке.

– Хорошо… спасибо, – говорю я ей, после чего отхожу назад и склоняюсь над двумя сумками, набитыми одеждой и туалетными принадлежностями. – Когда папа вернется домой после викторины, ты расскажешь ему обо всем этом? А я заскочу и поговорю с ним уже завтра.

– Конечно, милая.

– Я люблю тебя.

Она отвечает мне взаимностью и оставляет меня заканчивать мои сборы. Перед тем как выйти из комнаты, я немного медлю; мой взгляд скользит по картине с синей птицей.

Я прикусываю губу, а затем снимаю ее со стены и засовываю в одну из сумок.

Два часа.

Я уже два часа сижу на ярко-синем диване в гостиной у Бранта, и вот раздается звон ключей, отчего я подскакиваю, а в животе разлетается целый рой бабочек.

Разозлится ли он?

Будет ли он рад меня видеть?

Он еще не знает, что я решила переехать к нему. Это и было целью нашей сегодняшней встречи за ужином.

Я нервно наблюдаю, как он, устало вздохнув, переступает порог, бросает ключи от машины на столешницу и скидывает обувь. Сначала он не замечает меня: он точно и не предполагает, что по возвращении домой после секса на одну ночь у него в гостиной будет торчать сестра.

Я чувствую, как мои ладони потеют.

Брант замирает в прихожей на мгновение. Он взъерошивает свои темные, слегка вьющиеся волосы – по бокам он остриг их коротко, а макушку оставил немного длиннее. Он смотрит усталым взглядом вниз, на плитку цвета слоновой кости, на которой стоят две пары обуви.

Я прокашливаюсь.

Он поднимает голову и щурится, пытаясь вглядеться сквозь тусклый свет. Когда он обнаруживает меня, его глаза расширяются.

Мы молча смотрим друг на друга, и я чувствую, как сердце вот-вот вырвется наружу.

Прямо к нему в руки.

– Джун?

Брант произносит мое имя как вопрос, как будто это может быть кто угодно, кроме меня.

– Привет.

– Привет, – мягко говорит он. Он отходит от оцепенения, а затем медленно идет вперед, снова тормоша волосы. – Что, эм… что ты здесь делаешь?

Он проводит рукой по губам.

Желудок сводит, когда я представляю эти губы на ее губах.

– Мой ответ – да.

– Твой ответ? – Еще один шаг вперед. – На что?

– Переехать к тебе.

Опустив взгляд влево, он наконец замечает мои сумки, все еще нераспакованные. Все еще ожидающие его разрешения.

Он сглатывает и снова смотрит на меня.

– Хорошо. Точно.

– Хорошо? – Я прикусываю губу, от врезавшихся в ладони ногтей остаются полумесяцы. – Ты не злишься, что я пришла без предупреждения?

– Я тебе всегда рад.

В горле словно застревают иголки, когда я делаю несколько неуверенных шагов ему навстречу.

– Об этом я хотела с тобой поговорить, – говорю я. – За ужином.

Во взгляде вспыхивает чувство вины, и он опускает голову.

– Прости за это. Я не хотел держать тебя в подвешенном состоянии, я просто чувствовал себя