Дипломаты в сталинской Москве. Дневники шефа протокола 1920–1934 - Артем Юрьевич Рудницкий

мира. Граждане, захотевшие покинуть страну, в СССР неизменно вызывали подозрение. Что, не нравится, значит, социалистическая родина? Разве это не предательство? Не измена? Выехать за рубеж, даже не для отдыха, а по любой профессиональной надобности, становилось все сложнее. Такого просителя, кем бы он ни был, априори воспринимали как потенциального невозвращенца.

Флоринский знал это не хуже других, ведь и к нему являлись просители, совсем не из дипломатической среды. Просто считали человеком со связями, думали, вдруг поможет. Как-то к нему пришел актер Дмитрий Смирнов. Его не пускали сниматься в Германии, не выдавали паспорт. Он сыграл в фильмах «Шутки императрицы» и «Пугачев», и «у Центропосредрабиса[679] возникли всякие сомнения об интерпретации этих ролей Смирновым». Флоринский «вошел в положение», подготовил доклад Литвинову, и замнаркома принял решение: «НКИД не считает целесообразным задерживать отъезд»[680].

Затянулась история с отъездом Ирмы Дункан – приемной дочери прославленной танцовщицы Айседоры Дункан, которая жаловалась Флоринскому на произвол чиновников. Она руководила московской школой для девочек, созданной Айседорой, и добивалась разрешения на гастроли в США. В 1928 году, когда возникла эта проблема, все проявления стиля модерн и авангардизма уже вычищались из советской культуры. Поощрялись неоклассицизм, помпезные и пафосные произведения – отвечавшие задачам строительства нового, величественного государства.

10 сентября Ирма пришла к Флоринскому и обрисовала бедственное положение своего учебного заведения. Подчеркивала, что «Московская школа, это все что осталось ныне от Айседоры Дункан, это все ее наследство, ибо нигде больше таких школ не существует». Говорила, что «7 лет работали над созданием у нас революционного балета», и школа «продолжала существовать и развиваться благодаря героическим усилиям Дункан, верившей в будущность своей школы в пролетарском государстве и стремившейся сделать свое искусство достоянием широких народных масс». Причем большинство выступлений перед рабочими и крестьянами давались «бесплатно или с покрытием лишь действительных расходов»[681].

Теперь школа оказалась в бедственном положении, поскольку «Наркомпрос не оказывал никакой материальной поддержки». Все выдававшиеся субсидии шли на классический балет. Школу лишили даже помещения – вернувшись с гастролей в Киеве, Ирма и ученицы обнаружили, что их здание передали Университету Сунь Ятсена. Это был коминтерновский вуз (полное название – «Университет трудящихся Китая имени Сунь Ятсена), руководил им Карл Радек, а лекции читали крупнейшие советские и зарубежные коммунистические деятели, включая Сталина. Тягаться с таким заведением, конечно было невозможно. Таким образом, с горечью констатировала Ирма, у нее нет даже «студии, где можно было бы репетировать перед выступлением в Экспериментальном театре», там предполагался вечер памяти Айседоры. И просила внести ясность в вопрос о дальнейшей работе, помещении, дотациях, учебном и производственном плане и т. д. [682].

Она получила приглашение от «Мангатен Опера хауз» (Гранд Опера на Манхэттене) и считала, что «поездка в Америку является единственным спасением для школы, потерявшей в Москве всякую базу для работы». Гастроли позволили бы заработать деньги и выиграть время для достижения договоренности с Главискусством[683], «начать новую жизнь». «Но Комиссия по выездам артистов якобы отказала в разрешении», а преданный идеям социализма т. Свидерский заявил, что «дети русских рабочих и крестьян не должны танцевать для буржуазии». Это и стало преградой для поездки. Алексей Свидерский был начальником Главискусства и членом Коллегии Наркомпроса. Ольга Каменева, руководившая ВОКС, хлопотала за Ирму, но этого было недостаточно, даже могло повредить делу. Брат Каменевой, Лев Троцкий, был уже выслан из страны, а муж, некогда один из ближайших соратников Ленина, находился в опале.

Дункан надеялась на содействие Флоринского, но если он и решился оказать помощь (такое вполне возможно), то из осторожности не стал об этом указывать в дневнике. Там он написал политически правильно, с учетом обстановки: «Я дал Ирме уклончивые ответы, рекомендовав ей договариваться с Главискусством, к компетенции которого всецело относится это дело. По моим сведениям, Главискусство опасается возможности эксплуатации Ирмой ее учениц… Не может быть уверенности, как скоро вернется Ирма и вернется ли она вообще в СССР, поскольку перспективы ее дальнейшей работы, судя по всему, довольно туманны»[684].

Дальше дело развивалось со всеми атрибутами советской бюрократической волокиты и чиновничьей опасливости. В том же месяце, в сентябре, вопрос о школе Дункан вновь обсуждался на Комиссии по выездам артистов при Совнаркоме РСФСР, и на этот раз имелось «отсутствие возражения» со стороны НКИД и Главискусства. Не исключено, что сыграло свою роль вмешательство Флоринского – в том, что касается НКИД, то скорее всего. Однако теперь «категорически возражал Политконтроль, тов. Маркарьян, который высказывал опасения, что Ирма не вернется, будет скандал, девушки пропадут и т. д.». Политконтролем назывался надзорный отдел ОГПУ, а Сергей Маркарьян был помощником начальника этого отдела. Решено было «просить Главискусство изыскать приемлемый способ урегулирования трудовых взаимоотношений Ирмы с ученицами, во время их пребывания за границей, и вынести после этого окончательное решение»[685].

Волокита продолжалась, об этом свидетельствует очередная запись в дневнике:

«Межведомственное совещание по обмену артистическими силами постановило выпустить студию Ирмы Дункан заграницу, но Моссовет виз не дает, т. Маркарьян из Политконтроля утверждает, что у него есть данные, доказывающие, что студия не вернется, если ее выпустят. Дункан озлоблена и возбуждена до крайности. Грозит поднять скандал в американской прессе. Т. О. Д. Каменева кажется собирается говорить об этом деле с т. Менжинским»[686].

Ирма вновь и вновь обращалась к Каменевой, к Луначарскому и Флоринскому, выезд одна инстанция разрешала, а другая запрещала, и главным препятствием были, конечно, бдительные чекисты, тот же Маркарьян, повторявший, что «ОГПУ доподлинно известно, что Ирма Дункан не вернется в СССР и способна задержать своих учениц заграницей»[687].

В конце концов школу все-таки отпустили, и Ирма Дункан действительно не вернулась из США. Однако можно не сомневаться, что главной причиной явилось поведение Маркарьяна и ему подобных. Общение с такими чиновниками отбивало всякую охоту жить и работать в СССР. А ученицы вернулись и 26 июля 1934 года успешно выступали в американском посольстве. Уильям Буллит был в восторге от концерта и как мог помогал школе[688]. Ее закрыли только в 1948 году, в разгар борьбы с космополитизмом, когда США и другие демократические страны в представлении советского режима переродились в фашистов-империалистов.

Яичный вопрос и заборные книжки

В конце двадцатых годов в жизни московского дипкорпуса возникла новая проблема – продовольственная. В результате ликвидации НЭПа, частной собственности и коллективизации в СССР появились первые признаки подступавшего голода. Уже с 1928 года в протокольном дневнике появляются тревожные записи: «французы “жалуются