Частные лица. Биографии поэтов, рассказанные ими самими - Линор Горалик

ГОРАЛИК Какого вы ждали будущего?

СВАРОВСКИЙ Не было никакого будущего. Что-то происходит такое, катастрофа, ну и живешь как-то. И начинаешь ценить текущий момент. Все происходит сегодня. Надо сказать, что я был такой типичный измученный дачей московский ребенок, который любил город и ненавидел природу. Там я очень сильно полюбил природу. Я уходил один часами гулять. Там природа потрясающая. В лесу грибов – море. Ведрами их носили. Уже не знали, что с ними делать. В общем, гулял я много. Сидишь на холме. Коровы для красоты по пейзажу разбросаны, в речке форель водится. Никого нет вообще. Идешь – и пустой мир такой вокруг. Все эти сельские люди только по делу из дома выходят, коров загнать и дальше опять в дом. Там было очень вольготно, в этом ютландском лагере. Мы загорали, летом в бассейн нас возили открытый. Зимой – закрытый бассейн. Ну, в общем, как-то они старались, чтобы мы с ума не сошли, как-то нас развлечь пытались. Только проблема в чем: народ стал подворовывать в магазинах, махинации всякие, гешефты. Там были литовцы, они были настоящие бандиты. Обворовывали магазины. Да вообще все воровали. Кстати, более вежливых и милых бандитов, чем эти литовские, я не встречал. Слова плохого никогда не слышал. Матом? Ни за что. Они мне говорили: «Федя, какой язык русский грубый, зачем вы так грубо друг с другом разговариваете?» При этом они жуткие люди были абсолютно.

ГОРАЛИК Чем вы занимали голову в это время?

СВАРОВСКИЙ О… Я занимал голову оккультизмом. Это очень развлекает поначалу, когда делать нечего. И сходил с ума. Какие-то книги идиотские читал. Я занимался астрологией, Господи прости. Эфемериды себе выписал для вычислений. Пропорционально увеличению времени отсидки у всех начинала портиться голова. Там кто-то заводил какие-то романы, естественно. Свальный грех какой-то у кого-то начинался. Я тогда придумал делать дискотеки, чтобы напряжение снимать. Просто совсем уже, совсем с ума сходили. Я как-то говорю: «Ребят, давайте, что ли, танцевать хотя бы будем». Брали много алкоголя, много гашиша. Специально посылали гонца в город. Он привозил три килограмма травы. Потом брались в офисе Красного Креста весы для писем. Ну, они понимали зачем. И, значит, полная укурка, некоторые, собственно, никогда не приходили в сознание. Самогонку, как я уже упоминал, гнали.

ГОРАЛИК Что страна собиралась с вами делать?

СВАРОВСКИЙ Международная конвенция. Они и сами не знали, что делать. Тех, кому убежище давали, селили в таких коммуналках для беженцев. Пособие платили. А дальше – сам. Учишь язык. Работу ищешь. Можно пойти учиться. Можно на пособии бездельничать. А если не дают убежища – сидишь в лагере, безумствуешь.

ГОРАЛИК То есть они от вас вообще ничего не хотели? Они готовы были просто держать вас там?

СВАРОВСКИЙ Угу. Нет, многие уезжали, не выдерживали. Кто-то в Швейцарию пешком ушел, кто-то во Францию уехал. Кто-то в Англию отправился.

ГОРАЛИК Чем лагерь кончился для вас?

СВАРОВСКИЙ Нам с женой дали отказ. У нас было единое дело вместе с Пашей Хихусом. И ему дали убежище, а нам дали отказ. Нелогично как-то. Дальше процедура – суд.

ГОРАЛИК Отказ – это значит, что вас не признали беженцами?

СВАРОВСКИЙ Да. Не признали. Потом был суд в Копенгагене, был адвокат, которого для нас оплачивало государство. Как выяснилось, адвокат был бездарный. Мне это было сложно понять. Здесь просто сыграл роль тот факт, что там собрались немолодые люди гуманитарной направленности, правозащитной такой направленности – судьи, присяжные. Судились мы за право остаться, оспаривали решение Директората для иностранцев. Наверно, я им рассказал такие невероятные вещи, что они мне полностью поверили. Судья был мужчина такой в очках, пожилой, седой, очень серьезный, – так пристально на меня смотрел. Одна тетенька заплакала. В общем, большинством голосов, за исключением, естественно, представителя Директората для иностранцев, они решили нам убежище дать. Но это еще не все. За нами шел мой друг Сережа, который шел по еврейской теме. Он был такой уже не совсем молодой человек, лет тридцати, наверное. Выглядел внушительно. Называл себя художником. Это у него в лагере тяга к живописи проснулась. И он суду говорит: «Я художник, а художнику вообще нигде спокойно дышать не дают». А у судей за спинами для красоты такие дешевые репродукции разных картинок висят, такие большие, как в офисах любят вешать. И Сережа, глядя им за спину говорит: «А когда ты одновременно и художник, и еврей, то жить становится совершенно невыносимо. Вот, например, Шагал». И рукой так показывает на стену. Они оборачиваются, а там действительно – Шагал. Еврей со скрипкой по небу летит. «Шагалу пришлось эмигрировать. Пришлось бежать и мне», – закончил свою речь Сергей. В результате позитивное решение суда – «автоматом». Они были зачарованы. При том что эту морду казацкую надо было видеть. Значит, получили мы убежище. Поселили нас в квартиру. Вызывает меня социальный советник, так как теперь из рук Красного Креста я поступаю в руки датского государства. Оно должно нам платить пособие, давать квартиру, следить, чтобы я интегрировался. Ну, мы с этой дамой-советником все обсудили. И она под конец говорит: «Можно я вам задам личный вопрос?» Я говорю: «Ну, задайте». – «Вот вы молодой человек, вот вам сколько лет?» – «Двадцать». – «Почему у вас статус „К“?»

ГОРАЛИК Что такое «статус „К“»?

СВАРОВСКИЙ Я объясню. Большинство беженцев, которые уезжают в другие страны европейские, получают так называемый статус «Д», то есть получают убежище «де факто», то есть признается, что им не надо никуда возвращаться, но они не признаются настоящими страдальцами или борцами за свободу, Нельсонами Манделами. Ну, вот разбомбили у тебя дом в Армении. Не поспоришь. Война. Ну, живи тогда. Но ты – не герой. А статус «К» получают люди, которые бились на баррикадах, сидели в тюрьме в кандалах. И статус «К» отличается тем, что его нельзя отобрать. То есть его можно забрать, только для этого надо собрать Женевскую конференцию. Вот такой мне дали подарок. Я говорю советнице: «Извините, я ничего не знал. У меня статус „К“?» Она говорит: «Ну да, у меня в документах написано. Вы настоящий правозащитник?» Получается, что эти добрые люди, несчастные, которые слушали мои излияния битый час, – они посчитали меня политическим борцом. Та женщина не зря плакала. И мне, и моей жене выдали статус «К» как диссидентам настоящим.

ГОРАЛИК Что происходило дальше?

СВАРОВСКИЙ Мы переехали в город Орхус, на окраину. Это было ужасно, как под водой жить или в космосе. Мы называли свою квартиру космическим кораблем. Комнаты называли отсеками. Представляли себя героями Star Track. Это такие коммуналки, все между собой знакомы. Там на улицу страшно было выходить, потому что там никогда никого нет. Пустота, чайки летают и «ааа» кричат. Естественно, все мечтали в Копенгаген уехать. Там я очень много писал – прозу, сценарии. Собственно, только этим и развлекался. Причем из-за полной этой изоляции и тишины я полностью уходил из реальности. И это, увы, потом, к сожалению, во многом сдвинуло мне голову, как мне кажется. Я перестал ощущать грань между реальным и нереальным, а это очень плохо. Но тогда мне сперва нравилось.

ГОРАЛИК Вы очень много писали – прозу, сценарии, – кто это читал тогда?

СВАРОВСКИЙ Никто. Не, ну читала жена, знакомые.

ГОРАЛИК Но вы не отправляли тексты никуда?

СВАРОВСКИЙ Я отправлял другу – режиссеру. И он говорил: клево, клево, снимем. Да, но только я-то здесь, а он там. Я написал сценария три, наверное, тогда полнометражных.

ГОРАЛИК Про что?

СВАРОВСКИЙ Всегда что-то такое апокалиптическое, катастрофическое. Для примера? Один сценарий был про то – потом этот сценарий воплотился в реальности, только не в России, а на Балканах – про то, как молодой человек работал на радио ведущим, наступила война, и он там стал пулеметчиком. А он был большой меломан, его только музыка и интересовала. И он там все время музыку слушает, все время с плеером, и это всех очень раздражает. И эта сторона, на которой он воюет, она проигрывает. И их задача – удержать некий окраинный район, за которым аэропорт, чтобы максимальное количество войск и людей успело улететь. И он попадает случайно в свой дом. Многоэтажный дом, обычный советский такой, где он прожил жизнь с родителями, а потом с бывшей женой. И там его коллекция пластинок, все, что он бросил. И для него это потрясение, конечно. Например, они зачистку производят, поднимаются по лестнице, все напряжены, – и вдруг во время зачистки он достает ключ и просто открывает дверь. Ну, его напарник ужасно пугается. А он ходит по своей квартире, трогает вещи, а на следующий день встречает там свою бывшую жену. Этот фильм весь построен на популярной музыке, которую он слушает, которую он раньше по радио крутил. И вот встречает он свою бывшую жену. Она ему объясняет, что ей некуда пойти и что она пошла туда, где жила раньше. И у нее даже ключи были. Ей помочь некому. А тут хоть дом уцелел, и он близко к аэропорту. Ну, и у них начинается разбор прежних отношений. Он ее прячет от начальства. А параллельно они ставят огневые точки на крыше, параллельно отражают какие-то атаки. И он решает всех подбодрить. И устраивает им танцы на крыше. А в это время начинается бой. В конце все погибают. Ностальгический такой фильм. Оказалось, что всего через год Бахтиер Худойназаров снял свой чудесный фильм «Кош ба кош» – по сути, ровно про то же самое.