Единственная Джун - Дженнифер Хартманн

не против, пока девушки не начали выпивать.

Я качаю головой, соглашаясь с Кипом, но по совершенно другим причинам. Джун, извивающаяся у меня на плечах в своем крошечных бикини, – это катастрофа.

– Извини, но я тоже пас.

– Какие вы скучные. Как насчет… – Джун приближается ко мне – от нее пахнет хлоркой и кокосовым кремом для загара, но тут Селеста отвлекает ее внимание.

– Давай обсыхать и перекусим! – зовет она, в руках держа по пляжному полотенцу.

Джун прикусывает губу, бросая на меня быстрый взгляд, который длится дольше, чем следовало бы, и направляется в другую сторону. Не устояв, я смотрю ей вслед, зачарованный тем, как она движется. Через секунду меня прерывает Кип.

– Как обстоят дела? – бормочет он, потягивая пиво.

Прокашлявшись, я откидываюсь в шезлонг, кручу в руке бутылку пива. Я бросаю на него взгляд: на нем белая футболка и купальные шорты, медного цвета волосы отросли и переливаются в лучах позднего полуденного солнца.

– Дела обстоят никак, – лгу я.

Дела обстоят так, что все зашло слишком далеко.

Он вопросительно приподнимает бровь:

– Ты ведь знаешь, что я коп? Я за милю чувствую обман.

– Ничего не случилось.

Он кивает, затем делает еще один глоток:

– В это я верю.

Вздохнув, я ставлю уже теплое пиво в подстаканник и смотрю на Джун, обвязывающую яркое радужное полотенце вокруг своей тонкой талии.

– Она переехала ко мне на прошлой неделе.

– Ты серьезно?

– Да, я серьезно, – бормочу я, уже зная, какая это была огромная ошибка. Уже зная, что, пока я благополучно плескался на мелководье весь последний год, собственная глупость и слабость толкнули меня в глубокие воды, в которых теперь я тону. – Она хотела почувствовать вкус независимости.

– Независимость. Точно. – Он опускает голову, задумчиво сжимает губы. – Ты играешь с огнем, Брант. И если ты хочешь обжечься, пусть так и будет, но пламя будет распространяться… ты должен принять тот факт, что все вокруг тебя поглотит огонь.

Я сглатываю:

– Это сложно.

– Огонь быстро распространяется. Ты зажигаешь спичку, и все, на фиг, вспыхивает.

Мой взгляд замирает на Джун, пока она выжимает воду из волос и исчезает за домом вместе с Селестой.

Он прав. Я знаю, что он прав.

И я пытался, пытался закупорить свои чувства, поместить их в бутылку, бороться с ними изо всех сил, быть сильнее того, чем бы это ни было. Я снова ходил на прием к доктору Шелби, моему психологу со времен детства, в надежде получить совет. Наставление.

Она сказала мне: «С глаз долой – из сердца вон, а если не можешь этого сделать, сфокусируйся на чем-то другом».

Я и так пытался.

Черт, Джун подталкивала меня попробовать это… и я попробовал. Я поцеловал Сидни. Я поцеловал Сидни, зная, что это может привести к чему-то большему, зная, что она может быть идеальным лекарством от этой болезни.

Я не был с женщиной с того последнего раза с Венди, с той ночи, когда она вытащила мои гребаные чувства на безжалостный свет дня. У меня не было секса несколько лет, потому что я влюблен в ту, в которую не должен быть влюблен. В ту, которой не смогу обладать.

И это нездорово.

Джун встречается с кем-то, и я совру, если скажу, что это не разрывает меня изнутри. Каждую субботу она исчезает в ночи с каким-то таинственным мужчиной, о котором мне не говорит, наверное, боясь, что я выслежу его и заявлюсь у него на пороге, как это было с Уайеттом.

Логично.

Она, скорее всего, занимается сексом.

Скорее всего, у нее дикий, безудержный секс с кем-то другим, а не со мной, и эта мысль не должна меня так мучить.

Кип прерывает рой мыслей, чувствуя, что задел за живое.

– Эй, где бы ты сейчас ни был, я не хотел тебя туда отправлять. – Он легонько толкает меня локтем. – Я готов поддержать вас обоих. И ты можешь принять мой непрошеный совет или проигнорировать его, вы оба взрослые люди, но я просто хочу, чтобы вы были осторожны.

Я смотрю на него:

– Да, я тебя понял.

– Ты и так много потерял, и мне бы не хотелось, чтобы ты потерял еще больше.

Вспоминается Тео.

Его последние слова.

Его предсмертное благословение.

В груди все сжимается при воспоминании, и я с болью втягиваю воздух, кивая.

– Знаешь, я бы хотел сказать тебе, что это всего лишь мимолетное увлечение: что-то нездоровое и временное… жажда, которую хочется утолить, – говорю я тихим хриплым голосом. – Это превратило бы меня в извращенного психа? Возможно. Но, по крайней мере, это не причинило бы и половины той боли, которую я испытываю сейчас, будучи безнадежно влюбленным в нее, не видящим будущего ни с кем, кроме нее… не имея возможности жить нормальной, здоровой жизнью свободного мужчины, потому что я уже принадлежу той, к которой не могу даже прикоснуться.

У меня ком в горле от нахлынувших эмоций.

Когда я бросаю взгляд на Кипа, он смотрит на меня. Он сводит брови, его челюсть напряжена от понимания этих чувств. Мои слова повисают в воздухе: они звучат громче, чем бессмысленная болтовня и плейлист семидесятых, заполняющий окружающее пространство.

– Мое настоящее имя не Кип, – наконец говорит он.

Я приподнимаю брови в удивлении, не ожидая такого ответа.

– Что?

– Лэнс. Лэнс Киптон. – Он смотрит в сторону, уставившись на траву под нашими босыми ногами. – Прежде чем стать копом, я работал менеджером по ментальному здоровью. Я часто выезжал на вызовы, посещал различные психиатрические отделения, наркологические клиники, оказывал помощь на дому. Была больница, которую я часто посещал… и в этой больнице была женщина. Медсестра. – Он улыбается с непривычной нежностью. – Ее звали Эллоин – красивое имя, да?

Я складываю руки на коленях, слегка кивая ему.

– В любом случае… она называла меня Кип. Этого прозвища я стал жаждать почти так же сильно, как я жаждал посещений той больницы. Она была красива, конечно. Черные, как уголь, волосы и бледно-зеленые глаза. В ней была какая-то нежность, мягкость… от нее исходила такая аура, что ее так и хотелось беречь и защищать. Пациентов и персонал тянуло к ней… да и меня тоже.

– Ты… влюбился в нее? – делаю я вывод, замечая нотки страдания в его голосе.

Он кивает.

– Влюбился. С легкостью. Без усилий, – говорит он. – К сожалению, все после этого пошло не так. Она была замужем.

– Черт.

– Ага, – бормочет Кип, проводя языком по зубам. – Он был абьюзивным сукиным сыном, поэтому я чувствовал, словно это дает мне некое разрешение вступить в