Оковы и плети (СИ) - "StilleWasser"

Песнь восторга слилась с завыванием ветра, и Гермиона промчалась над деревней, хохоча и плача. Но вдруг взгляд выхватил одинокую фигуру человека в серой мантии, спешно седлающего коня. Животное вставало на дыбы и не желало слушаться, страшась разбушевавшегося вокруг огня, и человек злобно хлестал его кнутом, цедя сквозь зубы ругательства. Восторг снова сменился яростью и жаждой мщения. Но просто сжечь предателя, предводителя своры убийц, Гермионе показалось мало. Страстно, до безумия захотелось снова жить, обрести плоть. И наблюдать, как мучитель медленно сходит с ума и угасает, а затем умирает, бесполезный и никому не нужный. Собаке собачья смерть.

Кровожадный огонь, убивший её, вдруг стал источником силы. В него вплелись крики жителей деревни, и их муки подпитали Гермиону. Она рванулась, с усилием преодолевая неведомое сопротивление, и вдруг её окутали твердость металла и человеческое тепло, нагревшее его. А затем сознание медленно угасло, будто этот рывок отнял последние силы, и Гермиона уснула. Чтобы проснуться несколько лет спустя внутри креста на теле епископа Дэмьена Броуди, главного инквизитора Кентского и Эссекского.

***

Гермиона открыла глаза и увидела свое отражение, которое смотрело на нее когда-то с неподвижной глади озерной воды. Длинные волосы цвета воронова крыла, бледная, почти прозрачная кожа, упрямо вздернутый носик и холодные бесчувственные глаза, которые в тот раз светились теплом и любовью. Вдруг откуда-то всплыло имя – Оливия. Так её зовут. Или нет?

Гермиона потерла раскалывающиеся от боли виски и снова подняла взгляд. Отражение не двигалось, и её охватил страх. Разве они не должны повторять каждое движение человека? А потом из самых глубин сознания появилось еще одно имя – Драко. Её возлюбленного зовут не Дэмьен, а Драко! И она сама вовсе не Оливия! А Гермиона! Её зовут Гермиона Грейнджер! Как она могла забыть!

– Зачем… – голос был хриплым, и пришлось прочистить горло, прежде чем снова попытаться заговорить: – Зачем ты показала мне всё это? Я словно прожила твою жизнь… и умерла твоей смертью… Зачем, Оливия?

– Это всё, что у меня осталось, – голос призрака был печальным, но очень красивым: звучным, переливчатым, как будто хрустальным. – Воспоминания о прошлом. Привидения сотканы из них. Каждая душа, не пожелавшая уйти на ту сторону и задержавшаяся здесь, – всего лишь воплощенные воспоминания и эмоции. Я показала тебе их, потому что хотела, чтобы ты знала. Чтобы ты поняла меня.

Глядя, как призрак сожженной волшебницы отплывает чуть дальше, к лежащему на полу без сознания Поллуксу, Гермиона почувствовала, как её мозг, одурманенный видениями прошлого, снова начинает работать с прежней быстротой.

– Что случилось с Дэмьеном? – спросила она, нервно запуская руку в и без того растрепанные волосы. Её охватило знакомое свербящее чувство, как бывает всегда, когда загадка, над которой долго бьешься, готова вот-вот решиться. Не хватало лишь одного маленького кусочка пазла для полной картины.

– Он умер, – отозвалась Оливия, и её красивое лицо исказилось гримасой злорадного удовлетворения. – Обезумел и сам шагнул с крыши своего собора. Самоубийца. Теперь он горит в адском пламени, как я и обещала.

– Сам шагнул? – Гермиона вспомнила то чувство сонного бессилия, которое охватило её… нет, Оливию, когда душа проникла в крест епископа Броуди. – И сколько тебе понадобилось времени, чтобы он сам шагнул с крыши?

Оливия улыбнулась, но её глаза оставались холодными, отчего улыбка была похожа на звериный оскал.

– Почти десять лет. Я была очень слаба поначалу, поэтому он с легкостью сбрасывал оковы моего влияния на него. Но я была терпелива и медленно, шаг за шагом подтачивала твердыню его разума, пока та не рухнула. Это отняло все мои с таким трудом накопленные силы, а ярость больше не подпитывала меня, ведь месть свершилась. После смерти Дэмьена я несколько веков спала, надежно укрывшись внутри его креста. Мне повезло: медальон сохранился, сменяя хозяев, и жернова истории не перемололи его вместе со мной. Пробудившись опять, я заново начала собирать силы, приглядываясь к происходящему вокруг, наблюдая и изучая изменившуюся за прошедшие века жизнь. И с каждым годом мне всё больше нравилось то, что я видела. Вдруг я ощутила, что это не конец, что я не сгорела когда-то давно на костре. Я почувствовала, что впервые со дня смерти Дэмьена у меня возникло какое-то желание, совсем не похожее на жажду мести, наполнявшую мое существование смыслом, а меня – силами. Я снова захотела жить.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

В голове Гермионы раздался щелчок, и последний кусочек пазла встал на свое место. Она внутренне подобралась, готовясь к борьбе. Теперь, когда враг был перед ней и стали понятны его мотивы, оставалась лишь одна мелочь – победить.

– Каждый хозяин креста, носивший его, наделял меня толикой своих сил, – продолжала Оливия, словно ей хотелось выговориться за все века молчания. – И я долго копила их, понимая, что любое неверное действие может снова привести меня к бессилию, а я больше не хотела веками спать внутри куска серебра. Прошло много лет, прежде чем владельцы медальона стали поддаваться моему влиянию и выполнять нехитрые поручения, обнаруживая в себе внезапные желания что-то сделать. Поиски продлились очень долго по человеческим меркам, но время перестало быть для меня угрозой, ведь оно больше не несло в обозримом будущем смерть. В конце концов мои исследования увенчались успехом, и я нашла то, что искала.

– Обряд воскрешения, – пробормотала Гермиона, широко раскрытыми глазами глядя на задумчиво перемещающегося по комнате призрака. Только она больше не ощущала в себе сочувствия. Собранный из кусочков пазл явил картину столь ужасную, что, даже увидев жизнь Оливии так ярко, фактически прожив её, Гермиона больше не могла найти в себе сострадания к обманутой и жестоко убитой волшебнице.

Оглушенный Поллукс вдруг слабо застонал, и Гермиона перевела взгляд на него. Он пока оставался без сознания, хотя она была готова еще раз метнуть в него заклинание. В глаза бросилась цепочка на его шее, и вспомнилось, как он постоянно касался её, разговаривая, как показалось вначале, сам с собой.

– У Поллукса на груди крест Броуди, не так ли? – спросила Гермиона, и Оливия кивнула, подтверждая очевидное. – Значит, это с тобой он разговаривал, когда кричал, что я принадлежу ему, и терзался, дотронуться до меня или нет, словно ему кто-то запрещал.

– Поллукс, – Оливия покачала головой, будто строгая мать, недовольная поведением своего ребенка. – Он оказался слишком силен и долгое время подавлял меня, хотя я накопила достаточно сил, чтобы подчинить себе волю любого. Его предшественник оказался податливей. Поначалу.

– Предшественник? – Гермиона непонимающе нахмурилась и незаметно сделала шаг вперед, стараясь не смотреть на палочку Уорвика, валяющуюся возле кровати. Оливия улыбнулась и охотно, будто была рада поделиться своими достижениями, принялась рассказывать:

– Его звали Алан Мор, и это он начал собирать коллекцию древних магических артефактов в середине века, потом начав торговать ими. Он был первым хозяином этой лавки, и однажды ему в руки попал мой крест. Мне удалось наделить медальон особой притягательной силой, чтобы каждый, кто подержит его в руках, непременно захотел надеть его.

– Чтобы ты могла выкачивать энергию из носящего его человека? – стараясь сохранять интонацию своего голоса нейтральной, чтобы не выдать эмоций, спросила Гермиона и еще немного сместилась вперед к кровати.

Оливия лишь улыбнулась вместо ответа и продолжила:

– Веками взаимодействуя с хозяевами креста, я поняла одну вещь: чтобы люди делали то, что хочу я, надо крепко переплести свою волю с их собственными желаниями. Лучше всего это получается, если играть на их тайных страстях и пороках. С Аланом это прекрасно сработало, так же как со всеми остальными. Но в самом конце он отказался подчиняться…

– И зверски убил тех четверых девушек, которых похитил для тебя? – как ни старалась Гермиона, отвращение все же проскользнуло в её голосе.