Эйнемида II. Право слабого. - Антон Чигинёв

пурпурном гиматии, с венком из мирта и плюща на голове.

– Калиспера, калиспера, дорогие гости! – воскликнул он высоким журчащим голосом. – Я вас уже заждался. С тобой, Алкеад, мы знакомы, а это, конечно же, Хилон из Анфеи, философ из философов.

– Просто философ, – усмехнулся Хилон. Было в этом толстяке что-то располагающее.

– Скромность – украшение мужа, – густо рассмеялся толстяк. – Ну а я Геарон, настоятель и распорядитель этого святилища, – ловким движением сорвав сургуч с горлышка, он водрузил на стол пузатый глиняный кувшин. – Я знаю, зачем ты здесь... Но боги, ещё не готово главное: духи воздуха не напитали вино! Дайте-ка мне минутку, друзья мои.

Теперь следовало обойти помещение против хода солнца, насладиться красотой обстановки и отдать должное вкусу хозяина. Хилон с Алкеадом осмотрели искусно составленные композиции из роз, плюща и папоротника, прочли изречения на тканевых лентах и громко, чтобы слышал хозяин, выразили одобрение ‒ вполне искреннее: кому лучше разбираться в тонкостях винопития, как не служителям создателя этой церемонии.

– Алкеад, друг мой, составишь ли ты нам компанию? – спросил хозяин, когда они закончили.

– О нет. Однажды мне доводилось пить с тобой, о знаток возлияний, и когда я об этом вспоминаю, у меня сразу начинает болеть голова.

– А ведь неплохое было возлияние, – довольно пожевал губами толстяк. – Ну что ж, заходи в другой раз, а пока иди, подожди своего друга. Знаешь где?

– Да.

– Вот и хорошо. Тебя угостят и дадут всё необходимое, ну а ты, Хилон, ложись к столу. Выпьем немного.

Алкеад, ободряюще подмигнув, удалился. Хилон прилёг на ложе слева от хозяйского и водрузил на голову висевший на подлокотнике венок. Третье ложе осталось пустым.

– Обыкновенно мы устраиваем таинство в Большом зале, но это летом, когда паломников много. Маленькой компанией там неуютно, – Геарон поставил перед Хилоном краснофигурную чашу, расписаную сложным узором из виноградных листьев и гроздей. – Тебе ведь доводилось принимать участие в высоком винопитии?

– Да, конечно, но наши мастера винопития вряд ли сравнятся с леванскими.

– Ну, полно. Вы, анфейцы, не так уж плохи в выпивке, не зря ваша Златовласая – жена нашего Шумного. Давай-ка, начнём с чего-нибудь простого...

Он наполнил свою и хилонову чаши красным вином из широкоголого кувшинчика – совсем немного, едва ли на палец. Этот порядок Хилон знал. С почтением взяв чашу двумя руками, он полюбовался изяществом сосуда и танцем огненных бликов на тёмной поверхности вина. Затем вдохнул аромат, осторожно пригубил и, дав вину омыть рот, шумно втянул. Сердце тронуло одновременно щемящей и сладкой тоской – воспоминанием о доме.

– Это наше, из Ахелики, – сказал он. – Такое делают на юге: свежее, вкус вишни, земляники. Нестарое.

– Да, вишня, земляника, будто бы даже мята, – кивнул жрец, почмокав. – Очень люблю это вино, оно напоминает о лете.

Лицо, казавшееся образцовой физиономией чревоугодника и выпивохи, неуловимо изменилось, стало мечтательно-вдохновенным, точно у поэта. Заметив внимание Хилона, Геарон усмехнулся.

– А знаешь, как определить, кто из жрецов Шумного самый главный? – неожиданно спросил он и сам же ответил. – Смотри у кого самый красный нос, ведь пурпур – цвет Сагвениса, – жрец весело расхохотался собственной шутке. – Ну что, давай познакомимся с этим вином получше. Попробуй-ка вот с этим.

Угостившись предложенной закуской из холодного мяса и груш, Хилон зажмурился, пытаясь лучше прочувствовать сочетание вина и пищи.

– Великолепно, – он позволил себе вольность и дополнил вкус ещё одним глотком.

– К простому вину подходят сложные блюда и наоборот, – Геарон тоже пригубил вина, его полные губы чмокнули столь сочно, что у Хилона заложило в ушах. – Вино подчиняется законам природы, а природа создана по лекалам гармонии. Ты не думал о том, почему Камень преобразования, который ищут герметики, изображают красным? Вино и есть плод такого преобразования. Гроздь впитывает в себя землю, воду и воздух, среди которых растёт, впитывает свет и темноту. Винодел преобразует их в огонь, а попав в человеческое тело, вино превращается в дух. Так из отдельных веществ рождаются новые, отличные по свойствам.

– То же можно сказать и про яблоко или зерно, – улыбнулся Хилон.

– Можно. И про яблоко, и про зерно, и про всю природу – она ведь и есть этот самый Камень, Единая вещь. Всё в ней преобразуется и изменяет свойство, каждое вещество содержит в себе свойства других веществ. Вино отражает суть этого явления лучше всего. Вино – это преобразованная истина, естество, сжатое в одну точку. Оно вмещает в себя все первовещества, а значит, его посредством, мудрый способен познать их суть. Тебе доводилось прежде участвовать в таинствах?

– Да, у нас, в Анфее.

– О, эти таинства Аэлин… – полные губы Геарона расплылись в мечтательной улыбке. – Значит, ты знаешь три степени погружения в таинство?

– Познать умом, познать чувствами, соприкоснуться с бессмертным... – кивнул Хилон.

– И до какого ты дошёл?

– Я был молод и не отнёсся к делу серьёзно. Выслушал поучения вполуха, а потом... Боюсь, что дело ограничилось чувствами.

– Понимаю, понимаю: легкомыслие юности… Но это тоже своего рода мудрость, – ковшом с длинной ручкой, жрец налил Хилону ключевой воды. – Омой рот, давай попробуем другое вино... Так вот, не огорчайся, если кажется, что суть таинства ускользнула. Это не так.

– Что ты имешь ввиду?

– Видишь ли... – жрец наполнил Хилонову чашу из тёмно-коричневого кувшина с похожими на кахамские рисунками на пузатых боках. – Попробуй, это чёрное вино из Талиска, совсем новое... Так вот, огорчаться не стоит. Для чего нужны таинства?

– Я полагал, таинство раскрывает суть божества людям – так нам говорят учителя.

– Отражаясь в божестве, ты видишь себя... – жрец пригубил вина и задумался. – Очень густое, вяжущее – необычные вина у них в Талиске. Попробуй-ка с острым мясом, справа от тебя, спрысни оливковым маслом... Да, так вот, в божестве ты видишь себя, и познаёшь себя. Таинства раскрывают естество мироздания, которое суть божество, и естество человека. Ты как бы смотришь на эти предметы с разных сторон. Не рассмотрел с одной – не беда: посмотри с другой. Чем больше сторон рассмотришь, тем больше узнаешь, ведь тот, кто посмотрит на дом только с фасада, может решить, что он плоский.

– Постой, как ты