Итан Рокотански (СИ) - Нестор Штормовой

охнули, включая меня и Зою. Какая-то девушка даже вскрикнула.

— Сможет ли армия НРГ защитить своих жителей от вторжения пришельцев, — на экране появился седовласый мужчина лет шестидесяти, — или нас ожидает новая мировая война? Узнаем в ближайшее время. Берегите себя.

Эфир закончился. В зале повисла абсолютная тишина. А потом кто-то резко сказал:

— Что это было, блять?

— Шутка какая-то? — поддержал кто-то.

Бариста взмахнул руками.

— Без понятия, ребята. Без понятия.

Глава 18. Свобода или смерть

Человек умирает тогда, когда умирает последнее воспоминание о нем.

Джоан Роулинг

Над предложением Бена, разумеется, никто долго не раздумывал. Все понимали, что это единственный шанс в ближайшем будущем покинуть тюрьму. Также все понимали, что сбежать может и не получиться. Смерть с одинаковыми шансами ждала нас в день боя, точно также как желанная уже долгое время свобода. Свобода, пахнущая пылью и чем-то неизвестным и известным одновременно.

Битва должна была состояться в том же помещении, где стояла наша основная арена бойцовского клуба. Бен оказался не прав, сказав, что нас поведут биться в другое место. Просто на старой арене должны были пройти некоторые изменения.

Предстояло всему этому случиться в самом конце мая. Отличие было в том, что заключенные и охранники не будут наблюдать за побоищем за стенами ринга. Ринг предназначался только на двоих. Поэтому его уберут — и, как оказалось, в кровавой драке будут участвовать не две команды, как мы предполагали, а целых три. Пятнадцать человек, по пятеро в команде. В одной из них был Мейгбун. Он уже успел относительно восстановиться: я слышал, как нацист тренируется за каменной стеной: очевидно, блондин отжимался. Я слышал его дыхание.

С тех пор, как его вернули из госпиталя, мы почти не говорили. Он ненавидел меня, а я его. Но несмотря на эти чувства, мы оба устали — поэтому ненавидели молча. Молчание само по себе золото. А кто считает иначе, тот себя обманывает.

Тем не менее, один разговор у нас все-таки состоялся. За день до выхода на арену. Я сидел на полу, прислонившись спиной к стене. Мейгбун, видимо, сидел точно также.

— Знаешь, — сказал хрипло он, — ты отморозок.

— Знаю. Как и ты.

— Да. Только ты — больший.

— Почему?

— Ты можешь не разделять мои взгляды в политике и остальном, — Мейгбун, судя по голосу, сел поудобнее, — но я больше ценю свою жизнь, чем свою идею. А ты наоборот.

— Вы развязали войну потому, что думаете, что ваша нация лучше остальных, — сказал я. — Будто у вас голубая кровь. Эта идея, несмотря на ее лживость, многого стоит. И ты говоришь, что твоя жизнь тебе дороже, чем она? Ведь из-за нее ты здесь.

— Нет, приятель. Вы, русские, украинцы и прочие, любите возводить все в какой-то метафорический абсолют. Я предпочитаю факты. Есть действия, действия ведут от одного к другому, так появляется результат — или, напротив, не появляется, что зависит уже от действий. Я здесь не потому, что моя идея, как ты говоришь, лживая, я здесь потому, что малайцы взорвали мою виллу и забрали меня оттуда. Если бы не они, вы бы сдохли еще в Италии. Тогда мир немного раскололся — нам в относительно одинаковой степени повезло и не повезло. Вы обосрались, но выжили, я выжил, но обосрался. Вот и все. Факты.

— Тогда почему я поехавший?

Мейгбун не ответил. Я представил, как он пожал плечами.

— Не обижайся, приятель, но вряд ли твое имя по возвращению на Родину, если завтра ты выживешь, станет легендарным. Ты делаешь свое дело — хорошее для тебя — и остаешься в тени, как и миллионы других солдат. Я делаю хорошее дело — для меня — и мое имя будет вписано в историю. Оно уже вписано в историю.

— Ты нацист.

— Да. Я нацист, а ты зациклился на этом, как девственница, впервые увидевшая член. Для одних я буду героем, для других злодеем. Так устроен мир, парень. Даже будучи хорошим человеком, даже будучи прекрасным человеком, все равно будут те, кому ты не нравишься. Кто тебя ненавидит. Не так ли? Ты делаешь одно, я делаю другое, результат по общественному мнению один. И скажи теперь, что мы не одинаковые?

— Ты…

— Ах, извини. Я все равно своего достигаю: дети, уча историю, будут знать, кто был Иокир Мейгбун. Неважно, какие выводы они сделают: но они будут знать. А ты останешься тенью. Либо здесь, в этой вонючей дыре, либо на родине, среди ваших мусорок и блеклых, однотипных высоток, построенных не хуже немецких концлагерей. У меня это даже вызывает немного восхищения.

Я усмехнулся.

— А говоришь, тебе идея не дороже жизни.

Мейгбун к моему удивлению промолчал. Только минут через пятнадцать прохрипел:

— Жизнь — это ебаное дерьмо.

— Да, — ответил я. — Впервые я с тобой согласен.

Я посмотрел в окно, в котором виднелось синее-синее небо — далекое и недостижимое. Больше мы с Мейгбуном не разговаривали.

***

Порой жизнь течет своим чередом. Этот черед необязательно должен быть спокойным и легким, как случается у счастливых людей. Иногда вся жизнь — это полоса боли, и с этим ничего не поделать, как жить дальше. Но иногда, даже тогда, когда жизнь — боль, все бывает еще хуже, чем казалось до этого. И тебе не нужно для этого жаловаться. Испытания и потрясения просто сыпятся на твою голову раз за разом. Возможно, они сыпятся до тех пор, пока ты их не переживешь. Или не упадешь окончательно, без подъема. Может быть, это и называется жизнью. Единственный и главный вопрос, как бы банально это не было — сможешь ли ты подняться?

Ринг они действительно убрали. То есть сам блок, на котором он стоял, остался, а веревок по периметру не было. Вообще все помещение, в котором могло находиться больше сотни человек, стало вдруг удивительно большим и широким. По-крайней мере нам так показалось, когда мы оказались в нем в последний раз.

Первое правило бойцовского клуба — дерутся без верхней одежды.

Второе правило бойцовского клуба — дерутся без обуви.

Третье правило бойцовского клуба — удары ниже пояса не наносятся.

Четвертое правило бойцовского клуба — бой ведется до тех пор, пока один из оппонентов не сможет подняться.

Стоит сказать, что третье и четвертое правила в этом бою не работали. Можно было наносить удары ниже корпуса. Можно было атаковать ноги, пах, все остальное. Поправка четвертого состояла в том, что "не сможет подняться" — это не будет без сознания. Это будет на