Книга белой смерти - Чак Вендиг

насупился, но поступил так, как было сказано.

– Так где это происходит? – продолжал Корли. – Я имею в виду этих путников. – Он ткнул пальцем в телевизор. На экране были кадры воздушной съемки, на которых толпа придурков брела где-то в глухомани. С одной стороны – поля сои, с другой стороны – поля кукурузы.

– Это Айова, примерно в шестидесяти милях от Айова-Сити.

– Ты полагаешь, что смог бы?

– Что, стать путником? Насколько можно судить, выбора у них тут нет.

– Нет, нет. – Корли прищелкнул языком. – Я имел в виду, стать пастухом. Одним из тех, кто их сопровождает. Просто отказаться от всего и идти следом за этой стаей чаек, словно фанат-поклонник, следующий за «Грейтфул дэд». Или, еще хуже, за «Фиш»[70]. – Он скорчил гримасу. «Фиш». Импровизации – заразный вирус. – Смог бы?

– Если б у меня там был любимый человек – смог бы.

– Смог бы? Просто забросить все к черту и идти, идти и идти?

– Кто-то едет на машине.

– Знаю. Караван безнадежных оптимистов.

– А ты бы так не смог. – Лэндри шмыгнул носом.

– Присоединиться к пастухам? Нет. Мне не нужно бежать от своей жизни. Она у меня достаточно неплохая. Хороший дом. Хороший счет в банке. Хороший ты.

– Хорошая жена, хорошие дети.

– Лэн, не надо!

– Мы можем пожениться. Теперь это разрешено законом.

– Ну, а не должно было бы. Надо было бы поступить наоборот. Запретить жениться и гетеросексуалам. И тогда было бы… – Корли изобразил ртом звук взрыва и вскинул руки вверх, показывая, как разлетается в клочья его рассудок. – Бабах! Американская утопия.

– Тогда мне, возможно, придется рассмотреть другие варианты.

– Лэн, нам с тобой хорошо вместе. Не надо это обсирать.

Лэндри просверлил его взглядом насквозь.

– Хорошо? Да. Точно. Хорошо. Очень хорошо. Но все сводится к одному траханью. Ты покидаешь свой тихий спокойный пригород и приезжаешь сюда, в большой плохой город, как будто это площадь Таймс-сквер в семидесятые, и говоришь своей жене, что будешь «репетировать с группой»…

– Мы правда репетируем! Мы собираемся воссоединиться!

– …а на самом деле ты заявляешься сюда. Мы даже не ужинаем вместе, хоть ты и заявляешь, что любишь меня. Мы не ходим в театр, в кино – никуда не ходим, но ты мне лжешь, говоришь, что я очень важен для тебя, для твоей музыки…

– О, ну не надо! Мы заказываем еду навынос. И смотрим кино. И мне с тобой правда хорошо. Но сейчас я хочу поговорить о нашем настоящем, а не о будущем.

В любом случае будущее – это сточный колодец. Обрыв…

– Так, собирайся и уходи, – резко сказал Лэндри.

– Я не хочу никуда уходить, твою мать. Мне здесь уютно.

– А мне нужно сходить в магазин.

– Не ври! В магазин пойду я, а ты останешься дома и будешь смотреть… этот долбаный парад гребаных придурков! – Внезапно у Корли в груди вспыхнула ярость, и хотя он сознавал, что ведет себя как ребенок, стремление наброситься на Лэндри было подобно подброшенному в топку углю. – Ты знаешь, что это такое? Эти путники? Это какая-то напасть. Страшная болезнь. Сам видишь. Хуже того, эта хрень может иметь какое-то отношение к террористам. Биологическое оружие, состряпанное имамами в своих подземных лабораториях – или украденное из наших лабораторий, так как я уверен, что охраняются они совсем не так, как должны были бы. И ты прекрасно понимаешь, что это правда, так что не смотри на меня так! Что происходит, когда этих путников, этих твоих так называемых паломников, пытаются остановить? Совершенно верно, они взрываются, твою мать, как самые настоящие бомбы. Точно, тут налицо терроризм. Это не апокалипсис. Это нападение!

Корли понял, что перестарался. Лицо Лэндри стало пепельно-серым. Это явно бросалось в глаза, однако Корли лишь пожал плечами, подумав: «Ну и хрен с ним!» Сбросив ноги с кровати, он стал водить ступнями по полу в поисках своих джинсов.

– Какой же ты мерзкий циник! – пробормотал Лэндри, отвернувшись в сторону.

– Не забывай, я к тому же еще и старый.

– Ты не настолько старый.

– Достаточно старый. – «Достаточно старый, чтобы быть долбаным рок-идолом, выпущенным на пастбище. Достаточно старый, чтобы отправиться в турне с воссоединенной группой, вместе с полными козлами, бывшими приятелями, которых я сейчас просто физически не выношу». – Знаешь что – замечательно, ты прав. Я, пожалуй, пойду. Нужно порепетировать с ребятами.

– Не забудь позвонить Лине и ребятам, Пит.

По тону Лэндри Корли понял, что он сказал это совершенно искренне – не ехидное замечание, не ядовитый укол напоследок. Лэндри действительно хотел, чтобы он позвонил жене и детям. Потому что так будет правильно, а Лэндри хороший человек и…

Твою мать! Чем он занимается?

«Не думай об этом, и тебе не придется решать этот вопрос. Ну что ж, по-моему, придумано неплохо, рассудок. Отличная работа».

– До встречи, Лэн.

Корли поцеловал Лэндри в висок, хотя тот поморщился. После чего двинулся в том направлении, которое ему нравилось больше всего: вышел за дверь, твою мать.

* * *

– Ты опоздал.

Это сказал Злобный Элвис Лафферти, соло-гитарист «Мерзкого пошляка». Все говорили: «Какую же нужно иметь дерзость, чтобы участнику рок-группы взять себе имя Элвис», однако на самом деле Элвисом его нарекли родители, и точка. (Правда, эпитет «Злобный» он добавил себе сам.)

Злобный Элвис, с бесцветными светлыми волосами, до сих пор свисающими до середины спины («Дружище, постригись, – твердил ему Пит, – на дворе новое тысячелетие, блин, а у тебя вид как у престарелого хиппи»), с болтающейся на длинном ремне гитарой «Гибсон» золотисто-красного цвета, небрежно крутил в пальцах медиатор.

– Я не могу опоздать, – сказал Пит, поднимая руки вверх, словно игрок в карты, отходящий от стола. – Я солист. Это не я опоздал; это вы, болваны, пришли слишком рано.

Позади Элвиса стояла Раина Уикс, бас-гитаристка, – она не была в числе основателей «Мерзкого пошляка», но из тридцати лет существования группы играла в ней уже больше двадцати, с тех пор как Дейв Джемисон, первый басист, как-то на Рождество спрыгнул с Бруклинского моста. Это означало, что она была моложе – за сорок, в то время как остальным этим потрепанным козлам было уже под шестьдесят. И выглядела Раина до сих пор неплохо – длинные черные прямые волосы, острыми порезами бритвы ниспадающие на лицо, темно-вишневая помада на губах, черная футболка. Четвертым участником группы был барабанщик Макс Куик, который в настоящий момент выходил из туалета, вытирая руки о свои мешковатые шорты.

Куик подошел к Корли – скорее, подкатился, словно бочонок с виски, – и крепко его обнял.

– Привет, братишка, рад тебя видеть, – проворчал он.

«Слава небесам, твою мать, что на свете есть барабанщики», – подумал Пит. Лучшая порода музыкантов. Клей, скрепляющий группу вместе, как человек и как источник единого общего ритма.

Раина ничего не сказала – просто сделала так же, как всегда: молча подняла подбородок в сонном приветствии.