Итан Рокотански (СИ) - Нестор Штормовой

это не особо в их полномочиях. Студентом я не был, здоровье было хорошее, вот и пришла повестка. И я с некоторым облегчением ушел.

Именно в Норвегии я познакомился с теми, кого сейчас могу назвать своими друзьями. Многие из них погибли — погибли горько и ужасно, но это ведь война, и иначе на ней не бывает. С некоторыми вещами человеку нужно просто смирится. Другое дело, что часто человек этого сделать не может.

В Норвегии мы попытались нейтрализовать Иокира Мейгбуна, одну из ключевых фигур в этой стране. Он руководил определенной частью фронта и моря, поставляя с суши в море съестное и боеприпасы, в том числе на какой-то остров, до которого мы так и не добрались. Почему? Это уже история мутная, сам не знаю. Нас вообще взяли в плен, и не единожды. А сам Иокир Мейгбун, кстати говоря, сидит сейчас здесь, в этой самой тюрьме, где я все это пишу.

После того, как наши с союзниками и членами норвежского сопротивления взяли страну, мы отправились во Францию. Задачей было не дать нацистам выпустить в небо ядерные боеголовки. Мейгбун находился там же. У нас не было главной целью его устранить, но если бы такая возможность представилась, руководство против бы не было. Не удалось и здесь — с горем пополам мы вывели из строя ядерный арсенал в Париже, но Мейгбун снова нас обставил, хотя и сам получил сполна: тут хорошо сработал Штиль, мой лучший друг. Он избил нациста и, возможно, мог его даже убить, но не удалось. К тому пришли на помощь, и он снова скрылся.

А потом мы отправились в Италию, на Сицилию. Было немного тяжело, но именно немного, потому что недалеко было добираться, но мы справились и провели, вроде как, вполне успешную операцию. Честно говоря, я здорово ей горжусь, хотя ее финал и привел нас сюда. Мы взорвали склад с боеприпасами в центре одного итальянского города, устроили переполох на его границе и пробрались в резиденцию Мейгбуна. В этот раз главной целью была его полная ликвидация. И мы почти справились — почти что. Возможно, мы и не выбрались бы оттуда живыми, убей мы ублюдка, но возможно так было бы даже лучше. В любом случае, в дело неожиданно ввязались малайцы. Они подорвали особняк и забрали всех нас, кроме одной девушки-норвежки, и Мейгбуна на вертолете и увезли в ЕМГ. В этом заключается одна из проблем — проблем ли? — изолированных и закрытых от чужаков стран. Никто не знает, что внутри этой страны происходит, а еще никому неизвестно, что на уме у ее руководства. Так мы оказались в "Желтых камнях". Поначалу нас пытали, что-то выпрашивали, потом перестали. Продолжали пытать только Ветрогона, нашего капитана, и самого Мейгбуна, сидевшего, как и Кэп, изолированно от всех остальных. Довольно скоро мы ощутили все прелести тюремной жизни. Хотите верьте, хотите нет, а она оказалась нелегкой. Хотя, думаю, если сравнивать с событиями в Норвегии, она была абсолютными цветочками.

Так или иначе, в тюрьме имелся — имеется — свой бойцовский клуб. И мы среди тех, кто дерётся в нем. Деремся каждую субботу или через неделю. Иногда, если нас сильно побили, то отдыхаем дольше. Это что-то вроде местной закалки и развлечения одновременно. Поначалу немного напрягало, а затем перестало. На ринг поднимаешься будто к себе домой. Но оно, наверное, так и работает.

Единственное, что не дает мне покоя, это Костя и Мейгбун, сидящие в соседних друг от друга камерах. Мы все хотим убить его, но они расположены так близко, а нацист, крути не крути, все-таки опасен. В безопасности ли он? Знаете… Господи. Так пишу, будто кто-то это прочитает… Впрочем, какая разница? Я скажу как маленькая девочка, но я очень люблю своих друзей и беспокоюсь за каждого. После смерти Вереска, одного из них, в душе поселилась какая-то депрессия, которая никак не хочет уходить. Он был хорошим парнем, пусть мы и не очень много времени провели вместе — точнее много, но не столько, сколько, например, с Петровичем. В любом случае, это неважно. Он мертв, мне от этого плохо, вот и все. Тяжело, когда умирают те, кто тебе дорог, но что еще остается делать? "Только жить, только жить, подпирая твой холод плечом — ни себе, ни другим, ни любви, никому, ни при чем". Я люблю своих друзей, вот что знаю наверняка. Я бы жизнь за них отдал, если потребуется.

Хорнет положил блокнот и ручку рядом. Немного размял руки. Затем встал и прогулялся туда-сюда по камере. За время письма в тюрьме успело посветлеть — дело близилось к подъему. Вернувшись к окну, он подтянулся на железных прутьях и посмотрел наружу. Солнце горело над океанской гладью в туманной дымке, отражаясь немного блеклым светом на синих волнах. Разведчик улыбнулся. Хоть что-то в тюрьме может быть хорошее, например возможность наблюдать рассвет. Особенно над тропиками.

Глава 17. Очень странные дела

Чтобы начать спасать мир, надо спасать каждого человека по отдельности, одного за другим, спасать всех — это романтизм или политика.

Чарльз Буковски

Маленькая девочка, лежа на пожелтевшей траве, смотрела на звезды. Звезды были яркие и белые, а небо, несмотря на опустившуюся на мир ночь, все равно оставалось немного синим. Поэтому девочка видела не только звезды, но и горы с холмами, раскинувшиеся вокруг. Деревья, стоящие на них твердо и непоколебимо, были ярких красных и желтых цветов, что было видно даже в темноте, и даже в темноте это являлось красивым. Дул ветер, но это был приятный ветерок, пускай и прохладный — такой бывает обычно в апреле, ближе к маю, или в середине сентября. Но девочку не волновал ветер. Точнее, конечно, волновал, но он не беспокоил ее: ветер был ей другом, как и звезды, улегшиеся на небесном покрове. Возможно, можно было сказать, что они легли спать. Но разве звезды когда-нибудь засыпают? "Наверное, ближе к утру, — подумала она. — Ведь они работают всю ночь, даже тогда, когда приходят тучи. Просто этого не видно".

Через некоторое время рядом оказался папа. Глянув на дочь из-за ровных и прямых бровей, он лег рядом, не касаясь ее, и тоже стал смотреть на звезды.

— Папа, звезды когда-нибудь спят? — спросила она звонким и мягким голосом. Волосы у девочки были каштановые и вьющиеся.

— Конечно.

— Когда приходит утро?

— Да, детка. Ведь они светят всю ночь, чтобы освещать путникам дорогу.

— Но ведь люди ночью спят.