В провинции - Элиза Ожешко

Он постоянно был в разладе с самим собой: то он стремился к добру, то снова погрязал в привычных пороках и слабостях. И чем сильнее было желание подняться, тем унизительнее было падение: это действовало на него раздражающе, но противостоять искушениям он не мог.

Вся его жизнь превратилась в сплошное раскаяние, вернее — в целый поток мелких и слабых сожалений.

Когда он бывал с женой, его тянуло к другим женщинам. Когда он бывал с ними, он жалел жену; когда он видел близкий крах своего состояния, то рьяно брался за работу, но, поработав недолго, снова стремился гулять с приятелями. В корчме его допекали угрызения совести, а вернувшись домой, он сетовал на то, что рано оставил приятелей. Он горевал о том, что в юности недоучился, а взяв книгу в руки, начинал скучать и откладывал ее. Он обвинял родителей, что они не направили его жизнь по нужному руслу, а получая от отца устные или письменные наставления, сердился и обижался. Он сожалел, что не родился графом или князем, сожалел, что не родился богачом; сожалел, что рано женился, сожалел, что полюбил Винцуню, и сожалел, что разлюбил ее. Были минуты, когда он жаловался, что слишком молод, но были и такие, когда его охватывала тоска о прошедших годах. Он пугался, когда видел, что ему грозит неминуемое разорение, и негодовал на себя за растраченные деньги, но когда они снова у него появлялись, снова их тратил и снова сожалел об этом.

Слабый дух его метался, терзаемый тысячами противоречий, и эти метания человека без руля и без ветрил, конечно, не могли не сказаться на семейной жизни. Александр стал раздражителен, непостоянен, глумлив, впадал то в мрачное уныние, то в безудержное веселье. Он гулял с дружками ночи напролет, а возвращаясь домой на рассвете, лил горькие слезы раскаяния. Не раз валялся он в ногах у жены, прося прощения, клялся ей в любви, нежно ее обнимал, осыпал поцелуями, но к вечеру снова впадал в уныние и убегал из дому, а вернувшись, вел себя с ней отчужденно и даже жестоко.

Винцуня понимала все, что происходит с мужем. Для ее пробужденного и закаленного в страданиях разума душа Александра была открытой книгой. Не раз, заглянув в нее, она в ужасе зажмуривала глаза. Она узнавала вещи, о которых раньше понятия не имела: на примере самого близкого ей человека она постигала темные стороны человеческой натуры.

После собрания у священника и возвращения Александра от родителей прошло несколько месяцев.

За все это время, скучное и однообразное, лишь несколько событий глубоко врезались в память молодой женщина, оставив неизгладимый след. Как-то зимой Александр по обыкновению уехал, не сказав Винцуне, куда и зачем. Но она знала, что в зале у Шлёмы празднуют день рождения одного из приятелей Александра. Женщина осталась одна коротать унылый зимний вечер; ребенок, который весь день играл и прыгал возле матери, давно уснул, в доме стояла полная тишина. Винцуня долго сидела при свете лампы, что-то шила и задумчиво прислушивалась к монотонному шуму леса. За полночь, устав от раздумий и бодрствования, она уткнулась головой в подушку дивана и уснула. Она спала, а приглушенный свет лампы падал на ее бледное, прозрачное лицо, по которому пробегали смутные тени грусти и тайной тревоги. На дворе уже светало, когда у крыльца раздался громкий стук колес по мерзлой земле, дверь с треском отворилась. Винцуня тут же проснулась, вскочила на ноги и, увидев вошедшего мужа, пошла ему навстречу. Александр посмотрел на жену мутным взглядом и резко спросил:

— Ты что? Еще не спишь?

Скрипучий и неприятный звук его голоса сразу привел ее в чувство. Она с удивлением и беспокойством уставилась на мужа. Щеки его ярко горели, глаза были тусклые и бессмысленные, волосы растрепаны. Винцуню невольно охватила тревога.

— Олесь! — испуганно спросила она. — Что с тобой? Ты болен?

Александр в ответ пробормотал что-то невразумительное: язык ему не повиновался. Дрожащей рукой Александр отстранил жену и нетвердым шагом направился в свою комнату. По дороге он натыкался на мебель, на стены и чуть не падал.

Винцуня растерянно и удивленно проводила его взглядом. Дверь за ним закрылась, а женщина долго еще стояла неподвижно посреди комнаты. «Что с ним?» — подумала она.

Постепенно удивление на ее лице сменилось догадкой и вместе с тем — тревогой и неприязнью. Опустив взгляд и сжав руки, она пробормотала:

— Боже! Он пьян! — и добавила горестно: — Так опуститься! Так опуститься! Ах!

Тяжелый вздох вырвался у нее из груди. Она подняла блуждающий взор, посмотрела в окно: рассветало. Но Винцуне показалось, что день предстоит серый и пасмурный, а солнце, что восходит над розовой каймой горизонта, обезображено багровыми пятнами так же, как красивое лицо мужа.

Несколько месяцев спустя в погожий летний день Винцуня сидела в саду; недалеко от нее расположился и Александр. Он был еще более мрачен и озабочен, чем обычно. Оба молчали. Давно уже им не о чем было разговаривать друг с другом. Александр первый нарушил тягостное молчание.

— Милая Винцуня, пора наконец покончить с затворничеством, на которое ты себя обрекла. Тебе надо бывать в свете.

Не отрывая глаз от шитья на коленях, Винцуня ласково спросила:

— Где бы ты хотел, чтобы я бывала, Олесь?

— Всюду, — порывисто ответил Александр. — Ты превратила дом в настоящий монастырь, это невозможно выдержать. Ты не умеешь вести мой дом так, как надлежит в нашем обществе. Ты заперлась в четырех стенах, как монахиня, и стала серьезной, как столетняя матрона.

Винцуня побледнела и долго ничего не отвечала.

— Олесь, — промолвила она наконец. — Ты знаешь, что я занимаюсь хозяйством и ребенком; кроме того, последнее время я чувствую себя неважно и бывать в обществе для меня было бы утомительно.

Александр нахмурил брови, лицо его выразило злость и недовольство, но он сдержался и, оставив слова жены без внимания, продолжал:

— Вот, к примеру, графиня X. уже целый год живет в своем родовом имении, от Неменки до него рукой подать, неужто тебе трудно нанести ей визит и завязать приятное знакомство? Если бы графиня стала ездить к нам, это придало бы нам престижу в глазах общества и приравняло к самым богатым фамилиям в округе.

Печальная усмешка скользнула по лицу жены: она еще ниже нагнула голову, чтобы не показать, как ей горько все это слышать, и ответила:

— Мне кажется, Олесь, в нашем теперешнем положении нельзя заводить знакомства, связанные с большими расходами. Ты же сам говорил, что мы должны равняться на тех, с кем водим знакомство. Что до близости с графиней, то эта честь…

Она не договорила. Александр весь вспыхнул и вскочил на ноги.