Итан Рокотански (СИ) - Нестор Штормовой

уже неважно.

Если и мелькнуло что-то человеческое в глазах Иокира Мейгбуна, то оно тут же прошло, потому что мы наконец столкнулись в равном поединке. Равном, конечно, относительно. Это был бойцовский клуб заброшенной в тропиках малайской тюрьмы, где не было толком ни правил, ни делений по росту и весу. Это были просто драки, между крупными людьми и небольшими, между толстыми и худыми, а иногда между плюс-минус одинаковыми. Мы с Мейгбуном относились к последним.

Когда он приблизился, я атаковал первым. Два "джеба" — удары из бокса, обозначение которых я узнал лишь примерно через десяток лет — прилетели Мейгбуну в лицо. Я чувствовал, как мои костяшки врезаются в его обросшие колючей бородой скулы. Чувствовал, как смещается челюсть, будто в некой замедленной съёмке. Обычный человек бы упал, пропиши ему такую двойку в лицо. Но это был Мейгбун, гроза Северного Трио, пусть и в остатках былой славы. Будто не почувствовав моих ударов, он врезался в меня, обхватил руками за пояс и швырнул через себя. С грохотом я упал на бок, чувствуя, как дыхание почти полностью покинуло легкие. Упавший Мейгбун начал подниматься. И во время подъема швырнул зажатый кулак мне в лицо. Как я отскочил? Не знаю. Кажется, это было чем-то интуитивным. Чем-то животным.

Перевернувшись на другой бок я вскочил. Мейгбун сделал тоже самое, сложив перед собой руки в, кажется, боксерской стойке. Ноги были чуть согнуты, одна нога немного позади второй. Я знал, что его ноги напряжены. Он сам был напряжен.

И теперь атаковал он. Взмах, первый, второй, третий. Я у ограды. Мейгбун не попал ни разу, но прижал меня к канатам. И врезал снова, ровно в бок. Я согнулся, чувствуя, как воздух ушел окончательно. Противник схватил меня за шею, заломав и начав душить.

Весь мир куда-то делся, растворившись в боли и настоящем моменте. А затем пришла ярость. Иногда силы приходят словно из неоткуда. Порой это согласно законам человеческого тела. Порой — нет.

Поставив одну ногу назад, я оттолкнулся второй от себя. Мейгбун перелетел через подножку и потянул за собой меня. Но хватку ослабил. А больше ничего было не нужно. Вывернувшись, я начал его избивать. Сначала он сопротивлялся, пытаясь схватить мои руки своими. А затем перестал.

Кровь вылетала из его рта, из носа, из бровей. Она вылетала из щек и висков. Я чувствовал ощущение уничтожения. Чувствовал, что еще немного и все. Что цель отряда будет достигнута через полминуты. Может, минуту. Но не позже.

Но достигнута, конечно, она не была. Когда меня оттащили от окровавленного нациста, лицо которого представляло собой фарш, я не понимал ничего. Кровь стучала в висках. Мыслей не было. Только дыхание, ощущение горящих от боли кулаков. Частый пульс. Желтые грязные окна. Толпа, находящаяся так близко, но при этом бывшая так далеко, потому что я ее больше не слышал. Не слышал и не видел.

Мир вернулся только тогда, когда я снова очутился в своей камере. Был, кажется, следующий день, возможно, утро, и рядом находился Бен, тот парень, которого я встретил однажды в госпитале. Сидя на моей койке, он смотрел на меня. Заметив, что я больше не сплю, спросил:

— Как ты?

— Жить буду, — не русский язык, не белорусский, не украинский. Что-то непонятное просипел, чего не понял сам, но что понял Бен.

— И то хорошо.

Некоторое время мы помолчали. Бен смотрел в стену. Я смотрел на него.

— Слушай, — сказал он. — Хочу кое-что сказать тебе, но для меня это может быть опасно.

Я слегка улыбнулся.

— Киев, да?

Бен помолчал.

— Да.

— Задание, наверно, не скажешь.

Украинец кивнул.

— Тогда чего хочешь?

— Я имею связи с начальником тюрьмы. В принципе на территории ЕМГ. Почему и зачем — не скажу. Но я убедил начальника, Перто, что вы больше не представляете из себя ценности. Ты и остальные члены отряда.

Я усмехнулся.

— Что?

— Ничего. Просто думал, что его зовут Пабло.

Бен усмехнулся в ответ.

— Да, я тоже.

Мы помолчали.

— Бен?

— Да?

— Как?

— Как всегда — не без сложностей, добрый друг, — он печально улыбнулся. — Но если все пройдет так, как надо, вы сможете покинуть тюрьму.

— Я слушаю.

— Очень редко в "Желтых камнях" проходят массовые мероприятия. Точнее — бои группа на группу. Это что-то сродни гладиаторским побоищам. Перто зовет всяких важных шишек, они устраиваются повыше, группы выходят на большую арену — не ту, где вы обычно деретесь — и сражаетесь. Насмерть.

На некоторое время снова наступила тишина.

— Я, Хорнет, Петрович, Рокки и Ветрогон, — просипел я.

— Да.

— А Мейгбун?

— Он будет в другой группе.

— Будь он в нашей, мы сначала бы убили его, а затем принялись за остальных. Где он? Я его не слышу.

Бен снова усмехнулся.

— Ты не видел, что с ним сделал, да? В госпитале он. Лечится теперь. И еще долго будет лечиться. И это хорошо — потому что если ты согласен, согласны твои парни, у вас будет время подготовиться. А к свободе или смерти, зависит уже от вас.

Я закрыл глаза.

— Если мы убьем другую группу, нас выпустят? Точно?

Бен кивнул.

— Да. Говорю тебе: я договорился. Понимаешь, Перто… Он тот еще сукин сын, но сукин сын честный. Достаточно опасная комбинация, говоря откровенно. Но ты должен понимать, Константин, что это не просто драка на кулаках. Вы действительно можете умереть. Даже если умрет один, для тебя это будет ударом. Да, я знаю, что ты это знаешь. Просто осознай это в полную. Вы достаточно потеряли. Возможно, в дальнейшем будет шанс покинуть тюрьму как-то иначе, не знаю. Я просто предлагаю вариант, а соглашаться или нет — решать вам. Другая группа заключенных хочет свалить не меньше, можешь не сомневаться.

— Я согласен, — сказал я, глядя на Бена.

Бен просто кивнул.

— Хорошо. Теперь спрошу остальных.

— Они тоже согласны, — прошептал я, почувствовав внезапную усталость. — Я уверен.

— Пусть так, — украинец поднялся и двинулся к двери. — Восстанавливайся, боец. Тебе потребуются силы, чтобы вернутся домой.

Как Бен вышел из камеры я уже не заметил. Сладкое беспамятство опустилась неожиданно и не отпускало уже до следующего утра.

***

Хорнет сидел на своей койке, прислонившись спиной к каменной стене. Стояло раннее утро, джунгли за окном покрыли туман и роса. В тюрьме было тихо. За время заключения в "Желтых камнях" разведчик приучил себя к еще более ранним подъемам, чем их поднимали и так.

Завершив первую из двух тренировок за день — вечером предстояла еще вечерняя — Хорнет сидел