Россия в канун войны и революции. Воспоминания иностранного корреспондента газеты «Таймс» - Дональд Маккензи Уоллес

которых не обходится ни одна семья.

Сейчас я хочу, чтобы читатель попытался понять, что русские крестьяне, даже в овечьих тулупах, такие же люди, как мы. Хотя их частенько изображают в виде отвлеченных сущностей, цифр в статистических таблицах и точек на графиках, разве нет у них «рук, органов, членов тела, чувств, привязанностей, страстей»? Если и не совсем «та же самая пища насыщает их», то «разве не то же оружие ранит их, разве они не подвержены тем же недугам, разве не те же лекарства исцеляют их» и разве не действуют на них те же раздражители, что и на нас? А те из них, кто живет в больших семьях, вынуждены проходить такое испытание, которое большинству из нас даже не снилось. Семьи, входящие в одну большую семью, не только живут вместе, но и владеют почти всем совместно. Каждый ее член трудится, но не на себя одного, а на всю семью, и все, что зарабатывает, отдает в общий котел. Такой порядок почти неизбежно приводит к одному из двух следствий: либо в семье постоянные раздоры, либо порядок водворяется непререкаемой домашней тиранией.

Поэтому вполне естественно, что когда указ об освобождении крестьян 1861 года отменил власть помещиков, почти все большие крестьянские семьи распались. Произвольное владычество хозяина основывалось на произволе помещика и поддерживалось им, и естественно, что они рухнули вместе. В 1870 году, когда я проводил осень в Ивановке, крупные домохозяйства вроде того, что у нашего друга Ивана, сохранились только в тех исключительных случаях, когда глава дома пользовался необычайно сильным моральным влиянием на остальных членов семьи; с тех пор их число быстро сокращается.

Эта перемена, несомненно, гибельным образом сказалась на материальном благополучии крестьянства, но при этом должна была сделать их проживание в семье значительно более удобным и, может быть, даже положительно сказаться на их моральном состоянии. Однако сейчас отрицательные последствия заметнее всего. Каждый женатый крестьянин стремится иметь собственный дом, и многим приходится обращаться за помощью к ростовщикам, чтобы покрыть необходимые расходы. Это очень серьезная проблема. Даже если бы крестьяне могли получить деньги под пять или шесть процентов, положение должников все равно было бы достаточно тяжелым, но на самом деле оно намного хуже, ибо у деревенских ростовщиков двадцать или двадцать пять процентов считаются отнюдь не чрезмерной ставкой. Государство предпринимало похвальные попытки решить эту проблему с помощью деревенских банков, но они мало где увенчались успехом. Как правило, крестьянин-должник с большим трудом выплачивает проценты и в обычное время, а уж если с ним случается беда, к примеру неурожай или кража лошади, скорее всего, он безнадежно утонет в долгах. Я видел, как крестьяне – не пропойцы и не рабы иных пагубных пристрастий – полностью разорялись и оказывались в совершенно беспомощном состоянии. К счастью для таких неплатежеспособных должников, закон относится к ним очень снисходительно. У них нельзя конфисковать ни дома, ни доли в общинной земле, ни сельскохозяйственных орудий, ни лошади, словом, ничего из того, без чего они не могут прожить. Община, однако, имеет сильные рычаги давления на тех, кто не платит своих налогов. Когда в семидесятые годы я жил среди кресть ян, обычным средством были телесные наказания по распоряжению общины; и хотя Николай II своим указом запретил этот обычай, я вовсе не уверен, что он полностью исчез из реальной жизни. В России традиции порой успешно сопротивляются даже императорской власти.

Глава 15. Мир, или сельская община

Составив себе четкое представление о семейной жизни и занятиях крестьян, далее я обратил свое внимание на устройство деревни. Эта тема меня особенно интересовала, поскольку я знал, что «мир» – самый своеобразный из российских институтов. Задолго до приезда в Россию я познакомился со знаменитым трудом фон Гакстгаузена, благодаря которому особенности устройства русской деревни впервые стали известны Западной Европе, и в мое пребывание в Санкт-Петербурге умные и образованные россияне нередко говорили мне, что деревенская община содержит практическое решение многих сложных социальных проблем, с которыми так долго и тщетно борются философы и государственные деятели Запада. «Западные народы, – таково было содержание бесчисленных слышанных мною речей, – сейчас идут прямиком к политической и общественной анархии, и Англия может похвастать тем сомнительным достижением, что лидирует в этой гонке. Естественный прирост населения вместе с экспроприацией мелких землевладений крупными породил опасный, постоянно растущий пролетариат – огромную дезорганизованную массу народа без дома, без постоянного места жительства, без какой-либо собственности на землю и места в общественном устройстве. Часть его зарабатывает жалкие гроши, нанимаясь батраками, и живет в условиях, бесконечно худших, чем крепостничество. Остальные навсегда оторвались от земли и скапливаются в больших городах, где еле зарабатывают на жизнь на фабриках и заводах или пополняют собой ряды преступников. В Англии у вас уже нет крестьян в собственном смысле этого слова, и если вы не примете радикальных мер, и как можно скорее, то вам никогда не создать этого класса, ведь те, кто длительное время находился под нездоровым влиянием городской жизни, физически и нравственно уже неспособны стать земледельцами».

«До сих пор, – продолжались рассуждения, – Англия вследствие своего географического положения, политической свободы и огромных природных запасов угля и железа занимала совершенно исключительное место в индустриальном мире. Не боясь конкуренции, она провозгласила принципы свободной торговли и затопила мир своими товарами, недобросовестно пользуясь мощным флотом и всеми остальными рычагами, имеющимися в ее распоряжении, чтобы разрушить любые преграды на пути потоков из Манчестера и Бирмингема. Таким образом она смогла кормить свой голодный пролетариат. Однако промышленное превосходство Англии близится к концу. Народы распознали коварную ложность принципов свободной торговли и теперь учатся сами производить товары для своих собственных нужд, вместо того чтобы платить Англии огромные суммы за их производство. Очень скоро английские товары станут не нужны на внешних рынках, и как же вам тогда кормить свой голодный пролетариат? Производство зерна в Англии уже далеко не достаточно для удовлетворения потребностей населения, поэтому даже в урожайные годы ваша страна в огромных объемах завозит пшеницу со всех концов земного шара. До сих пор это зерно оплачивалось ежегодно вывозимыми промышленными товарами, но как вы будете его закупать, если в них перестанут нуждаться иностранные потребители? И что тогда будет делать голодный пролетариат?»

Передо мной часто рисовали эту мрачную картину будущего Англии и почти каждый раз уверяли меня, что Россию от этого страшного зла спасла сельская община – институт, который, несмотря на его простоту и безмерную полезность, западные европейцы, как видно, совершенно неспособны понять и