Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934 - Олег Кен

Сообщение об этом плане в 1 Западном отделе НКИД было воспринято с сомнением: «Рынок [нефтепродуктов в Эстонии. – Авт.] уже не так важен, а валюта нужна». Вероятно, это обстоятельство явилось решающим при формулировании Наркомвнешторгом встречного предложения и принятия Политбюро постановления ограничить закупки эстонских сельскохозяйственных продуктов 40 % средств, полученных от реализации нефтепродуктов. Принятое решение соответствовало общим директивам советского политического руководства, ориентировавшим внешнеторговые организации на получение дополнительной валютной выручки.

В подготовке этого решения принял участие вызванный в Москву торгпред СССР в Эстонии Г.К. Клингер. На него НКВТ возложил ведение переговоров с эстонцами по проблемам двусторонней торговли. В Таллин он вернулся в конце декабря, причем выдвинутые им контрпредложения несколько ужесточали условия, определенные в постановлении Политбюро. Эстонскую делегацию на переговорах возглавил представитель МИД Вирго. По сведениям финского посланника в Таллине, на переговорах с эстонской делегацией русские заявили о желании получить монополию на нефтепродукты, соглашаясь в обмен покупать на 25–35 % от вырученных сумм сельскохозяйственные продукты для Ленинграда. Поскольку при получении монополии русские стали бы продавать нефть по цене на 25–35 % выше сложившейся на эстонском рынке, выгоды от такого соглашения для Эстонии сводились к нулю. Поэтому советское предложение не нашло поддержки в правительстве, и русским был предложен контингент на нефть в 2 миллиона крон, за получение которого они обязались бы закупить сельскохозяйственные продукты на 1 млн. крон. Клингер на это предложение не согласился[927]. К середине января 1932 г. стороны пришли к следующей договоренности: Эстония приобретает у СССР нефтепродуктов на 1800 тыс. крон, а СССР закупает продовольствия на 700 тыс. (в основном свинину).

К концу января переговоры застопорились (камнем преткновения на этот раз явились цены на свинину); Клингер вновь выехал в Москву для получения новых инструкций[928]. В НКВТ торгпред добился разрешения на некоторые уступки эстонцам[929]. По возвращении в Таллин Клингер достиг соглашения с министром народного хозяйства Августом Юрманом о продаже в Эстонии советских нефтепродуктов на 900 тыс. крон и о закупке на 300 тыс. свиных туш. Вопрос о количестве и цене нефтепродуктов был согласован с двумя крупнейшими оптовиками – фирмой Й. Пухка и ЭТК. На завершающем этапе переговоров НКВТ неожиданно выдвинул новое условие о предоставлении государственных гарантий на эту сделку, что встретило резкое неприятие эстонской стороны. Когда Москва отозвала свое требование, было уже поздно – правительство К. Пятса ушло в отставку[930].

Сделка была сорвана. Подводя итоги советско-эстонским переговорам об условиях предоставления СССР нефтяной монополии, полпред Раскольников заключал: чиновники советских хозяйственных организаций «близоруко торговались из-за рубля для того, чтобы позже потерять тысячи»[931].

23 декабря 1931 г.

19. – О Латвии (т.т. Литвинов, Свидерский).

Утвердить ассигнование в 40 тыс. рублей.

Выписки посланы: т.т. Литвинову, Рудзутаку, Калмановичу.

Протокол № 81 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 23.12.1931. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 11. Л. 101.

Установить адресата этого ассигнования и мотивы решения Политбюро не удалось. По всей вероятности, выделенные средства относились к категории специальных средств, ассигнуемых из резервного фонда СНК и были предназначены на поддержку «старого предприятия»[932].

23 декабря 1931 г.

21. – О чехах (т. Литвинов).

Принять к сведению сообщение т. Литвинова.

Выписка послана: т. Литвинову.

Протокол № 81 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 23.12.1931. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 11. Л. 101.

Смысл «сообщения т. Литвинова» и постановления Политбюро в целом остаются загадочными. Вероятно, обсуждение на Политбюро было посвящено способам реагирования на сообщения об активизации в ЧСР антисоветских сил в связи с обострением положения на Дальнем Востоке и на доклад ОГПУ о деятельности сотрудников чехословацкой миссии в Москве. Не исключено, что обращением в Политбюро нарком пытался предупредить репрессию против представительства ЧСР.

Днем 24 декабря Б.Е. Штейн (заменявший заболевшего заведующего 2 Западным отделом НКИД) пригласил руководителя миссии Й. Кошека для того, чтобы от имени народного комиссара Литвинова потребовать немедленного отзыва первого секретаря Карела Ванека (как показывала предпринятая в июле 1931 г. попытка ОГПУ добиться от сотрудника миссии Брожа компрометирующих показаний против Ванека, советские спецслужбы приписывали ему роль секретного представителя Генерального штаба ЧСР и французской разведки). Требование основывалось на показаниях Годицкого – служащего наркомата путей сообщения и, по мнению чехословацких дипломатов (которым он, начиная с 1928 г., оказывал мелкие услуги), агента-провокатора[933]. В зачитанном Штейном протоколе ОГПУ, Годицкий утверждал, что в последнее время К. Ванек вел через него сбор разведывательной информации о состоянии железнодорожной сети СССР. Убедившись в недовольстве Годицким советской властью, чехословацкий дипломат, якобы, предложил ему совершить покушение на японского посла в Москве Хироту, дабы вызвать войну СССР с Японией, которая «смела бы советскую власть». Для всего этого, свидетельствовал Годицкий, по словам Ванека, было достаточно «двух пуль из ржавого нагана в стекло японского автомобиля на улицах Москвы». Перспектива стать причиной смерти невинных людей вызвала у советского служащего угрызения совести, и он явился в ОГПУ. Й. Кошек принял к сведению сообщение НКИД и без труда указал на прорехи в сообщенной ему версии, завершив свой ответ словами: «Думаю, что если бы господину комиссару Литвинову были представлены эти доводы, многие из них он бы принял»[934]. В сообщении ТАСС о предотвращении покушения на японского посла имя и государственная принадлежность причастного к провокации иностранного дипломата не упоминалось; в доверительном сообщении НКИД Хироте было уточнено, что речь идет о К. Ванеке. Вскоре сведения об этом стали достоянием всего московского дипломатического корпуса, и 29 декабря были обнародованы «Известиями ЦИК СССР» со ссылкой на чешское агентство[935]. Близкий к чехословацкой миссии германский журналист проявил большую осведомленность в «деле Ванека» и, упомянув источники в НКИД, сообщил, что Годицкий вовсе не пришел с повинной, а был 20 декабря задержан по подозрению в обладании иностранной валютой и использован для обоснования «очень глупой» и сконструированной заранее истории с покушением[936].

Воспользовавшись тем, что К. Ванек занемог, руководитель миссии отправил его в отпуск на родину, тогда как НКИД незамедлительно исключил первого секретаря из списка членов дипломатического корпуса в Москве («требование НКИД об отъезде сотрудника миссии удовлетворено», поспешило известить ТАСС)[937]. В начале января МИД Чехословакии, после разъяснений Ванека относительно действительного характера его отношений с Годицким, опубликовало заявление, в котором, на основе проведенного им разбирательства, обвинения против Ванека признавались безосновательными[938].

В Праге господствовало представление о том, что «дело Ванека» сфабриковано слишком грубо, чтобы предназначаться для внешнего потребления и, скорее всего, порождено потребностями пропаганды внутри страны для демонстрации решимости Советского правительства поддерживать мирные отношения с зарубежным миром, несмотря на его непрекращающиеся бесчестные усилия в отношении СССР.

При этом руководство МИД втайне отдавало должное умелому выбору К. Ванека на роль «козла отпущения». Заинтересованность Чехословакии в сохранении миссии в Москве и развитии коммерческих отношений с Россией сводила к минимуму риск ответных санкций с ее стороны. Первый секретарь миссии, как бывший член Чехословацкого легиона в России, был вполне убедителен в роли ярого врага советского строя. Вопреки принятому среди иностранных дипломатов обычаю, Ванек много и свободно общался с местными жителями и не считал нужным воздерживаться от московских ночных развлечений. Кроме того, «на протяжении нескольких лет он проводил закупки мебели и антиквариата как для себя, так и для своих коллег в Праге. Известно, что д-р Бенеш приобрел через него мебель и ценные предметы и, говорят, когда завершится реконструкция Чернинского дворца, в котором разместится Министерство иностранных дел, он окажется оснащен приобретениями Ванека»[939].