Маленький журавль из мертвой деревни - Янь Гэлин

Сяо Пэн заметно возмужал. Чжан Цзяню впервые захотелось поговорить с ним о Дохэ: если Сяо Пэн по-прежнему ее любит, пусть уводит с собой. Бедная Дохэ хотя бы замужем поживет, а может, еще и родит. Чжан Цзянь знал Сяо Пэна много лет и видел, что человек он порядочный.

Сяо Пэн пожимал руки рабочих, как настоящий командир. Он был одет в поношенный камуфляжный комбинезон синего цвета; узкий в талии комбинезон напоминал военную форму. В разгар лета в цеху было жарко, как в плавильной печи, но Сяо Пэн, уважая правила, каску не снимал. Он сказал, что все потрудились на славу, что пролетариат — самый верный революции класс. Еще сказал, что не может отблагодарить товарищей чем-то стоящим, но все равно пришел не с пустыми руками. На этих словах командир шагнул в сторону и выкатил в круг передвижной ящик для мороженого, обошел всех рабочих и каждому вручил по два эскимо.

Все сокровенные слова, которые хотел сказать Чжан Цзянь, разом исчезли. Он-то думал, что Сяо Пэна тоже с души воротит от партсекретаря с его морсом из чернослива. Чжан Цзянь стоял позади всех и мог незаметно уйти, но стоило ему сделать два шага, как Сяо Пэн окликнул:

— Мастер Чжан, спасибо вам за работу! Погодите немного, потолкуем!

Ящик мороженого превратил жгучее желание поговорить с Сяо Пэном в страх перед этим разговором. Чжан Цзянь не знал, можно ли считать эскимо Сяо Пэна попыткой купить рабочих и так ли она отвратительна, эта попытка, но в ту минуту ему хотелось одного: сбежать и ничего не видеть. Не обращая внимания на пристальный взгляд Сяо Пэна, он вышел из цеха. Завернул в туалет и просидел там просто так полчаса. Когда вышел, сослуживцы передали, что его мороженое уже съели и командира за него тоже поблагодарили.

Руководство металлургическим комбинатом все время переходило из рук в руки, на заводах царила полная неразбериха, и работа стояла уже несколько месяцев. Чжан Цзянь научился у товарища из соседнего дома разводить голубей. В тот день он с Эрхаем и Чернышом вышел гонять голубей и увидел молодого человека в форме ВВС: осматриваясь по сторонам, офицер шел в их сторону.

Сам не зная зачем, Чжан Цзянь остановился и стал ждать, когда молодой человек свернет с дороги на тропинку к их дому. Ему откуда-то было известно, что военный пойдет именно их тропинкой. Молодой человек повернул к ним, глянул на табличку с номером дома, до того закопченную дымом и завешанную лозунгами, что ее почти не было видно, и спросил Чжан Цзяня, на каком этаже будет квартира номер шестнадцать.

Эрхай сияющими глазами уставился на молодого офицера.

— Вы к кому? — спросил Чжан Цзянь.

— Моя фамилия Ван, я ищу семью девочки по имени Чжан Чуньмэй, они ведь здесь проживают?

Чжан Ган больше не мог скрывать от офицера своего почетного звания младшего брата Ятоу и затараторил:

— Чжан Чуньмэй — моя сестра! А это мой папа!

Офицер пожал руку Чжан Цзяню. Чжан Цзянь сразу понял, что гость принес новости, о которых непросто рассказать родителям. Он смотрел прямо в лицо молодому офицеру, не отводя взгляда, чтобы тот понял — Чжан Цзянь человек сильный, все вынесет.

— Со здоровьем у товарища Чжан Чуньмэй все в порядке, можете не беспокоиться, — начал офицер.

Неужели он принял сдержанность Чжан Цзяня за страх? Главное, что Ятоу жива и здорова, все остальное нам нипочем.

— Но ситуация непростая, — офицер смотрел на Чжан Цзяня с тем особым блеском в глазах, который редко встречается у гражданских.

Чжан Цзянь велел Эрхаю идти домой и сказать матери, пусть заварит чаю, приехал гость из училища Ятоу.

— Я хотел бы сначала рассказать вее вам, а то матери бывают слишком впечатлительны, А если вы посчитаете, что жена сможет справиться с этими новостями, я и с ней поговорю, время терпит. Как скажете?

Чжан Цзяню стало не по себе. Что за бабские манеры у этого офицера? Есть что сказать — выкладывай, хорош резину тянуть! Он резко махнул Эрхаю, чтобы тот оставил их наедине, а сам присел на корточки. Офицер тоже опустился на корточки, сидел он так же крепко и твердо, как Чжан Цзянь. Видно, тоже вырос на Севере, сиживал на корточках под стрехой, на которой развесили сушиться чеснок с кукурузой, попивал кашу из кукурузного жмыха.

Когда Эрхай ушел, офицер протянул Чжан Цзяню сигарету. Чжан Цзянь отмахнулся. Второго такого рохли, как этот офицер, во всем свете не сыщешь.

— Дядюшка, я приехал, чтобы выяснить как можно больше про детство Чжан Чуньмэй.

С чего же тут начать, подумал Чжан Цзянь.

— Она всегда была хорошей девочкой, хоть десять человек спроси — никто о ней дурного слова не скажет.

— Замечали у нее признаки каких-либо психических отклонений?

Чжан Цзянь ничего не понял. Не могла же Ятоу умом тронуться?

Офицер закурил и начал рассказ. Когда Чжан Чуньмэй прибыла в планерное училище, о ней тоже никто дурного слова не мог сказать, хоть десять человек спроси. Дело было в ее документах. Вместе с ней в училище зачислили несколько десятков курсантов, три группы приехали поездом из Нанкина, а сопровождавший их руководитель должен был собрать у всех документы для личного дела. В училище оказалось, что остальные бумаги на месте, а личное дело Чжан Чуньмэй пропало. Не беда — что может быть особенного в биографии у шестнадцатилетней школьницы?

Дали ей заполнить анкету, сказали, что ее личное дело теперь все равно что чистый лист и она должна вписать все заново, графу за графой. Чуньмэй заполнила анкету, сотрудник отдела кадров подшил эту анкету в новую папку. С той самой анкеты и началась жизнь Чжан Чуньмэй в училище.

Чуньмэй трудностей не боится, тут ничего не скажешь: попросила себе дополнительных тренировок, хотя в первом тренировочном полете ее даже желчью рвало. В партию Чуньмэй еще рано по возрасту, но в ячейке ее быстро заметили и сделали кандидатом на вступление. Да, и главное, Чжан Чуньмэй со всеми хорошо ладит, легко завязывает дружбу. Так про нее говорили до того, как все случилось.

Что случилось?

Ее личное дело. Оказалось, оно подделано, каждая строчка. Чуньмэй знала, что утеря документов по пути в училище будет отличной возможностью переписать свою биографию.

Что она переписала?

В анкете Чуньмэй указала, что ее отец и мать члены народной коммуны, два брата и сестра заняты в сельском хозяйстве, семья очень бедная, бабка с дедом парализованы. Сначала никто и не заподозрил, что это выдумка. С ней в комнате жили еще семь курсанток, иногда кто-нибудь из них заговаривал во сне и будил соседок. Как-то раз одна курсантка проснулась и услышала, как Чжан Чуньмэй говорит во сне. Но вот что она говорила? Часть слов китайские, а часть иностранные. На другое утро эта курсантка при всех окликнула Чжан Чуньмэй: «Эй, Чуньмэй, ты ночью что-то бормотала по-иностранному!» Чжан Чуньмэй сказала, что соседка несет вздор. Та ответила: «Ну погоди, в другой раз я кого-нибудь разбужу вместе послушать, и все узнают, что никакой это не вздор».

В голове Чжан Цзяня со страшным шумом летали планеры, он уже почти не слышал слов молодого офицера.

…Потом кто-то из курсанток заметил, что Чжан Чунь мэй по ночам, вместо того чтобы спать, сидит в своей постели. Еще кто-то видел, как она взяла ночью одеяло и ушла спать в классную комнату. Спросили ее, почему нарушает правила внутреннего распорядка, она ответила, что соседки своей сонной болтовней не дают ей заснуть. Как бы там ни было, в классных комнатах спать нельзя, если придет проверка, такое возмутительное нарушение поставят училищу на вид. В двухместной комнате преподавательского общежития нашелся угол для раскладушки — даже если преподавательницы и заговорят во сне, все равно выйдет не так громко, как постоянное бормотание семи соседок. И Чжан Чуньмэй перебралась в общежитие для преподавателей.

Дослушав до этого места, Чжан Цзянь уже понял, что случится дальше.

Одна из преподавательниц услышала, как Чжан Чуньмэй ночью говорит по-японски. Та женщина хоть и не учила японский, все равно поняла, что это за язык. Она потихоньку встала и разбудила соседку. Женщины сидели в своих кроватях, прислушиваясь к бессвязной болтовне Чуньмэй, то тут, то там в ней мелькали японские фразы. Преподавательницы доложили обо всем начальству. Ребенок из нищей крестьянской семьи, семья живет в захолустной деревне, кругом — одни безлюдные поля, где она могла выучить японский? Вот так и зародились сомнения в правдивости личного дела Чуньмэй.