Коммунисты - Луи Арагон

темноту. — Сейчас придет мадам Клезингер, она все сделает, что нужно… и укол… и лекарство подаст… иди, иди, ты мне не нужен… — Вот бедняжка, вот бедняжка! Толстяк удаляется на цыпочках. Он идет через предместье Сент-Оноре; на углу, возле здания Ротшильдовского института, он останавливается в нерешительности, смотрит на огромные деревья… Парижский воздух пьянит. У людей голова идет кругом. Затемнение, вереницы танков, всевозможные слухи — есть от чего растеряться.

Больше года Мало играл роль человека, который призван вернуть домой заблудших овец. Он простирал свои заботы от «Демократического альянса» до фрондирующих радикалов, вправо и влево от радикалов и радикал-социалистов. Тут он напирал на свои симпатии к Эмилю Рошу, там заигрывал с Габриелем Кюдене, которого иначе не называл, как «наш Дантон»… А теперь все они несли невесть что. У него же, у Доминика, в ушах звучали только слова премьера.

В тот вечер он засиделся у молодых Виснеров. Фред покинул их — госпожу Виснер и его — за дессертом. Сесиль туманно пояснила, что Фред пошел навестить одну приятельницу — шведку… он ведь как мобилизованный целый день на заводе… Доминик не стал вникать. Он просидел весь этот долгий вечер с Сесиль у балкона, выходящего на авеню Анри-Мартен. Было душно… как красивы каштановые деревья, когда смотришь сверху… Все искусство начала девятисотых годов — этой блистательной эпохи — вдохновлено очертаниями листьев каштана и клонящихся книзу плодов в зеленой кожуре… Художники тех времен, вероятно, жили в таких домах, как ваш, Сесиль… Ах, я был тогда совсем юным! Для меня это не только вопрос стиля… А женщины той эпохи! Знаете, Сесиль, вы похожи на женщин той эпохи… не на лотрековских, разумеется… а на женщин Виллара… Чем это вы меня спаиваете? Я все пью и пью… Госпожа Виснер называла это крюшоном, в стакане плавал лед… И тут наш Мало пустился в откровенности. Он говорил и говорил, рассказывал о своих честолюбивых мечтах, о том, как он ждет министерского портфеля; он только раз в жизни был товарищем министра… и, как назло, в правительстве Буржуа, которое просуществовало всего один день! Тогда ему говорили: не беда, вы еще молоды… и, как-никак, ваше имя попало в списки кандидатов в министры… Это что-нибудь да значит! А вот, время идет…

Сесиль сидела лицом к балконной двери; сумерки… но фонари уже больше не зажгутся. Пусть себе болтает старый Доминик. Его излияния не смешили ее. Доминик Мало ничем уже не мог ее удивить. Пожалуй, Эжени налила слишком много джина в крюшон… Гость совсем разоткровенничался перед этой маленькой девочкой, которая умела так внимательно слушать… А для этой девочки, погруженной в свои мечты, были одинаково безразличны честолюбивые стремления Доминика Мало, тревога, в которой задыхался город, и нелепые планы людей, помешавшихся на бегстве в провинцию. — Мне можно идти спать, мадам? — спросила горничная Эжени. — Ступайте, ступайте, милая…

«Мадам» все так же молча сидит возле шестидесятилетнего толстяка-депутата, который говорит, говорит без умолку. Так ли уж внимательно она слушает? Она думает о юноше, которого зовут Жан… Несмотря на эту их войну, ей очень просто было бы разыскать его, позвать сюда… или же… Но она не будет его разыскивать… и никогда не увидится с ним… Тут нет никакой причины. Кроме той, что она его любит. А ничто ее так не пугает, как любовь.

Как раз в это время Мало говорил: — Вам это непонятно, Сесиль, деточка… но ничто меня так не пугает, как власть…

Сесиль встрепенулась: — Власть? — удивленно спросила она. Он неверно истолковал ее удивление и добавил: — Да, пугает до дрожи. — Ночной ветерок пробегал по листьям каштанов. Образ рослого юноши, с непокорными, всегда немного взъерошенными волосами, таял в зыбких вечерних сумерках, а Доминик Мало все говорил и говорил во мраке затемненного города, где шум проезжающих автомобилей не похож ни на один из знакомых звуков, а частые свистки только усиливают безотчетный страх…

Шестое сентября… Шестого сентября Раймонде было немного лучше, хотя доктор Блаз, который так помогает ей, уехал… Он мобилизован в кавалерийский полк спаги… Как ты думаешь, дорогая, если я… ну, словом, если мне предложат портфель, твое здоровье позволит мне принять его? Да? Ты только не считай себя обязанной… Как? Ты останешься на этой квартире? Ни в коем случае… Мадам Клезингер? Ну, что же, мадам Клезингер будет приходить и в министерство! Понятно, все зависит от того, какое министерство… Представь себе, например, министерство юстиции на Вандомской площади — там чудесный сад. Тебе там понравится… или же на улице Гренель, вместо Жана Зея… Раймонда отмахивается от него, как от мухи. Нашел время спрашивать, в состоянии ли она переехать на Вандомскую площадь, когда, кто знает, завтра, может быть, придется удирать в Бордо. Доминик Мало отправился к Даладье. Премьер недосягаем… события развертываются ускоренным темпом… Но майор Бенедетти, которого он встретил во дворе, по секрету сообщил ему, что вызывают маршала… Да, Петэна… его ждут послезавтра… Бенедетти состоит при совете министров, он часто бывает в Бурбонском дворце. Он корсиканец и, верно, в родстве с Пьетри. Подумать только — вызвали маршала! Ведь в их последнюю встречу именно он, Доминик, дал такой совет премьеру!

И Доминик кинулся к Ромэну Висконти, благо он живет недалеко, на набережной Малакэ… Надо же с кем-нибудь поговорить о таком событии. При комбинации Даладье — Петэн его дело в шляпе: министерский пост за ним. А такой комбинации успех обеспечен, правда, Ромэн? Ну и ловкач же наш премьер! — Вы пообедаете с нами, Доминик? — спросила Матильда Висконти и даже не дослушала ответа.

В тот же вечер, в самый разгар радужных надежд, Мало встретил у знакомых Люка Френуа. В военной форме, уезжает на фронт… Разговор шел совершенно бредовый, как вообще в эти дни в Париже. Все уцепились за Мало, потому что он положительно сиял. А вдруг он знает что-нибудь утешительное… Писатель, видя, как окружен Мало, сразу смекнул, в чем дело. Этот толстяк не сегодня-завтра будет министром. И Френуа поспешил попросить его — не за себя, нет! За одного приятеля… он немец… не пугайтесь — антифашист! Люк не считается левым, но он сотрудничает одновременно и в «Кандиде»[138] и в «Марианне»[139], друзья у него самые разношерстные. Главное, этот антифашист из порядочных… католик… он переводил Валери для швейцарских изданий и Гельдерлина для канадских… несомненно, тут вышла ошибка, но в первую минуту его захватили вместе