Век перевода (2006) - Евгений Витковский

ГУСТАВ ФРЁДИНГ{269} (1860–1911)

Такова жизнь

Радехонек, заяц, пришипясь, сидит:«Черникою я закусил — и сыт».Лиса из-за кустика зайку хвать!Рада-радешенька: «Вот благодать!»Сиди себе знай, наедайся.Вот песня про зайца.

И, морду себе облизав, лисаИдет на досуге гулять в леса.В лесу охотник с ружьем проходил.Выстрелил он и в лису угодил.Скакнула лисица в последний раз…Вот и весь лисий сказ.

Охотнику нынче сам черт не брат:«Потешил я душу! Уж рад так рад!»А дома-то в кофий исподтишкаКарга подсыпает ему порошка.И помер он, выкушав кофий охотненько.Вот быль про охотника.

Ренессанс

«Украшены ножны, как будтоЛемносский сработал их бог!И мастер же ты, Бенвенуто!А ну, покажи клинок!»

Стоял, улыбаясь, Челлини,Приятелей внемля гул.«Нам гордость Феррары нынеЯви!» И клинок блеснул.

«Вот это — всем шпагам шпага!Я с ней везде устою.С такой поможет отвагаПробиться в любом бою.

В бесстыжих глотках заколетНасмешку клинок стальной.Я буду биться, доколеНе рухну к стене спиной.

Искусство свое и подругуСумею я с ним защититьИ, держа на эфесе руку,В честь верного друга пить».

А та, что вином обносила,Бледнела молча, но вдругЗарделась она и спросила:«А кто же твой верный друг?»

Ответил он: «Дружба в мореБежит, как Тибра струя,А друг мой в беде и горе,Верный мой друг — это я».

И поднял с подноса кружку,И в ножны клинок вложил,И обнял со смехом подружку,И целовал, и пил.

Что есть истина

«А что есть истина?» — наместник римскийСпросил; однако, ключ к загадке сейХраня безмолвно и зажав зубами,В подземный мрак спустился Назорей.

Но истина профессорам премногимВполне ясна. Какая благодать!Их — легион, они ответ сумелиСкептическому римлянину дать.

Как странно всё ж, что истина едина,А так менять умеет цвет и вид.Что истинно в Иене иль Берлине,То в Тейдельберге только удивит.

И словно слышу — Гамлет водит за носПолония игрою в облака:«Вот это выглядит совсем верблюдом,А это так похоже на хорька».

БУ БЕРГМАН{270} (1869–1967)

Синьор Джакомо

Таскает хлам по базарус любой весенней поры.В калено-синее небокрасные рвутся шары.

Берите мячи и дудки!Тяните на счастье билет,который хромым размеромсочинял безвестный поэт!

Ах ты, заморский бездельник!Черномазый ты чародей!Знакомьтесь, синьор коробейник,с рукой и песней моей.

И у меня есть дудка,и я на базаре стою,наигрывая покудастарую песню свою.

Но шарики отвязались,дали тягу уже давно,улетели с весенним ветромв голубое небо на дно.

Видел мальчик, как плавал шарикв выси солнечно-разлитой.Этот шарик был мой последний,тот, который надут мечтой.

По ухабистой прозе таскаюс предсказаньем стихи вразнос,всем пишу билеты на счастье,а себе писать не пришлось.

Credo

Мой Бог, ты ясный день и свет.Так просвети мой дух и взор,вложи мне в душу твой завет,спустись ко мне с небес и гор.Боюсь, как смертного греха:сразит тебя моя тоска —не в день борьбы, не в день стиха,а в ночь, которая близка.

Устало зыблется наш след.И кто ж я, если получуот черной тени тот ответ,что свету был не по плечу?А если всё, что я любил,сбежит под страхом бед и нужд,тогда прости! Ведь это былтот, кто неведом мне и чужд.

Узник

Сидел я ночью в тишине, но был обут.До полночи осталось только пять минут.Шаги послышались на улице, и тутпробило полночь, и я понял: «Заберут!»

Звериными шагами шел вокруг конвой,звериный взор пронзал, как нож во тьме ночной.Уволокли под улюлюканье и война следствие и на расправу под землей.

Сидел я годы, но я вытерплю напасть,поклонов силе всё равно не стану класть.Они ждут попусту. Честь знает свою часть,и правде пережить дано любую власть.

Да будет Бог твой то, что сделает сильнейтебя и не отдаст на милость дикарей.За тени принимаю я теперь людей,а человеческое вижу у теней.

Ко мне приходят тени в гости с давних пор.Джордано Бруно тихо всходит на костер,и Марк Аврелий руку дружески простерк юроду жалостному с Галилейских гор.

А подлость с глупостью есть двойни тьмы и зла.Как лапы осьминожьи, вьются их дела.Пусть время нам тюрьма, но кой-кому даласудьба, чтоб вознестись над временем, крыла.

Чти память тех, чья кровь за правду пролита,вой черни прегради презрением щита.И помни, не страшась ни копий, ни креста,что правда даже и распятая свята.

НИЛЬС ФЕРЛИН{271} (1898–1961)

Эксцентричный лорд

На самой последней милепо курсу ост-вест-зюйд-норд,усадьбою в Миднайт Хиллежил-был эксцентричный лорд.

В Китае живал он и в Индии,знавал африканский зной,а волосы заиндевели,когда вернулся домой.

Искал он повсеместно,в трущобах любой страныдавным-давно известное —что всё и ничто равны.

Ходил он охладелый,глядел как бы поверх крыш,а ночью то и делодымился в трубке гашиш.

На зорьке самой обычной,пока петух не будил,под дубом лорд эксцентричныйпоследний вздох испустил.

То было весной. Веселаягалдела в селе молодежь,цвели анемоны, но голыеруки дуба кидало в дрожь.

На футы и дюймы привычнойи точной измерен рукой,отправился лорд эксцентричныйвкушать последний покой.

И в алчной и грозной глинеего поглотила тишь…Вовек не закурится, нынеи присно, в трубке гашиш.

Живет он прахом во гнили,а небо над ним светло,а солнце светит могиле,а солнце светит в село.

Как встарь, у британских прибрежийстрижи и чайки кружат,и те же бамбуки, те жев далекой стране шуршат.

Таков был лорд эксцентричныйв поместье родовом.Поместье мясник столичныйкупил и надстроил дом.

Бог весть…

В автобусе или в чайнойотличны от прочих лиц:излучается необычайныйсвет из глубин глазниц.

Иконоборцы! И ночьюв промерзлой воде онитрепещут, но ищут воочьюневедомое искони.

Мы рады бы их под засовы,но их удержать не моги:и мельницы им, и совы —извечные наши враги.

На речах воспаряют в небо…Мы тоже бы вознеслись,но нам поближе к земле бы:уж тут не грохнешься вниз.

Большая комета

Сперва замолкло всё село:проклятую кометукак по заказу принеслона ужас белу свету.

Вот знамение, что разгулведет к воротам ада.Час Божьей милости минул,и поразмыслить надо.

Довольно сирых притеснятьи гнать их от порога!Пора законы исполнятьи даже верить в Бога.

Засели за календарии со слезой во взоревздыхали — черт их подери! —что мир-де иллюзорен.

И били бедняку поклонс улыбкою елейной,и без обвесу десять дентрудились в бакалейной.

Смиренней и тупей овецв Писание глядели.Но им сказали наконец:«Прошло уж три недели».

И закричали тут они:«Нет, мир еще прекрасен!Что ж горевать нам в эти днииз-за церковных басен?

Луг серебрится от росы,и зайка скачет шалый…Давай-ка, старые весытащи скорее, малый!»

И снова шум у торгашей,забыты сразу беды,и снова бедняков взашей,а знатных — на обеды.

И на пирушке старикихмельную речь держали,и пили годам вопреки,и над молвою ржали.

И говорили — вот комедь! —сопя взасос сигарой:«Оборони и окометьнас плеткой и гитарой!

Что страхи! Плюнь да разотри!Не так уж скверно это.Теперь за месяц раза триявляется комета.

Она то здесь, то там, копьемпронзая небо тупо.А мы за день насущный пьем,и нам Господь — заступа».

Через стенку…