Фрейд - Питер Гай

Фрейд не был удивлен реакцией Доры на свои рассуждения: «Разумеется, в этой части толкования ей участвовать не хотелось». Но вопрос не в том, было ли толкование мэтром сна Доры правильным или просто оригинальным. Главное – его настойчивый тон, его отказ принимать сомнения Доры иначе, как удобное отрицание неудобной правды. Таков был вклад Фрейда в полное фиаско.

Разумеется, неудача – признанная и непризнанная – является главной особенностью этого случая, но, как ни парадоксально, именно неудача способствовала тому, что он занял такое важное место в истории психоанализа. Как нам известно, Фрейд использовал его как пример применения толкования снов в лечении психоанализом и как подтверждение открытых им правил формирования снов. Более того, этот случай превосходно иллюстрировал сложность истерии. Однако одна из главных причин того, что в конечном счете Фрейд опубликовал историю болезни Доры, заключалась в его неспособности удержать трудного пациента.

В конце декабря основатель психоанализа анализировал второй сон Доры, который опять-таки подтверждал его гипотезу, что она все это время неосознанно любила господина К. Но в начале следующего сеанса Дора небрежно заявила, что сегодня пришла в последний раз. Фрейд воспринял неожиданную новость спокойно и предложил использовать этот оставшийся у них час для продолжения психоанализа, с новыми подробностями истолковав девушке ее сокровенные чувства к человеку, который ее оскорбил. «Она слушала, не пытаясь по своему обыкновению возражать. Она казалась взволнованной, самым любезным образом попрощалась с теплыми пожеланиями к Новому году и – больше не появилась».

Фрейд истолковал ее жест как акт мести, усиленный невротическим желанием причинить вред самой себе. Дора рассталась с ним в тот момент, когда его надежды «на успешное завершение лечения достигли наивысшей точки». Он спрашивал себя, удалось бы ему удержать девушку на лечении, если бы он преувеличивал ценность ее присутствия и таким образом оказался заменителем для страстно желаемой ею нежности. «Я этого не знаю». Единственное, в чем основатель психоанализа не сомневался, звучало так: «Я всегда избегал играть роли и довольствовался менее притязательным психологическим искусством». Затем, 1 апреля 1902 года, Дора снова пришла к нему, предположительно чтобы попросить помощи. Фрейд, наблюдая за ней, пришел к выводу, что это всего лишь предлог. Девушка сообщила, что все это время, за исключением одного эпизода, она чувствовала себя лучше. Дора виделась с госпожой и господином К. и получила от них признание – все, что она о них рассказывала, было правдой. Но теперь, уже на протяжении двух недель, она страдает от лицевой невралгии… По признанию Фрейда, эти слова вызвали у него улыбку: ровно за две недели до ее прихода в газетах появилось сообщение о присвоении ему профессорского звания, и поэтому он мог интерпретировать ее боли как разновидность самонаказания за то, что девушка когда-то дала пощечину господину К. и теперь перенесла свою ярость на него, своего психоаналитика. Фрейд сказал Доре, что прощает ее за то, что она лишила его возможности полностью излечить ее. Но похоже, он так и не смог до конца простить самого себя.

Растерянность, в которой пребывал Фрейд после того, как Дора отвергла его помощь, напоминала его состояние летом 1897 года, когда оказалась несостоятельной теория совращения как причины неврозов. Первое поражение стало основой для далеко идущих теоретических открытий. Теперь мэтр бросил вызов неудаче, исследовал ее причины и сделал гигантский шаг вперед в развитии техники психоанализа. Фрейд честно признался, что ему не удалось вовремя совладать с переносом; он забыл об осторожности, «необходимости обращать внимание на первые признаки переноса». Работая с Дорой, Зигмунд Фрейд только начинал осознавать эмоциональную связь между психоаналитиком и пациентом. Предположения о наличии такой связи он вскользь высказывал в «Предуведомлении», написанном совместно с Брейером, а его письма к Флиссу конца 90-х годов свидетельствуют, что Фрейд уже заметил, хотя и не до конца осознал это явление. Теперь, при работе с Дорой, он по каким-то причинам не смог использовать то, что начинал понимать. Похоже, этот случай окончательно прояснил для него данный вопрос – но уже после того, как все закончилось.

Переносом называют стремление пациента, иногда подспудное, а зачастую открытое, наделить психоаналитика качествами любимых (или ненавистных) людей из своего прошлого либо настоящего в реальном мире. Фрейд теперь понимал, что этот психологический трюк, «предназначенный стать наибольшим препятствием для психоанализа», становится «самым мощным его вспомогательным средством, если удается каждый раз его разгадать и перевести больному». Однако он не обнаружил этого в процессе работы с Дорой, по крайней мере вовремя, и пациентка сознательным и не слишком приятным для него образом продемонстрировала цену подобного небрежения. Не заметив ее «увлечения» им самим, которое являлось лишь переносом тайных чувств, испытываемых девушкой к другим людям, Фрейд позволил осуществить в отношении себя месть, которая предназначалась для господина К. «Таким образом, она проиграла важную часть своих воспоминаний и фантазий, вместо того чтобы воспроизвести их в ходе лечения». Это неизбежно привело к неудаче психоанализа.

Фрейд полагал, что внезапное прекращение лечения повредило Доре – как бы то ни было, она находилась на пути к выздоровлению. Но пострадал и сам психоаналитик. «Тот, кто подобно мне пробуждает злейших демонов, – признавался он в самой высокопарной фразе своего рассказа, – которые, не будучи полностью усмиренными, живут в человеческой груди, чтобы их победить, должен быть готовым к тому, что он и сам не останется невредимым в этой борьбе». Но, зная о понесенном ущербе, Фрейд не мог точно определить его – слишком глубокой была нанесенная рана. Он понимал, что не сумел распознать перенос чувств Доры на себя, но еще хуже было то, что он не сумел распознать перенос своих чувств на Дору: явление, впоследствии названное мэтром контрпереносом, ускользнуло от его самоанализа.

Контрперенос, как позже определил его Фрейд, возникает у врача «в результате влияния пациента на его бессознательные чувства». В результате постоянного самоанализа изучение самого себя превратилось у него практически во вторую натуру, однако возможное влияние пациентов на психоаналитика никогда не занимало значительного места в размышлениях Фрейда или статьях по технике психоанализа[127]. Тем не менее он не сомневался, что контрперенос является коварным препятствием для доброжелательной нейтральности психоаналитика – и сие препятствие необходимо выявить и устранить. Врач – как было строго сформулировано в 1910 году – должен распознать в себе и преодолеть этот контрперенос, поскольку каждый психоаналитик продвигается лишь настолько, насколько это позволяют ему делать собственные комплексы и внутреннее сопротивление. Но, как показывает поведение Фрейда во время сеансов психоанализа с Дорой, сам он не был надежно защищен от ее попыток соблазнения и от ее раздражающей враждебности. Таким оказался один из полученных уроков: Фрейд мог поддаваться чувствам, которые иногда затуманивали его восприятие как врача[128].

Тем не менее именно при описании этого случая основатель психоанализа заявил о независимости опытного наблюдателя, который может черпать информацию из мельчайших движений или реакций пациента. «Кто имеет глаза, чтобы видеть, – писал он во «Фрагменте анализа одного случая истерии», – и уши, чтобы слышать, убеждается, что смертные не умеют скрывать тайну. Тот, чьи губы молчат, выдает себя кончиками пальцев; из всех пор лезет измена»[129]. Когда Дора лежала на кушетке перед психоаналитиком, рассказывая о своих страданиях дома, вспоминая о взаимоотношениях с семьей К. и пытаясь разгадать смысл сна, она все время теребила маленькую сумочку, открывала и закрывала, засовывала в нее палец. Фрейд тут же истолковал этот жест как пантомиму мастурбации. Однако эмоциональную реакцию мэтра на Дору прочитать сложнее, чем ее действия с сумочкой. «Разумеется, – однажды признался он Эрнесту Джонсу, – очень трудно или даже невозможно распознать истинный психический процесс в себе самом».

Было бы наивным предполагать, что Фрейд влюбился в симпатичного трудного подростка, какой бы привлекательной ни казалась ему девочка. Наоборот, его общее отношение к Доре было скорее негативным. Наряду с явным интересом к ней как к очаровательной истеричке, мэтр проявлял некоторое нетерпение, раздражение, а в конце и откровенное разочарование. Его обуревало сильнейшее желание излечить пациентку. Именно эту страсть Фрейд впоследствии станет отвергать как враждебную процессу психоанализа. Но при работе с Дорой он находился под воздействием своего желания. Зигмунд Фрейд был абсолютно уверен, что выяснил правду о ее извращенной эмоциональной жизни, но девушка не примет эту правду, даже несмотря на то, что он доказал целительную силу убедительных объяснений. Разве он не избавил пациентку от нервного кашля при помощи толкования? Фрейд был прав насчет нее, он в этом нисколько не сомневался и чувствовал сильнейшее разочарование оттого, что Дора оказалась полна решимости доказать, что он ошибся. Удивительным в истории болезни Доры нужно считать не то, что мэтр отложил ее публикацию на четыре года, а то, что он ее вообще опубликовал.