Женственность. О роли женского начала в нравственной жизни человека - Я. А. Мильнер-Иринин

нужно было восстановить это воспоминание, обрадовавшее меня во сне; мне стало страшно даже думать, что я “не вспомню…”».

И всплыло в его сознании первое воспоминание – о встрече с первою женщиною, – но оно лишь «чуть-чуть подходило к тому впечатлению». И всплыло в его сознании второе воспоминание, – трогательный образ печальной девушки, являвшей собою такую естественную гармонию самопожертвования, что «при одном взгляде на нее всякое “страдание” теряло свои пугающие стороны, делалось делом простым, лёгким, успокаивающим и, главное, живым, что вместо слов: “Как страшно!” заставляло сказать: “Как хорошо! Как славно!”».

И всё же и это воспоминание не давало нужного покоя, не давало ответа на вопрос о причине так властно охватившего его во сне чувства полноты счастья, пока в его сознании, как вы уже догадываетесь, читатель, не всплыл третий образ – прекрасный образ Венеры Милосской:

«Да, вот она теперь совершенно ясно стоит передо мною, точь-в-точь такая, какою ей быть надлежит, и я теперь ясно вижу, что вот это самое и есть то, от чего я проснулся; и тогда, много лет тому назад, я так же проснулся перед ней, так же “хрустнул” всем своим существом, как бывает, “когда человек растет”, как было и в нынешнюю ночь.

Я успокоился: больше не было в моей жизни ничего такого…»

Таково действие Венеры Милосской. Все идеальное, все возвышенное, все прекрасное, что есть в человеке, соединилось в этом образе и светится в нем как бы изнутри, излучаясь на нас великим нравственным благодеянием, будит в нас все лучшее, гонит вон из нас все худшее, делает нас чище, растит в нас человека. И так она действует и на современное нам человечество во всех частях света, и так она действовала на все прошедшие его поколения в течение двух с лишним тысяч лет, с самых тех пор, как ему, человечеству, посчастливилось впервые встретиться с нею, и так она будет действовать во веки веков, облагораживая людей все более.

Одним словом, женская красота «выпрямляет» душу человека, как бы исковеркана она ни была. Много лет позже, почти столетие спустя, уже наша современница Анна Зегерс устами героя повести «Через океан. История одной любви» в следующих словах выразит ту же мысль: «Я не понимал тогда, что наполнявший эту девочку внутренний свет и окружавшее ее сияние называют красотой, которая поражает даже самых угрюмых людей и пробуждает радость» (Иностр. лит. 1972. Янв. № 1).

Как же должна была действовать на своих собственных современников Венера, впервые появившись на свет, как должно было действовать само, фигурально выражаясь, «Рождение Венеры»? О том настоящем восторге, который обуял людей, впервые ее лицезревших, рассказывает древнеримский писатель Плиний: «Выше всех произведений не только Праксителя, но и вообще существующих во вселенной, находится Венера его работы. Чтобы ее увидеть многие плавали на Книд. Пракситель одновременно изготовил и продавал две статуи Венеры, но одна была покрыта одеждой – ее предпочли жители Коса, которым принадлежало право выбора. Пракситель за обе статуи назначил одинаковую плату, но жители Коса эту статую признали серьезной и скромной; отвергнутую ими купили книдяне. И ее слава была неизмеримо выше. У книдян хотел впоследствии купить ее царь Никомед, обещая за нее простить государству книдян все огромные числящиеся за ними долги. Но книдяне предпочли все перенести, чем расстаться со статуей. И не напрасно. Ведь Пракситель этой статуей создал славу Книду. Здание, где находится эта статуя, все открыто, так что ее можно со всех сторон осматривать. Причем верят, будто эта статуя была сооружена при благосклонном участии самой богини. И ни с одной стороны вызываемый ею восторг не меньше…» (илл. 86, 87), (Колпинский Ю. Искусство Древней Греции // Всеобщая история искусств. М.: Искусство, 1956. Т. 1: Искусство Древнего мира. С. 240).

Можно думать, что и «Рождение Венеры» Боттичелли должно было произвести такое же неизгладимое впечатление на его современников, людей Высокого Возрождения, как и «Афродита Книдская» на людей Высокой Классики, коль скоро и мы, не раз видавшие эту картину просто в репродукциях, не в силах оторвать от нее взора.

Образ Венеры как идеал женственности и человечности вообще вдохновлял художников на всем протяжении истории. Не менее знаменитой, чем «Афродита Книдская», – пишет уже цитировавшийся нами в самом начале нашей книги (в главе «Венец творения») историк античного искусства Ю. Д. Колпинский, – была «Афродита Анадиомена» Апеллеса, украшавшая храм Асклепия на острове Косе. «Апеллес изобразил обнаженную Афродиту выходящей из воды и выжимающей из волос морскую влагу. Современников в этом произведении поражало не только мастерское изображение влажного тела и прозрачной воды, но и светлый, “сияющий негой и любовью” взгляд Афродиты» (Колпинский Ю. Искусство Древней Греции // Всеобщая история искусств. М.: Искусство, 1956. Т. I: Искусство Древнего мира. С. 249).

Является настоящей трагедией, что два самых знаменитых произведения античности, посвященных женственности, до нас не дошли. Но больше все же посчастливилось скульптору Праксителю, нежели живописцу Апеллесу, благодаря многочисленным, хотя и, по уверениям авторитетов, невысокого качества копиям и изображениям на монетах. «На основании монет, – пишет Б. Р. Виппер, – как наиболее точная копия с Книдской Афродиты была идентифицирована ватиканская статуя. Но ватиканская копия не в состоянии воспроизвести очарование оригинала, вызывавшее такое восхищение у античных зрителей» (Виппер Б. Р. Искусство Древней Греции. М.: Наука, 1972. С. 252). И если несомненная ценность римских копий в том, что они позволяют, хотя и весьма приблизительно, судить о греческом оригинале, то ценность статуй, «навеянных праксителевским образом и сохраняющих его обаяние», созданных греческими мастерами IV–II вв. до н. э., в том, что они «в отличие от римских копий, доносят до нас поэтическую прелесть и тонкость художественного языка поздней классики», – пишет Ю. Д. Колпинский. И как на пример такого близкого Праксителю творчества он ссылается на «выполненную современным ему мастером мраморную голову Афродиты или Артемиды, очаровательную своей поэтически-мечтательной взволнованностью и живописной мягкостью моделировки» (илл. 88), (Колпинский Ю. Д. Искусство эгейского мира и Древней Греции // Памятники мирового искусства. М.: Искусство, 1970. Вып. 3. Сер. первая. С. 83).

«Афродита Книдская» Праксителя послужила прообразом для последующих изображений богини. В частности, нельзя пройти мимо мраморной статуи Афродиты III в. до н. э., получившей название «Венеры Таврической» (илл. 89) и хранящейся у нас, в ленинградском Эрмитаже. Скульптура представляет римскую копию. Она была найдена в 1718 г. во время раскопок в Риме и куплена по приказанию Петра I. «Неизвестный скульптор III в. до н. э., – пишет искусствовед Ю. Г. Шапиро, – изобразил богиню любви и красоты Венеру обнаженной. Стройная фигура, округлые, плавные линии силуэта, мягко моделированные формы тела – все говорит