Пьяная Россия. Том второй - Элеонора Кременская

Ах, как бы он любил! В его мечтах возникает образ нечто белого и воздушного, чистый облик невесты, а перед глазами маячит девица с опухшей физиономией. У девицы под глазом фиолетовый синяк и губы накрашены неумело, вкривь и вкось. На девице обтягивающая майка и жирный живот с утонувшим пупком выставлен на показ. Здоровенные ляжки едва прикрывает короткая юбка. Девица глядит на него, усмехаясь, все понимает и кивает, подмигивая:

– Сеньор кавалер, угости даму сигареткой!

– Не курю! – сухо говорит он, стараясь обойти девицу.

Но она настырна и обойти себя не дает.

– Ну, тогда дай пятьдесят рублей на курево! – грубо требует она и, угрожая, решительно приближается к франту. – А не то поцелую!

Франт весь передергивается, поспешно лезет в карман и кидает проныре сто рублей, со всех ног бросается в ближайший переулок, где переводит дух:

– Вот, стерва! – шепчет он, с досадой оправляя костюм и сдувая невидимые пылинки с пиджака, отправляется дальше.

Глаза его еще мечут молнии, когда он опять выходит на бульвар – этот центр Вселенной, где две миловидные девушки в скромных нарядах, взглянув на него украдкой, рассыпаются мелодичным и безобидным смехом, наш франт слышит в этом смехе прекрасную для себя мелодию приглашения к знакомству. Но пока он собирается с духом, пока галантно расшаркивается, два бритоголовых крепыша бесцеремонно подхватывают юных красоток под руки и не глядя на растерявшегося кавалера, мигом утаскивают девушек за собой.

Он решает заесть свое горе и направляется к стеклянным дверям летнего кафе с уютными столиками, где заказывает себе чашечку кофе со сливками и пирожное с романтичным названием: «Роза-мимоза».

В самом кафе душно и он усаживается возле, под зонтиком. Столики и стулья заняты и он не сразу замечает, что посетители кафе не все воспитанные люди. Его взор, правда, задерживается на девушке в белом платье. Девушка аккуратно кушает мороженое из стеклянной вазочки, всякий раз поднося ложку ко рту, она прикрывает глаза, мечтательно улыбаясь, как видно по всему, наслаждается вкусом великолепного лакомства.

Наш кавалер, было, привстает в надежде привлечь внимание юной особы, но тут его бесцеремонно отпихивают и два толстых, одинаковых человека, тяжело отдуваясь, шагают к девушке:

– Ну и туалеты у них в городе! – громогласно докладывает один.

– Страсть, какие дорогущие! – высказывается другая.

Франт приглядывается. Толстяки отличаются по половой принадлежности, но в целом, очень даже походят друг на друга. Оба в бесформенных шортах, оба в просторных рубахах, оба в сандалиях на босу ногу, ну чисто, Добчинский и Бобчинский (ая).

– Обслуживания никакого! – продолжают толстяки вместе. – А запах просто ужасный!

Девушка невозмутимо доедает свое мороженое и все трое отправляются восвояси.

Разумеется, наш франт взволнован. В глазах у него прыгают светящиеся точки и плавают дрожащие круги, как это бывает, когда кровь приливает к голове.

Отдав деньги за кофе и пирожное «Роза-мимоза» официантке, он сердится на девушку в белом, зачем она не одернула не воспитанных толстяков, зачем не высказала им своего презрения? О том, что девушка в белом сама может быть не воспитанной, франт не задумывается ни секундочки, чистый облик невесты не дает ему покоя. Задумавшись, он было, уже заносит ногу для следующего шага, как останавливается пригвожденный призывным взглядом шикарной дамы.

Дама, с томным взглядом подвыпившей, одинокой, а главное безденежной фигуры, как видно, ищет подходящего кандидата.

Наш франт, галантно помахивая тросточкой и не забывая про изящную походочку опускается перед ней на стул. Дама преображается, в роскошном красном платье отороченном искусственным мехом, дама пожирает франта глазами и протягивает к нему длинную руку с сильными пальцами и такими ногтями, что те еще когти, только накрашенные!

Но наш франт ничего не замечает, он улыбается, он полон собой и, красуясь, заказывает для нее бутылку коньяка, коробку шоколадных конфет, а для себя опять чашечку кофе со сливками и пирожное «Роза-мимоза».

Дама пьет коньяк стаканами, в негодовании отвергнув мизерную стопку. Она пожирает шоколад так, как будто никогда шоколад не ела, но франт безмятежен, он счастлив, наконец-то, ему повезло! Оба они идут к такси и едут! В машине франт неумело врет про свою престижную работу, а дама молчит и только поводит вокруг скучающим и отчего-то мутнеющим с минуты на минуту взглядом.

Они приезжают к нему домой, и пока он бегает на кухню за бокалами, что достались ему в наследство от бабушки, дама засыпает, раскинувшись на единственном диване. Ее раскатистый храп встречает нашего кавалера, и кавалер надолго застревает в дверях, с ужасом осознавая перспективу предстоящего вечера. Дама невозмутимо храпит, и из-под грима выступают все четче, все ярче многолетние морщины, кожа висит складками у нее на шее.

– Да она же мне в матери годится! – восклицает франт и в отчаянии спешит на кухню, где всю ночь, томясь и нервничая, проводит, сидя на стуле, за столом, квартира-то однокомнатная!

А утром, проснувшись, дама ничему не удивляясь, умывается и уходит восвояси, даже не поблагодарив его за гостеприимство и коньяк, и шоколадные конфеты! Он переживает обиду и плачет, а после, переоблачившись в простую одежду, спешит на работу, где нацепив бейджик, мгновенно становится безликим продавцом-консультантом безликого магазина и дежурная улыбка для случайных покупателей надолго поселяется на его губах.

Безумец

Он бесновался, как настоящий сумасшедший, бил кулаками по стенам, рычал, кричал, ломал и рвал, все, что только мог. Правда, бывало, он часами сидел и говорил, говорил сам с собой, а потом вдруг вскрикивал, хватался за голову и бежал, сломя голову на улицу, безумный, не понимая, зачем, и только после продолжительной беготни мог опомниться где-нибудь за десятки километров уже от своего дома. Он давно не посещал парикмахерской и вообще перестал тратить время на уход за собой, потому спутавшиеся волосы спадали грязными сосульками на впалые, обросшие щетиной щеки. Он мало ел, разве только хлеб и иногда пил из колонки на улице воду. Он совсем перестал спать. Полуодетый, шнырял по дому босиком и нередко по ночам прокрадывался к соседним домам, перемахивая неслышной тенью через заборы. Он стучался в чужие двери, и бежал со всех ног, исчезал, словно призрак и только оглушительный хохот выдавал его с головой. Когда с ним пробовали заговорить, он строил насмешливые рожи и уходил, усиленно махая руками, прочь.

В театре знали, что Артур сошел с ума. Но перед этим он уволился, заявил, что уезжает и устроиться как-нибудь в другом городе. Родных у Артура не было, а невеста погибла в автокатастрофе. Вот по этому-то поводу в актерских гримерных много и жарко кричали, спорили, что это только временное помешательство, авось, вылечат, раз, он рехнулся из-за гибели любимой женщины, а вот, если бы от пьянства, другое дело, тогда уже вылечить трудно, но никто не мог вспомнить, чтобы он пил горькую. Наоборот, пьяниц он осуждал и отвергал всякую дружбу с ними, поговаривали, что его родители были пьяницами, и так и допились до гробовой доски, а Артур вырос потом в интернате. Но вообще-то известие о помешательстве Артура надолго выбило театр из колеи, спектакли играли как-то сумбурно, выкладывались не полностью, и всем было плохо, тошно из-за того, что ничего нельзя исправить. А ведь человек-то он был хороший. Во взоре его жила душа, преисполненная любви ко всем и ко вся. Он был мягкотел и безропотно сносил обвинения в свой адрес, мало ли в актерском братстве бывает шума, люди же эмоциональные. И его невеста, ему под стать, тихая девочка с белыми-белыми волосами заплетенными в косу ходила спокойно, взглядывая по временам на всех печальными глазами.

Много раз актеры всей толпой ездили к нему домой и удивлялись на разрушения царящие во дворе его дома, даже яблони, целый сад, срубленные, валялись тут же, небрежно. Входная дверь всегда оказывалась открытой, распахнутою настежь и в обеих комнатах дома царил полный хаос, вся мебель была разбита вдребезги, тут же под ногами хрустела битая посуда, и топорщился разодранный в клочья палас. Актеры топтались на месте, потом бегали, искали Артура везде, заглядывали на чердак, но найти никогда не могли. Соседи, из-за забора, только плечами пожимали и говорили, поджимая губы, что сообщат куда следует, как бы он дом не спалил, а заодно и их дома. Одна соседка, правда, сказала, что видела его на прошлой неделе, шатающегося, но не пьяного, видела ночью, как он бредет. И актеры решили устроить засаду, чтобы, наконец, поймать его. Остались двое. Перед тем, накупили свечей, потому что и провода, и розетки в доме были выдраны с мясом. Долго вначале прибирались и как-то, все-таки соорудили себе какое-то подобие лежанок. Толстый, уже в летах, актер Владлен К. сразу уснул, не в силах перебороть вечной усталости из-за возраста. А молодой, активный Сашка Л. остался бодрствовать, помогал еще бороться со сном горький шоколад, который он потихонечку грыз кусочек за кусочком. Сумерки легли на землю, но огонек свечи потихоньку разгорался, этакий маячок, приободряя добровольца. Внезапно, открылась входная дверь, и на пороге возник Артур. Вид его был неопрятен и грязен. Сашка приподнялся было, но тут же и сел обратно, остановленный необычайным взглядом Артура, пустым, отсутствующим что ли. Между тем, Артур неверной походкой подошел к Сашке и опустился рядом на пол. Сидел и молчал, и глядел на пламя свечи сухими глазами. И когда уже Сашка хотел ухватить его за плечо и сказать ему слова утешения, потому что очень сочувствовал его горю, он, как будто сам решился сказать нечто важное, решающее, посмотрел горящими глазами, даже приоткрыл губы, но слова застряли в горле и снова повернулся к свече, только во взгляде появилась тревога. Наконец, он вскочил и быстро ушел из дома, даже не услышал слабого вскрика Сашки: «Постой!»