Ультиматум Борна - Роберт Ладлэм

— Je m'appelle Monsieur Simon[70], — сказал он, беря ключ от номера. — Прошлой ночью я встретил старую знакомую, — продолжил он на безукоризненном французском, — и остался у нее. Скажите, меня никто не спрашивал? — Борн вытащил несколько купюр, всем своим видом показывая, что щедро заплатит за конфиденциальность. — А может, кто-то разыскивал похожего на меня человека? — спросил он.

— Merci bien, monsieur...[71] Я все понимаю. Я справлюсь у ночного консьержа, но я уверен, что он наверняка оставил бы мне записку, если бы кто-нибудь спрашивал о вас.

— Почему вы уверены в этом?

— Потому что он оставил мне записку с просьбой поговорить с вами. Я начал названивать вам в номер с семи утра, как только заступил на дежурство.

— И что же в этой записке? — спросил Джейсон, у которого перехватило дыхание.

— Я прочту вам: «Свяжитесь с вашим другом через Атлантику...» Вам названивали всю ночь. Могу засвидетельствовать, что в записке все точно, мсье. На коммутаторе мне сказали, что последний звонок был всего полчаса назад.

— Полчаса назад? — переспросил Джейсон, пристально глядя на консьержа и сразу же переводя глаза на часы. — Там сейчас пять утра... Значит, звонили всю ночь?!

Консьерж кивнул. Борн бросился к лифту.

* * *

— Алекс, скажи, Христа ради, в чем дело? Мне сказали, что ты звонил всю...

— Ты в отеле? — резко перебил его Конклин.

— Конечно.

— Перезвони мне из телефона-автомата с улицы. Быстрее! Опять этот медленный лифт; холл, наполовину заполненный обитателями отеля — кое-кто из них направлялся в бар выпить свой полуденный аперитив. Вот и яркое солнце на улице, сводящее с ума своей медлительностью движение транспорта... Где же автомат? Борн торопливо зашагал в сторону Сены — где же этот чертов автомат?! Вот он! На углу улицы Бак — оклеенная рекламными плакатами кабина с красной крышей.

Увертываясь от лавины легковушек и грузовиков — во всех сидели страшно разъяренные водители, — он перебежал на другую сторону улицы и влетел в кабину. Несколько мучительных мгновений он объяснял оператору, что вызывает вовсе не Австрию, и называл номер своей кредитной карточки компании «Эй-Ти энд Ти» и наконец услышал гудки.

— Почему, черт подери, я не могу звонить из отеля? — рявкнул Борн. — Прошлой ночью я звонил тебе из своего номера!

— Вот именно прошлой ночью, а не сегодня.

— Что-нибудь новое о Мо?

— Пока ничего определенного, но, возможно, они допустили ошибку. Надеюсь, нам удастся нащупать ниточку, ведущую к военному врачу.

— Надо расколоть его!

— Было бы неплохо. Я отстегну свою железную ногу и буду молотить его по морде, пока он не начнет говорить... Разумеется, если мы на правильном пути.

— Но не из-за этого же ты мне названивал всю ночь?

— Конечно нет. Вчера в течение пяти часов я разговаривал с Питером Холландом. После того как мы с тобой поговорили, я встретился с ним. Его реакция не была для меня неожиданной, хотя были некоторые весьма важные нюансы.

— На тему «Медузы»?

— Да! Он требует, чтобы ты немедленно вернулся: ты — единственный, кто знает что-то доподлинно. Таков был его приказ.

— Черта с два! Он не может мне приказывать и вообще что-либо требовать от меня.

— Но он может перекрыть тебе кислород, и тогда я тебе ничем не смогу помочь. Тебе может срочно что-то понадобиться, а он не отреагирует.

— Но есть Бернардин... «Все, что вам понадобится» — вот его слова.

— Бернардин далеко не всемогущ. Так же, как и я, он может тряхнуть старых должников, но без доступа ко всем рычагам он может дать сбой.

— А Холланд в курсе, что я фиксирую все, что мне известно: заявления, которые мне пришлось выслушать, ответы на мои вопросы?

— Уже пишешь?

— Напишу.

— Этим его не возьмешь: он хочет поговорить с тобой лично, потому что не может задавать вопросы листкам бумаги.

— Я слишком близко подобрался к Шакалу! Я не полечу в Америку. А Холланд — безмозглый сукин сын!

— Думаю, он все понимает, — сказал Конклин. — Ему известно, что тебе приходится преодолевать, но после семи часов прошлого вечера он захлопнул дверь перед разумными доводами.

— Но почему?

— Да потому... Возле своего дома был застрелен Армбрустер. Говорят о попытке ограбления в Джорджтауне, что не соответствует истинному положению дел.

— О Боже!

— И еще кое-что ты должен узнать. Во-первых, мы решили предать огласке «самоубийство» Суэйна.

— Скажи, ради Бога, зачем?

— Чтобы тот, кто его убил, понял, что он сорвался с крючка. Но для нас более важно посмотреть, кто всплывет через неделю-другую.

— Во время похорон, что ли?

— Нет, похороны пройдут по-семейному: ни гостей, ни речей.

— Тогда кто же всплывет и где?

— В поместье... Так или иначе... Мы консультировались с адвокатом Суэйна (совершенно официально, разумеется), и он подтвердил все то, о чем тебе говорила женушка Суэйна: владение завещано какому-то фонду.

— И какому же? — спросил Борн.

— Ты о нем вряд ли что-нибудь слышал. Фонд был образован втихую несколько лет назад близкими друзьями нашего достопочтенного генерала; у него такое трогательное название: «Приют для солдат, матросов и морских пехотинцев», и совет директоров имеется.

— "Медузовцы"?

— Конечно, или подставные лица. Поживем — увидим.

— Алекс, а что с именами, которые я сообщил тебе, — теми, которые я узнал от Фланнагана? И что с номерными знаками?

— С этим не так просто... — загадочно ответил Конклин.

— А в чем суть?

— Возьмем хотя бы имена. Все они какие-то отбросы общества, ничем не связанные с элитой из Джорджтауна. Об этих типах можно прочитать в «Нэшнл инкуайерер», но отнюдь не в «Вашингтон пост».

— Но номерные знаки, встречи! Из этого можно хоть что-то выжать?

— Еще более мудрено, — сказал Конклин. — Как же, разживешься на этом... Каждый из этих номерных знаков зарегистрирован в какой-нибудь компании по прокату шикарных автомобилей. Ты сам понимаешь, что все это липа, даже если нам известна фамилия того, кто брал автомобиль в определенный день.

— Но там еще и кладбище!

— Ну и где оно и какой площади? Ведь там целых двадцать восемь акров...

— Надо искать!

— И этим показать, что мы что-то знаем?

— Ты прав. Вы неплохо ведете игру... Алекс, скажи Холланду, что ты не можешь меня найти.

— Надеюсь, ты шутишь.

— Вовсе нет. Здесь есть консьерж, который мог бы меня прикрыть. Назови Холланду номер телефона, имя, под которым я зарегистрировался, и пусть он позвонит сам или поручит кому-нибудь из посольства найти меня. Консьерж поклянется, что со вчерашнего дня он меня не видел. Это подтвердят и на коммутаторе. Мне нужно еще несколько дней...

— Холланд все равно перекроет тебе кислород...

— Вряд ли. Если будет думать, что я вернусь, как только ты меня найдешь. Я просто хочу, чтобы он продолжал искать Мо и не упоминал мое имя в связи с Парижем. Плохо это или хорошо, не должно быть ни Уэбба, ни Симона, ни Борна!

— Ладно, попытаюсь.

— Что еще ты собирался мне сообщить? У меня много дел.

— Вот еще что. Кэссет летит в Брюссель. Он собирается прищучить Тигартена — потерять его мы не имеем права, а к тебе это не будет иметь отношения.

— О'кей.

В переулке возле кафе в Андерлехте, что в трех милях к югу от Брюсселя, остановился «седан», на капоте которого были прикреплены флажки четырехзвездного генерала. Генерал Джеймс Тигартен, верховный главнокомандующий войск НАТО в Европе, выбрался из машины на тротуар, освещенный ярким послеполуденным солнцем; на его мундире блеснули пять рядов орденских ленточек. Он помог выйти из машины женщине-майору, которая, смущенно улыбнувшись, поблагодарила его. Галантно, но вместе с тем с властностью высокопоставленного военного Тигартен взял ее под руку; они направились к нескольким столикам под зонтиками; цветник огораживал площадку перед кафе. Генерал и его спутница подошли к ажурной арке, украшенной розами и служившей входом в кафе. За исключением одного столика в дальнем конце площадки, все места были заняты; гул обеденной беседы сопровождался позвякиванием бутылок, звоном бокалов и стуком ножей и вилок. Генерал привык к тому, что его появление обычно привлекает внимание, вызывает доброжелательные взгляды, а порой и легкие рукоплескания, он благосклонно улыбнулся всем и никому в частности и проводил свою даму к столику с табличкой: «Reserve»[72].

Хозяин кафе буквально пролетел меж столиков, торопясь поприветствовать столь важного гостя; за ним устремились два официанта, похожие на встревоженных цапель. В то время когда генерал обсуждал меню с хозяином кафе, к столику подошел мальчик лет пяти-шести. Приложив ладошку ко лбу, он засмеялся и отдал честь генералу. Тигартен, встав по стойке смирно, отсалютовал мальчугану.

— Vous etes un soldat distingue, mon camarade[73], — с пафосом произнес генерал; слова его эхом разнеслись по всему кафе, а широкая улыбка вызвала симпатию собравшихся. Ребенок убежал, и обед возобновился.