Пьяная Россия. Том второй - Элеонора Кременская

И потому визит председателя совхоза, нелюдимого и угрюмого Боровицкого стал для Валентины откровением.

Боровицкий пришел в сумерках. Сразу выложил на стол коробку конфет и начал без предисловий о своем желании жениться на ней. Говорил о жене и сынишке попавших во время войны под бомбежку, говорил об одиночестве и любви к Валентине. И смотрел на нее, смотрел, между тем, утверждая, что люди должны быть вместе, для того они и рождены людьми.

– Вместе, – задумчиво повторила Валентина.

Свадьбу они справили через три месяца, почти зимой, а после взяли из детдома двух мальчиков и девочку, которых немедленно захватили в жаркий плен радостных объятий дед Федот и бабушка Матрена.

И только двое неудачливых ухажеров по привычке забредая на улицу своей зазнобы вздыхали, с завистью глядя на ярко освещенные окна дома, сетуя с горечью на свою судьбину и Валентину оказавшую предпочтение угрюмому, но, вероятно, настоящему мужику и хорошему хозяину, Боровицкому.

Безумие мое

Дар эмпата – самый тяжелый дар, какой только может достаться человеку, порой нельзя понять, где твоя собственная жизнь, а где чужая…

Автор

Вот уже, сколько мне лет? – Сорок скоро будет, а любимого все нет. Как и у многих русских, конечно же, был брак, но распался, остался сын на шее, без поддержки со стороны так называемого отца. И с недоумением встречая, иногда эту личность на улице, бывшую когда-то моим мужем, думаю, а что в нем? Ведь ничего! И прохожу мимо, даже не поздороваюсь. Сын для него, как чужой, ни одного подарка не подарил, ни разу не заплатил алименты. И не заплатит никогда, не мужик, а баба, склочная, грязная, опустившаяся баба с истериками и склонностью к алкоголизму. А где же он, мой любимый, моя половинка, где?

С детства я жила в мечтательном мире полном выдуманных героев и легенд. Книги были моей страстью. Я научилась читать очень рано, едва ли не в пять лет. И в восемь, прочитывала толстенные книги часа за два, понимая весь смысл, запоминая текст надолго, хотя скорочтению меня никто не учил. Я записывалась во все детские библиотеки города и однажды, идя с раскрытой книжкой в руках домой, ощутила нечто небывалое. Да, я читала на ходу, рискуя запнуться и упасть, но как-то, все-таки довольно благополучно добиралась до дома, успевая прочесть по дороге страниц десять… И вот в момент, когда герои какой-то легенды сражались с драконом, я, прямо перед собой увидела полутемный зал с рядами деревянных кресел и скамеек, а опустив глаза, разглядела не буквы книги, хотя ощущала ее в руках, а сцену. Увидела стертые половицы, изучила выпирающие кое-где шляпки гвоздей. В моих мыслях прозвучал предстоящий концерт, который я должна была провести на этой сцене, должна была пропеть популярные песни советских исполнителей. Но самое главное – я ощутила себя мужчиной двадцати девяти лет. Поняла пространство вокруг. Я находилась в старом деревянном клубе с русской печью в углу зала. Почувствовала своих друзей, музыкантов из филармонии, готовившихся к выступлению в большой гримерной, за сценой и… рухнула в обморок.

Дома, я никому ничего не сказала. Отец мой, к тому времени погибший алкоголик, лежал в дурдоме и следующей я быть не желала. Со своим малым опытом жизни, всего лишь в восемь лет, я испуганно обдумывала произошедшее со мной и неизменно приходила к выводу, что сошла с ума. Нигде, ни в одной книге не описывалось ничего подобного, и информацию мне взять было неоткуда. И потому я решила молчать и скрывать всячески грядущие наваждения, которые не замедлили объявиться.

Часто, я видела сцену и зрителей. Бывало, ощущала запахи портвейна и водки. Он пил после концертов. Перелом произошел в 1986 году, когда мне исполнилось пятнадцать. И я решила бороться с чужой, неизвестно откуда берущейся жизнью, и он, в то же самое время, бросил пить. Перешел на кофе. Запах кофе был намного лучше запаха пойла, но все же… Кофе он варил по специальным рецептам и пил постоянно, в связи, с чем не спал по ночам часов до трех утра. И потому, посреди ночи я просыпалась от гула голосов и звуков рояля, и плакала в бессильном отчаянии, заглушая рыдания подушкой, чтобы мои домашние не услышали, мне безумно хотелось спать.

В это же время случилась еще одна странность. Дело в том, что я совершенно не умею шить, нет, ни интереса, ни таланта, к тому же я левша. Но тут, я стала просыпаться ночью и на полном серьезе, долго обдумывала пошив концертного костюма, видела перед собой миллиметровую бумагу, цветной мелок, нитки с иголкой, ножницы, блестящую белую материю. Он шил весьма умело… Мне было очень тяжело. Мало того, что детство мое прошло в сумерках и дурмане чужой жизни, так еще и юность могла погрузиться в уныние и зависимость от неведомого мне человека.

Я была обречена либо сгинуть, задавленная энергетикой этого мужчины, либо бороться и одержать над ним верх. Конечно, найти бы его и стряхнуть с себя прилипчивую сущность, кажется, чего проще? Но попробуй, найди! Россия большая, филармоний много…

Одним словом, решила бороться. Если до того, я вела вялый, затворнический образ жизни, то тут, напротив, начала активный, даже бешеный ритм. Учеба, работа, с утра до ночи я старалась занять себя так, что, как говорится, колесом вертелась. Постепенно, действительно избавилась из-под опеки незнакомца. И только изредка слышала его мягкий бархатный голос, слышала распевки и гул голосов его друзей по ночам…

Перемена произошла быстро. И тут до меня стали доходить его мыслеформы. Он стал задумываться о вещах, которые волновали меня. И я ловила удивленные отголоски его мыслей о деле, которое ему совершенно было не присуще. Наряду с работой в журналистике, я много времени уделяла собранию своего первого сборника рассказов. И он ни с того, ни с сего стал задумываться о написании книги, мечтал, бурно обсуждал эту идею с друзьями, а потом бросил, писательского дара у него не оказалось… Но я возрадовалась, что могу управлять им, как он раньше управлял мною! Естественно, я не стала пользоваться таким даром, разве, что блокировала его нападки на меня, которые он производил, как видно, невольно, но все же меня мучил вопрос, кто же он, кто?

Я никогда не видела его внешности, но однажды мне повезло, в один краткий миг в зеркале я увидела его глаза, красивые, миндалевидные, с длинными черными ресницами, блестели темно и загадочно. И я узнала его, известного, знаменитого на всю страну артиста…

Житейское дело

Про Леню Дуботолкова можно было сказать одно, застенчивый и робкий, романтик, сочиняющий любовные стишки с посвящениями таинственным К. и М.. Впрочем, М. стихов посвящено было все-таки больше.

Мариночка Лапшина жила в его сердце, а к К., то бишь, к Клаве Сумеркиной он охладел, как только увидел ее с кавалером. Мариночка пока была одна, не востребованная, она, печально улыбаясь, ходила в школу и из школы, играла на пианино и звуки шопеновских вальсов, долетая до слуха ее тайного воздыхателя, живущего в доме напротив, а именно Леню, заставляли браться его за перо.

В день рождения Мариночки, в день ее шестнадцатилетия Леня начертал на асфальте, используя малярную кисть и белую эмаль, предназначенную родителями Дуботолкова к покраске кухонной двери, рифмованные строчки полные нежности и любви и подписался: Твой Л. Д.

И Мариночка потеряла покой. К поискам неизвестного поклонника с инициалами Л. Д. присоединилась и ее подруга, Клава Сумеркина. Вскоре, обе пришли к выводу, что поздравить столь оригинальным способом мог только один человек, почти выпускник, звезда школы, супермачо, Лев Дементьев. Лев, под стать своему имени носил пышную гриву и на вопросы об армии, которая светила ему сразу после выпускных экзаменов насупившись, говорил:

– Служить не буду! Нашли дурака. Пускай набирают профессиональную армию, платят зарплату, а то повадились бесплатно эксплуатировать!

– Что же ты, бегать будешь? – спрашивали его.

На что Лев усмехаясь, отвечал:

– Чего проще! Все равно от родителей отдельно жить придется, а в съемном жилье кто же меня найдет? Тут и десять лет пройдет, а после штраф уплачу, вот и вся недолга! Отстанут!

Наполеоновские планы Льва смущали сердца многих школьников воспитанных в духе пропаганды партии власти, как известно рекламирующих спорт и служение Отечеству. Не смущали они только Мариночку. Она нисколько не сомневалась в правильности решения своего избранника и готова была сию секунду ехать с ним скрываться от представителей военкомата хоть в ту же Сибирь, но Лев не обращал на нее никакого внимания. Ее благодарный лепет за стихи на асфальте он воспринял негодуя и сухо посоветовал поискать поклонника в другом месте.

Мариночка присела в ужасе от реальной действительности, но от Льва не отставала, а объяснила себе его поведение излишней скромностью.