Книга белой смерти - Чак Вендиг

правда? В то время как у Корли был такой вид, будто он на скорости шестьдесят миль в час врезался в бетонную стену – складок у него на лице было столько много, что он чувствовал себя разбитым зеркалом.

Корли уселся в кровати.

– Твою мать, блин! – невнятным голосом пробормотал он. Хотя ирландский акцент как таковой давно пропал, в таких словах, как «блин», все еще чувствовалась мелодичная протяжность, угрожающая в любой момент перейти в «блийн», покорно благодарю.

– Тсс, – с укором остановил его лежащий в другом конце кровати Лэндри. Молодой негр – плечи размером со школьную доску, прекрасная талия – не отрывал взгляда от плоского экрана телевизора.

Поморщившись, Корли разглядел на экране размытые силуэты, насколько он понял, идущих людей. Десятки. Он протер глаза, очищая их от комков слизи. Еще несколько морганий – и к нему вернулась ясность зрения. Теперь Корли разглядел: не десятки. Идущих было больше. Значительно больше.

– Только что достигло трехсот, – словно прочитав его мысли, сказал Лэндри.

– Миль в час?

– Да заткнись же! – усмехнувшись, сказал Лэндри. – Тоже мне, умник нашелся… Триста путников. – Помолчав, он добавил: – Кое-кто называет их теперь паломниками.

– Паломники, – презрительно фыркнул Корли. – Круто!

Он поискал свой вейп – вот он, на ночном столике, – затем телефон. На котором, разумеется, была куча сообщений. По большей части от жены. И от детей. Твою мать, блин! Корли перевернул телефон экраном вниз («сейчас у меня нет желания смотреть это»), затем схватил вейп и поднес его к губам…

– Нет, фу, убери эту мерзость! – Лэндри изогнул брови. – Только не здесь!

– Это безопасно.

– Мне наплевать. Здесь ты курить не будешь.

– Это с ароматом сахарной ваты, – вкрадчивым тоном произнес Корли, демонстрируя широкую полнозубую улыбку.

– О да, это по-мужски. Если так пойдет и дальше, не успею я опомниться, как мне в дверь начнут колотить младшеклассники, решившие, что у меня в квартире рождественский праздник… Нет уж, спасибо.

Проворчав что-то невнятное, Корли неохотно вернул вейп на ночной столик. Откинувшись на спинку кровати, он выпятил вперед ребра подобно планкам ксилофона.

– Так, уймись, ты меня не сдвинешь своей токсичной мужественностью, – дерзко произнес он.

Лэндри Пирс недоуменно оглянулся.

– Угу. Я просто хочу сказать, что не позволю тебе сосать этот долбаный член и наполнять мою квартиру запахом сладостей.

Нахмурившись, Корли опустил взгляд.

– Ты мог бы и не смотреть это. Повторяют одно и то же.

– Потому что людям это нравится. Потому что это интересно.

– Паломники, – повторил Корли. – Все стремятся подмешать к этому религию. Как будто Бог одобрил бы такое.

– Может быть, это действительно так. Может быть, путники идут куда-то.

– К обрыву. – «Как и все мы».

– Не будь циником. Это может быть что-нибудь… важное.

– С чего это ты взял? Тот… как там его… преподобный или проповедник с радио, он сказал… ну, как там он их назвал? «Марионетками дьявола». Что-то в таком роде. Прилетела комета – и бла-бла-бла, Откровение, Полынь, снятие семи печатей… – Слово «печатей» Корли буквально рявкнул, подкрепив его хлопком в ладоши. – Вероятно, это… это кара всем извращенцам в мире, таким как мы с тобой.

– Никто не знает, что ты педик, и больше не употребляй это слово, оно грубое.

– Ну да, я сам грубый. И ты не прав насчет того, что никто не знает. Ты знаешь.

– Твоя жена не знает.

И на том все закончилось. Член Корли медленно, но неумолимо обмяк. Упоминание имени Лины явилось айсбергом – и его член пошел ко дну, как «Титаник».

– У моей жены неприятностей и без того хватает. Только меня ей еще недостает! – Он облизнул губы. Во рту все еще стоял мускусный привкус. – Ну а дети – господи!

Его дети – Коннор и Сиобан.

Лэндри встал. Поза его была красноречивая: руки скрещены на груди, подбородок напряжен, сухожилия на шее выступили, словно контрабасные струны. Лэндри был в бешенстве.

(В бешенстве Лэндри бывал очень жарким.)

– Да, подобный удар твоей карьере ни к чему.

– Конечно. Я же должен и об этом думать, разве не так? Что? Так. Мир не был готов, когда мы только выходили в эфир, и он не готов и сейчас. Я хочу сказать, ты только взгляни на все это дерьмо!

– Мир был готов принять Дэвида Боуи[64]! – прищурился Лэндри.

– Может, Боуи и трахался с Джаггером, но женился он на Иман.

– Ну Фредди Меркьюри[65].

– Фредди также был бисексуалом, и к тому же он был гений. Он был настолько талантлив, что мог заявить всем, что трахается с домашними цветами, козами или… в общем, ты сам все знаешь. Диапазон голоса в четыре октавы! Мужчины, женщины и люди всех остальных полов пускали лужицы чистого пузырящегося сексуального сока, слушая этот голос!

– Ну «Джудас прист». Вокалист – педик.

– Роб Хэлфорд[66] – да. Но всплыло это только когда – в девяносто восьмом году, да? – Корли сделал вид, будто точно не помнил, но он прекрасно все помнил. То знаменитое интервью он помнил наизусть. Хэлфорд увидел свой шанс и ухватился за него. Мгновение полной свободы, когда он не просто «вышел из чулана»[67], а вышиб ногой дверь и вырвался на волю, вопя во весь голос свежую версию «Нарушая закон» или, быть может, «Ждите, это еще не всё». Тогда Корли подумал: «Может быть, и я когда-нибудь поступлю так же». Но он этого не сделал. Он остался в уютной темноте чулана. Затем женился. Завел детей – господи, это была та еще штучка, точно. Время шло, и Корли погружался в ложь все глубже и глубже, словно тонул в зыбучем песке. Чем глубже он погружался, тем труднее становилось выбраться.

Корли был знаком с Хэлфордом, хотя и не очень близко. Его группа «Мерзкий пошляк» появилась на десять лет позже «Джудас прист», и вращались они в разных кругах: «Прист» исполнял чистый хэви-метал, в то время как «Мерзкий пошляк» ходил по тонкой грани между роком и панком. Обозреватель музыкального журнала «Роллинг стоун» написал про их дебютный альбом 1984 года: «Представьте себе, что "Лед Зеппелин" и "Секс пистолс"[68] устроили оргию, а появившийся на свет в результате этого ребенок был взят на воспитание Стивеном Тайлером и Джоуи Рэмоуном[69] – вот так приблизительно звучит "Мерзкий пошляк"».

Корли всегда хотелось поговорить с Хэлфордом об этом. О гомосексуализме, разумеется, не о музыке; если честно, разговоры музыкантов о музыке – это самое невыносимое восхваление себя любимого, какое только можно представить. Лучше говорить с ними о чем угодно другом.

– Вот видишь, Хэлфорд это сделал, – сказал Лэндри.

– Хэлфорд также нашел бога и стал трезвенником, и это показывает, какой хреновый у него вкус, правильно?

– Трус ты – вот ты кто! – Лэндри подкрепил свое обвинение, изогнув брови и скривив рот.

– Что? Фу, заткнись. Сядь и смотри свой телевизор!

Лэндри