Оковы и плети (СИ) - "StilleWasser"

========== 22. ==========

Комментарий к 22.

Ане Броуди.

Отдельное спасибо группам Rage и Lingua Mortis Orchestra за создание потрясающей атмосферы и нужного настроя при написании этой главы их песней “Cleansed by fire”. Если они когда-нибудь прочитают мой фик, то vielen Dank fuer die Begeisterung, Jungs (шучу).

He was notorious on his own

As a hunter of the witches known.

He would not rest ‘til his duty’s done.

Rage ft. Lingua Mortis Orchestra “Cleansed by fire”

Солнышко ласково касалось лица, а дурманящий пряный запах земли и трав пьянил не хуже молодого вина. Щебетание птиц казалось приглушенным, словно они чувствовали приближение грозы, которая к вечеру должна приползти с востока. Нужно загнать корову в стойло пораньше и укрыть растущие на заднем дворе мандрагоры: они не любят влагу и могут простудиться. Зато поутру можно будет собрать болиголов и цикуту: после дождя они будут напоены соками, и зелья получатся особенно удачными.

Гермиона протянула руку вправо, к корзинке, полной свежесобранной ароматной малины, и, взяв на ощупь пару штук, отправила их в рот. Сладчайший сок тут же потек в горло, стоило слегка надкусить спелые ягоды, и она улыбнулась. На завтрак будут блинчики со свежей сметаной и малиной. Он очень их любит.

– Оливия!

Гермиона неторопливо потянулась, все еще не открывая глаза. Слева приближались тяжелые мужские шаги, и высокая, в половину роста человека, трава недовольно зашумела, расступаясь и пригибаясь под уверенной поступью.

– Оливия! Вот ты где! Думала, я не отыщу тебя здесь? – в его нарочито-строгом голосе слышалась улыбка, и Гермиона, притворявшаяся спящей, не выдержала и тоже улыбнулась. Трава снова зашуршала, и она почувствовала рядом тепло чужого тела. А потом поцелуй на губах, слаще, чем собранная ею малина.

– Оливия…

– Дэмьен, – прошептала в ответ Гермиона и открыла глаза.

***

Сидящий у кухонного стола человек был сильно обеспокоен. Соломенная шляпа, которую он вертел и мял в руках, уже мало была похожа на головной убор, и под его ногами скопилась горка сухой трухи. Гермиона подбадривающе улыбнулась ему, не обращая внимания на мусор на полу, – всё можно будет убрать одним движением волшебной палочки, когда гость уйдет. Она еще раз помешала густое варево в огромном чугунном котле и большим черпаком разлила его по трем глиняным кувшинам. Аккуратно устроив их в корзине, она протянула её гостю.

– Вот, мистер Уирби. Пусть ваша дочь принимает по половине кувшина утром и вечером, и всю хворь как рукой снимет.

– Правда?! – мистер Уирби вскочил, дрожащими руками принимая из рук Гермионы корзинку. – Оливия, как тебя отблагодарить?! Вот… Вот, у меня есть кое-что…

– Не надо, – спокойно покачала головой Гермиона, и гость, суетливо шарящий в карманах, поднял на нее недоверчивый взгляд. – Пусть ваш ребенок будет здоровым, а у меня и так уже всё есть.

Она бросила взгляд в окно, где во дворе на натянутой меж двух столбов веревке сушились мужские рубашки и штаны. Мистер Уирби, бормоча слова благодарности и не веря своему счастью, попятился к двери, но Гермиона уже не обращала на него внимания: на тропинке, ведущей к хижине, показалась Рут Шелби. Уже минул второй год, как справили их свадьбу со старостой, Джоном Шелби, а детишек им бог так и не послал. Сплетницы шептали, что на молодой и красивой Рут лежит проклятье, но Гермиона знала, что это не так. Она вынула из шкафчика бутылочку с уже готовой настойкой золотого корня, которую миссис Шелби втайне подливала старику Джону в эль. Если делать это регулярно, то уже через пару месяцев мерин должен снова стать жеребцом, а Рут – понести.

***

Долгий стук в дверь вырвал Гермиону из спокойного сна. Что-то случилось, она это чувствовала: страх был разлит в воздухе, а еще – тяжкое душащее ощущение чужого горя. Подняв голову, она увидела в темноте на фоне окна, через которое проникал тусклый свет ущербной луны, силуэт сидящего на кровати мужчины.

– Дэмьен…

– Не вставай. Я разберусь.

Он поднялся, нащупал штаны и рубаху и, наскоро одевшись, вышел в коридор.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Кого недобрая принесла в ночной час? – рявкнул он, но без особой злобы, и распахнул дверь.

– Где она?! Дэмьен, где она?! Я не шучу! – староста Шелби был разъярен и, судя по голосу, готов был броситься на вышедшего к нему мужчину с кулаками.

– Что случилось, Джон?

– Рут! Твоя ведьма отравила мою жену и ребенка! Я нашел бутылки из-под дьявольского снадобья в её комнате ! Она думала, я не знаю, к кому она бегает каждую неделю! Оливия! Я знаю, что ты там! Выходи, ведьма!

– Успокойся, Джон! – в голосе Дэмьена отчетливо звучало предупреждение, но, судя по звукам возни, староста никого не желал слушать. Он пришел с единственной целью – отомстить.

Накинув халат и теплую шаль, Гермиона выскочила на крыльцо, где Дэмьен уже заломил руки Джону и собрался спустить его со ступенек.

– Мистер Шелби! – её звонкий холодный голос заставил обоих мужчин обернуться и на миг забыть о неравной схватке, в которой дородный приземистый староста, в жизни не державший в руках ни топора, ни вил, не имел никаких шансов против высокого мускулистого наемника, способного убить голыми руками.

– Оливия, иди в дом, – бросил Дэмьен, но Гермиона упрямо подошла ближе, прищурив глаза.

– Я не травила Рут, мистер Шелби! – громко и уверенно проговорила она. – Вы не хуже меня знаете, что ваша жена приходила ко мне за снадобьем против вашего мужского бессилия! И оно сработало, если она смогла понести! Вот только вся деревня слышала, как вы вечерами поколачивали свою беременную жену! Вы сами убили Рут и ребенка, мистер Шелби!

Оба мужчины застыли, пораженные словами Гермионы, но в следующий миг удивленное лицо Джона исказилось яростью.

– Как ты смеешь, дерзкая сука?! – взревел он, но тут же взвыл от удара по лицу, нанесенного Дэмьеном. Из разбитого носа хлынула кровь, и староста упал на колени.

Гермиона повернулась и открыла один из шкафчиков, стоящих в коридоре. Быстро перебрав многочисленные баночки и бутылочки, она достала одну и бросила под ноги Джону.

– Настойка крапивы. Поможет остановить кровь. Мне очень жаль Рут, она была хорошим человеком. Но теперь её не вернуть. Убирайтесь из моего дома, мистер Шелби, и забудьте сюда дорогу! – отчеканила она и, зябко кутаясь в шаль, ушла в дом.

– Ты слышал Оливию, Джон, – прогудел голос Дэмьена. – Пошел вон!

***

На закате на озере было тихо. Ребятишки уже накупались и разошлись по домам, а влюбленные парочки предпочитали менее сырые места. Можно было спокойно собрать лирный корень, не привлекая ничьего внимания.

Еще раз хорошенько оглядевшись по сторонам, Гермиона достала палочку и произнесла заклинание, чтобы отпугнуть гриндилоу, которые поднимались из глубины на поверхность, чтобы поохотиться, лишь в темное время суток. Скинув тяжелые башмаки и подвязав подол платья, Гермиона прошлепала босыми ногами по илистому берегу озера и спустилась к воде. Тучи комаров тут же радостно накинулись на новую жертву и, еще раз оглядевшись, она произнесла отталкивающее заклинание. От скрупулезного отбора подходящих для зелий корневищ её отвлек скрип деревянных досок у берега слева. Приглядевшись, она различила в сгущающихся сумерках фигуру мужчины, прыгающего с мостков в воду. Он был без рубашки, в одном исподнем, и Гермиона тут же зарделась, узнав в нем Дэмьена. Вынырнув, он откинул намокшие темные волосы назад, а мускулистая грудь светлым пятном выделялась на черной глади озера. Укрывшись в прибрежных зарослях аира, Гермиона продолжила работу, изредка поглядывая на плавающего мужчину. Её мужчину.

Вдруг он коротко вскрикнул и резко ушел под воду. Раздался громкий плеск, а затем Дэмьен вынырнул, и на его груди алым расцвели маленькие кровавые пятнышки, расположенные по кругу. Следы зубов. Гермиона, забыв про корзинку, бросилась в воду. Гриндилоу всегда атаковали стаей, и у одинокого пловца, тем более магла, не было против них ни единого шанса. Время будто остановилось, пока Гермиона изо всех сил плыла к середине озера, где Дэмьен сражался против водных тварей как лев, судя по громкому плеску и будто вскипевшей воде. Нырнув, Гермиона убедилась, что она права, но человек уже проиграл битву стае водяных чертей, которая утаскивала его все глубже.