Фаворит. Американская легенда - Лаура Хилленбранд

Когда до финишной проволоки осталось всего несколько метров, Вульф совсем отчаялся. Сухарь очень старался, но из-за того, что Ричардсон вцепился в его потник, конь никак не мог вырваться. Уже замаячила финишная проволока, и Лигароти ринулся вперед. В те дни камеры не делали фронтальных и боковых снимков скачек, чтобы контролировать несоблюдение правил, поэтому вполне вероятно, что Лигароти не дисквалифицировали бы, если его нос первым окажется под финишной проволокой. Вульф не мог послать Сухаря вперед. Значит, ему нужно было заставить Лигароти сдать назад.

За 18 метров до финиша Вульф наконец вырвался из захвата противника, вытянул правую руку и вцепился в уздечку Лигароти чуть выше мундштука. Когда над головой показалась проволока, он потянул узду назад, задирая голову лошади вверх и влево, в то время как Сухарь в рывке вытянул морду вперед. Сухарь первым влетел под проволоку. Он тянул на себе 59 килограммов нагрузки, а еще Лигароти и Ричардсона на буксире, и при всем этом он проскакал девять фарлонгов, 1 километр 800 метров, за 1: 49. Он побил рекорд ипподрома на 4 секунды, что эквивалентно где-то двадцати пяти корпусам.

А в здании клуба журналист Оскар Отис озадаченно смотрел на финишную линию: он видел, как Лигароти странно запрокинул голову на финише. Все вокруг торжествовали победу, больше никто не заметил неладного. Репортеры неистовствовали. Один из них назвал забег «самым яростным состязанием, которое вы когда-нибудь видели… первоклассной скачкой»{406}. Но судьи, которые стояли на платформе на внутреннем поле, как раз над финишной проволокой, видели все. На табло появилась надпись «Расследование».

Ричардсон первым подъехал к платформе, спрыгнул с лошади и помчался вверх, перепрыгивая через три ступеньки и оставляя грязные следы на ковровых дорожках судейской трибуны. Жокей принялся кричать, темпераментно размахивая руками, и обвинил Вульфа в том, что тот задержал его. Стюарты вызвали Вульфа, и тот со свойственной ему прямотой признал все, что сделал, но объяснил, почему он на это пошел. Судьи выставили жокеев из ложи и велели подождать снаружи, пока они посовещаются. Толпа озадаченно загудела.

Вульф и Ричардсон ожидали их решения, стоя бок о бок на треке. Вульф уперся руками в бока, а Ричардсон вцепился в перила. Каждый искоса бросал злые взгляды на противника, но ни один не произносил ни слова. Вульф был уверен, что Ричардсон собирался ударить его.

Решение было принято. Судьи не засчитали помеху и оставили результаты забега прежними. Сбитые с толку репортеры поинтересовались, зачем тогда они вообще затеяли расследование, но судьи отказались объяснять свои действия.

Ясно, что произошло нечто странное: Вульф и Ричардсон получили распоряжение не принимать более предложений на скачки до заседания судейской коллегии.

Наездники, зло переругиваясь, направились в жокейскую, и газетчики, снедаемые любопытством, поспешили следом за ними. Им удалось подслушать, что Ричардсон обвиняет Вульфа в том, что тот схватил его лошадь за уздечку, а Вульф в ответ говорил, что Ричардсон схватил его хлыст. Вульф сказал, что если бы Ричардсон прекратил орать и хоть на мгновение сосредоточился на скачке, то мог бы привести свою лошадь к финишу первой{407},{408}.

В круге победителя Кросби почувствовал, что случилось непоправимое. Стоя вместе с Марселой, он ждал, рассеянный и спокойный, пока его жена, которую все знали просто как «миссис Бинг», бодро вручила Чарльзу трофей победителя. Лин с отцом смеялись и пожимали друг другу руки. Когда церемония закончилась, Кросби бросился следом за Вульфом и Ричардсоном и обнаружил их в жокейской на волосок от драки, а журналисты стояли и наблюдали за происходящим. Отчаянно стремясь избежать дурной славы, Кросби встал между скандалистами и велел им придержать языки. Марсела, возбужденная более, чем когда-либо на скачках, приняла несколько таблеток аспирина{409}.

На следующее утро судьи вызвали Вульфа и Ричардсона к себе и наказали обоих с максимальной строгостью. Они не только были отстранены от скачек до конца сезона, но руководство рекомендовало Национальной ассоциации конного спорта запретить им участвовать в скачках на всех треках Калифорнии до 1 января 1939 года. Такое суровое наказание требовало пояснений, но судьи отказались объяснять, что произошло, и в стремлении избежать повтора недавних обвинений в махинациях постарались замять инцидент. Когда поступили просьбы продемонстрировать официальные снимки, они отказали. «Я бы хотел, чтобы газеты оставили это дело в покое, – сказал председатель судейской комиссии{410}. – В данный момент я не могу предоставить вам никакой информации».

Невозможно представить себе замечание, которое бы еще больше наводило на размышления. Газеты, освещавшие скачки, пришли к заключению, что судьи утаивают какую-то шокирующую информацию. Каждый день появлялись самые дикие спекуляции на эту тему. Кто-то должен был выдвинуть публичные обвинения в противоправных деяниях{411}. И это произошло.

Все началось спустя четыре дня после скачек с того, что «Сан-Диего Сан» напечатала огромный заголовок десятисантиметровыми буквами: «Разоблачение подноготной скачки Сухаря». Анонимный источник сообщал, якобы Вульф признался в том, что ему было велено не выигрывать со слишком большим отрывом: должно создаваться впечатление, что он выиграл с небольшим отрывом, чтобы «скачка была зрелищной»{412}. Ричардсон, как сообщалось в газете, знал, что Сухаря будут придерживать, и решил воспользоваться ситуацией, чтобы выиграть скачку и заработать 1 тысячу 500 долларов, так как он поставил на Лигароти. Тогда Вульфу пришлось прибегнуть к грязным приемам, чтобы помешать Ричардсону. В статье автор строил предположения, что судьи своим «секретным расследованием» могли раскрыть «личность человека, который отдавал приказ Вульфу», но руководство ипподрома не желает называть это имя публике.

С первого взгляда даже не верится, что эта история могла вызвать столь бурную реакцию. Скандал разразился даже не из-за неспортивного поведения жокеев, что, конечно, возмутительно само по себе, а из-за предполагаемого заговора. Однако, как бы ни старался автор статьи доказать обратное, даже если то, что он говорил, было правдой, подозрения были пустячными. Поскольку Вульф все равно собирался выиграть скачку, не было ничего предосудительного в том, что он хотел сократить разрыв между участниками. В лучшем случае это сделало бы скачку более интересной и спасло Бинга, Лина и Джимми Смита от унижения при виде бесславного поражения своего скакуна. Равно как, безусловно, не было ничего особенного в том, что Ричардсон попытался выиграть скачку. Но газета представила эти необоснованные утверждения как сенсационный скандал, называя их «разглашением информации, вызывающей тревогу». В период, когда случаи коррупции были еще свежи в памяти, этого оказалось достаточным, чтобы запустить скандал. Об этой истории стали трубить во всех газетах и на всех радиостанциях страны.

Последовали жаркие дискуссии. Ричардсон тотчас отверг подозрения, что он делал ставку на свою лошадь. А Вульф отрицал, что когда-либо говорил об отданном ему приказе и что вообще рассказывал что-либо любому репортеру. И хотя в статье не выдвигались подозрения о договорной скачке, после отстранения обоих жокеев от скачек без каких-либо объяснений эту скачку называли не иначе как «заказной»{413}. Когда Ховард, который отдыхал в отеле Дель Мар, увидел статью в «Сан», он просто взорвался. Чарльз долго мирился с ложными подозрениями, принимая их с достойной уважения сдержанностью, но эту статью он рассматривал как удар по своей репутации честного человека и попытку причислить его к нечистым дельцам, устраивавшим махинации на скачках в прошлом. Это привело его в бешенство{414}.

Собрав толпу репортеров в лобби гостиницы, первый и единственный раз в жизни Ховард утратил обычное добродушное спокойствие. Едва сдерживаясь от ярости, он категорически отрицал, что Смит отдавал Вульфу подобный приказ. Он назвал историю «грязной и клеветнической». «Вся эта чушь даже не стоит моих оправданий, – шипел он, – она настолько грязная и бредовая, что ее и всерьез-то рассматривать противно». Он сказал, что велел Вульфу с самого старта захватить лидерство и как можно дальше оторваться от Лигароти, идя по внешней бровке, чтобы его соперник выбрал позицию у внутреннего ограждения, как он обычно делает, и не наткнулся на Сухаря. Просто Лигароти оказался настолько резвым, добавил Ховард, что Вульфу не удалось воплотить этот план в реальность. Но наиболее веским и убедительным было его последнее заявление: учитывая, что и промежуточное, и финальное время скачки било все рекорды, мысль, что Сухаря придерживали, просто абсурдна и нелепа. «Любой дурак, который пишет о скачках, должен знать, что забег, пройденный за 1: 49, с первой милей за 1: 36,2, о чем свидетельствуют и показания штатного хронометриста ипподрома, и многие частные клокеры, никоим образом не может быть заказным и договорным, – заявил он, гневно глядя на репортеров. – Я глубоко огорчен, что какой-то редактор может принять историю, в которой содержится подобная информация, не проверив ее достоверности… Если бы у человека, написавшего эту статью, был здравый рассудок, он бы знал, что невозможно “придерживать” коня с таким рекордным временем забега».