Иные песни - Яцек Дукай

— Благодарю.

— Зайдешь ко мне после десятого нептуна, я передам с тобой письма Алитее, Шулиме и Панатакису.

— Вручу их как можно скорее, эстлос.

— Не сомневаюсь.

Какое-то время они стояли молча; не оставалось уже ничего такого, о чем следовало бы говорить. Бербелек машинально стряхнул с кафтана Зайдара комок засохшей смолы. Оглянулся на капитана и штурмана, которые нетерпеливо поглядывали на него. Махнул рукой, чтобы еще немного подождали.

— Меня постоянно заставляло задуматься… — начал он вполголоса.

— Ммм?

— Что с самого начала, помнишь, в Воденбурге, в цирке… Ты только-только увидел ее, но сразу же вспомнил Крымскую Дань, и первая же мысль: убить, убить ее.

— Кого?

— Ты же ним род, я знаю, но ведь не можешь так себя вести во всех подобных ситуациях. Ну ладно, у тебя в отношении меня имеется долг благодарности. Ивсе равно, это никак не объясняет… Я долго размышлял над этим. Тебе известно, что она выступала в черных олимпиадах? Сто Бестий. Дааа… Если вообще можно говорить о каких-либо законах Формы между людьми… Людьми и животными… Вот, к примеру, в стае диких собак. Ты знал, что когда-то я разводил собак? В собачьей стае — их может быть несколько дюжин, но запусти туда второго вожака, и они сразу же это узнают, морфа обернется против морфы; это как с магнитами, нет никакого способа, чтобы избежать притяжения или отталкивания. Просто, они не терпят взаимного присутствия. Кратистос и кратистос, арес и другой арес, стратегос и стратегос. И нимрод с нимродом. Форма навязывает чуть ли не физическое отвращение. Помнишь, как ты отреагировал? Достаточно одного слова, жеста, взгляда. Ты сам того не понимаешь, но известно, что необходимо атаковать первым. Бывал когда-нибудь на Кафторе?

— Довольно часто плавал в Кноссос и Кидонию.

— Там еще можно найти старинные рисунки, фигурки из бронзы, выглаженные временем и руками десятков поколений верующих. Образы Иллеи Потнии, когда она ходила по тамошним холмам, в тамошних рощах, именно там текла ради нее кровь. Присмотрись. Даже к самым топорным изображениям. Форма много чего тебе расскажет.

— Наверняка так и сделаю, эстлос.

Стратегос отступил в глубь каюты, потянулся, громко охнул.

— Как это ты тогда говорил, Ихмет? Что будешь делать, когда бросишь уже работу? Заниматься счастьем на продажу?

— Да, таковы были намерения.

— А знаешь, чем является счастье по Аристотелю? Действовать в соответствии с натурой, свойственной для человека. Завидую людям, которые так хорошо знают собственную натуру. Надеюсь, что ты будешь счастлив.

— Я сделаю все для этой цели, эстлос.

— Ладно уже, иди. Письма после десятого нептуна, не забудь. Дам тебе шлюпку на «Бруту». Всем от меня приветы. Прощай.

Р

ПРАВИЛА КАЗНИ

Первая линия бегемотов сломалась под огнем пыресидер с внешних шанцев. Над Зерновыми Ямами развевалось знамя Ашавиллы, столетнего ареса азиатских степей — рвущиеся оттуда залпы картечи распанахивали туши бегемотов, ломая кости и разрывая черные сердца. У всех — за исключением Аурелии — глаза обильно слезились от пыросового дыма, покрывающего предполья Колесницы; серые клубы заслоняли оборонительные стены самого города.

На коленицком минарете пристроился-было нимрод с кераунетом, стрелявшим на дальние расстояния, и пока «Тучелом» не размолотил мечети, московскому охотнику удалось подстрелить оттуда более десятка вистульцев, в том числе — трех погонщиков бегемотов. Один из морфезоонов вышел к этому моменту из-под контроля и сбежал от огня на север, за реку. Впоследствии, от проживавших в округе мужиков стали доходить вести о шастающей по землям бестии родом из преисподней, топчущей леса и деревушки. Аурелия попросила стратег оса, чтобы тот разрешил ей присоединиться к отряду, высланному с целью стреножить или убить зверя. Иероним Бербелек отказал. Тогда она пообещала ему вслух, что он и так не удержит ее от участия в сражении. Тот лишь пожал плечами, даже не оторвав глаз от херсонского оптикум. Ашавилла к этому моменту покинул окопы за пожарищами Зерновых Ям и бросился к воротам Колесницы, продираясь с оставшимися у него двумя десятками человек вверх по склону, к крепостному рву; разорванная градом гвоздей и камней хоругвь ареса — тряпка, окрашенная серо-зелеными, идущими наискось полосами — лопотала на утреннем ветру, то теряясь, то вновь появляясь среди туч битвенной пыли и пыросового дыма.

Иероним Бербелек поднял над головой правую руку.

— Давай! Пошли!

Сыграли двойной сигнал. Аурелия заткнула уши, барабанные перепонки лопались от высокого стона трубы: горнист стоял под самой вершиной холма, на котором для стратег оса установили тяжелый оптикум. Лунянка и без подзорной трубы охватывала отсюда взглядом чуть ли не все предполье, то есть, ту его часть, которая не была закрыта массивом города. Она видела передвижения отрядов словно перемещения фигурок на тактической карте, линии окопов осаждавших и оборонительных шанцев — словно параллельный орнамент на зеленом барельефе (весна традиционно залила Вис тулию потопом сочной зелени, даже здесь, исключенных от прикосновения антоса Световида). Третий день, наблюдая отсюда битву, глядя с точки зрения стратег оса — она сама чувствовала себя немного стратегосом. Хотя бы сейчас: она видела, откуда и в каком направлении ударит по сигналу трубы мазовийская кавалерия, еще до того, как полусотня всадников вообще выступила на солнце из тени западного лесочка.

Растянувшиеся в двух шеренгах бегемоты послушно расступились. (Таких морфезоонов у них было всего четырнадцать, эстлос Бербелек не смог взять побольше из южных гарнизонов — кроме того, один пал, ну а второй теперь еще и сбежал). Кавалерия выскочила из-за линии горбатых чудовищ, галопом преодолела склон коленицкого взгорья, перескочила брошенные шанцы и уже сидела на спинах группы Ашавиллы. Огонь пыресидр со стен перенесся на всадников, но большинство пуль пошло за молоком, и атака не утратила темпа, не сменила направления (не имела права) и добралась до открывающихся городских ворот еще до того, как те стали затворяться за людьми степного ареса.

Бегемоты тоже не бездельничали: пропустив лошадей, они не отступили, но — труба пела: Вперед! Вперед! Вперед! — но достойной рысцой направились вслед за ними; а за бегемотами — пехота, поднятая в наступление из нижних окопов. Штурм поднимался ввысь по коленицкому холму утроенной океаносской волной, каждая очередная шла медленнее, но она была полноводнее предыдущей. Аурелия наблюдала за всем этим, невольно прикусывая губу и сжимая кулаки, опершись о насыпь, окружавшую холмик с севера. Собравшиеся здесь офицеры и курьеры перекрикивались по-вистульски, московски, гэльски и гречески, хрипло смеялись. Над воротником кожаной куртки лунянки выстреливали отдельные искры. Один только стратегос молча и неподвижно застыл возле массивного оптикума.

Но вот он поднял руку во второй раз.

— Пошел!

Аурелия успела заткнуть уши. Пение трубы плыло над полем битвы. Ожидавшие этого сигнала штурмовые отряды — с лестницами, веревками, крюками — появились из окопов и со всех сторон направились к стенам Колесницы. Даже Аурелия, уже привыкшая к морфе Бербелека, была поражена сыгранностью солдат в маневре. До крепостного рва они добежали практически одновременно.

Огонь из кераунетов и пыресидер от дальних окопов усилился, чтобы дать прикрытие штурмующим; защитники ответили со стен столь же усиленным обстрелом. Но даже сквозь эту канонаду, сквозь пение трубы и крики солдат без труда пробивались рыки бегемотов. Осадные чудища, под ногами которых сотрясалась земля, добрались до крепостного рва; тут одно из них пало, скатившись в болотистую яму. Остальные бегемоты передвигались вперед величественным карьером, несмотря на разорванные бока и морды, с которых содрало кожу до голой кости, несмотря на потоки черной крови, отмечавшей каждый их шаг, несмотря на непрерывный обстрел, отрывавший от зверей парящие в утренней прохладе куски темного мяса. Погонщики бегемотов сжимались у них на шеях за железными щитами, управляя цепной упряжью крюками сложной узды.

Понятное дело, кавалерия не годилась для захвата города и уличных боев, она лишь должна была подскочить вовремя и закрепить ворота за собой. С прибытием первого бегемота всадники отступили по насыпи и помчались по безопасной тропе между окопов. Обстреливаемая в спины кавалерия, при отходе потеряла нескольких людей и животных.

Тем временем, бегемот разбивал ворота в щепки. Ему на спину вылили горящее масло. Затоптав останки металлических преград, чудовище помчалось вглубь города, утаскивая за собой знамя огня и дыма, исчезая с глаз атакующих.

Но подходили очередные чудища, а за ними — тяжелая пехота с жарлачами, секатовницами и морфеозонами волками-людоедами на цепях, с парой армейских аресов в рядах. По их штандартам с башен открыли еще более плотный огонь, но, благодаря этим высоко поднятым знаменам, атакующие продвигались быстро и уверенно, вливаясь в ворота широким потоком.