Маленький журавль из мертвой деревни - Янь Гэлин

Скоро занятия в школах прекратились. Тем утром близнецы пришли домой и сказали, что поедут «обмениваться опытом». Каким-таким опытом? «Великий обмен опытом во имя Культурной революции», что, даже про это не слышали? Звучит нехорошо, никуда не поедете. Мама, какая же ты отсталая! А ты только заметил? Я уже давным-давно отсталая…

Чжаны, как и все остальные родители в доме, запирали, били, ругали детей: малы еще, а уж пятки зачесались бежать и «опытом обмениваться». Никогда не бывало, чтобы сразу так много детей шло наперекор своим родителям. На террасе за каждой дверью слышался гневный рев матерей: «Только попробуй! Разорву тебя, сосунка!» «На колени! Кто разрешал вставать!» «Если еще поймаю на „обмене опытом“ потащишь наверх две корзины угольных брикетов!» Но дети все равно уезжали. Тихонько сбегали, крали деньги, чтобы гулить билет, смешивались с толпой студентов и незаметно садились в поезд.

Дахай с Эрхаем сбежали вместе, три дня без еды, воды и туалета ехали в битком набитом вагоне, а потом толпа их разделила: один оказался в Гуанчжоу, а второй уехал в Пекин. Спустя месяц Эрхай вернулся из Гуанчжоу: привез с собой ананасы и пять значков с председателем Мао, приколотых к рубашке. Радостно крикнул с порога: «Мам, я вернулся!» — словно и не было между ними ссоры.

А старший все не приезжал. Только прислал из Пекина Цитатник председателя Мао[99], а в нем письмо; в письме Дахай рассказывал, что уже дважды встречался с вождем, а сейчас поедет в Сибэй[100]. повезет туда пламя революции.

Вернулся Дахай настоящим «красным дьяволенком»[101]. Одет в застиранную добела военную форму, всю в грязных пятнах, сам так и сыплет новыми словами, по любому вопросу может дать свое окончательное заключение. Голос у Дахая стал очень красивым, и росту прибавилось на два цуня. Сяохуань плакала от радости и все повторяла: чертов поросенок, и как это мы вырастили такого красавца, дома-то отродясь было хоть шаром покати!

Ночью Тацуру хотела поговорить с сыновьями, как раньше. Эрхай пару раз ответил, а Дахай отвернулся и скоро заснул. С тех пор он больше никогда не говорил на их секретном языке.

Много недель от Ятоу не было весточки. Раньше она всегда писала раз в неделю, делилась хорошими новостями. Когда новостей не было, все равно присылала несколько заботливых строк: мама, поменьше кури, говорят, табак вреден для здоровья; тетя, не утомляй себя домашними делами, чем больше их делаешь, тем больше становится; папа, не скучай, ступай порыбачь с тем-то дядюшкой. Дахай, не будь таким скромником, сходи на отбор в молодежную баскетбольную команду, попробуй свои силы…

Близнецы теперь больше всего полюбили писать сестре. Они забросали Ятоу письмами, спрашивая, почему от нее так долго нет вестей. Наконец пришел ответ, вложенный в Цитатник председателя Мао. Обычно в Цитатнике Ятоу присылала родителям деньги — вкладывала по два-три юаня под обложку, словно под присмотром председателя Мао деньги никто не тронет. В письме Ятоу просила маму купить несколько чи крестьянской самотканой холстины и сшить ей рубаху. Такая просьба показалась семье очень странной, но Сяохуань все исполнила. В другой раз Ятоу попросила пару самодельных крестьянских башмаков из холстины, специально написала, чтоб городские туфли, какие шьют мама или тетя, ей не присылали, нужны самые настоящие холщовые башмаки. Письма Ятоу становились все чуднее, никто из домочадцев не мог взять в толк, что она задумала, один Дахай понимал сестру: Ятоу хочет носить крестьянские башмаки, значит, не забывает о великой стратегии «деревня окружает город»[102], принятой нашей армией, и великом завете «рассчитывать лишь на чумизу и винтовки»![103] На улице и в школе Дахай был до боли застенчивым ребенком, зато дома говорил всегда так убедительно, что даже Эрхая ставил в тупик.

А Ятоу чудила дальше: она помнила, что отец когда-то работал в поле, и в новом письме спрашивала его, как сеют пшеницу, как мотыжат землю, как собирают урожай, когда сажают гаолян и просо. Ответив дочери, Чжан Цзянь решил потолковать с Сяохуань:

— Скажи, с ней все нормально?

— А что не так?

— Она ведь должна на самолете летать? Неужто ее на деревенские работы перебросили?

— Если это не мешает ей быть бойцом-отличником, какая разница! — Получив от Ятоу металлический значок бойца-отличника, Сяохуань пронесла его по всем шестнадцати квартирам в доме, сначала показала соседям, потом и Дохэ. Та молча слушала, до чего же гордое это звание — боец-отличник, и беспомощно смотрела, как значок снова уносят. На другой день Сяохуань увидела, что Дохэ приколола его к своей подушке.

Дахай объяснял письма Ятоу так:

— Это значит, что у моей сестры революционное сознание, бескомпромиссное поведение, и она не забывает, что крестьянство в нашей стране — самый нищий класс!

Но Эрхай, не веря такому объяснению, снова и снова перечитывал сестрины письма, пытаясь добраться до разгадки и сделать тайное явным.

То была великая эпоха, когда тайное становилось явным каждый день. В одну из квартир в доме ни с того ни с сего нагрянула толпа хунвэйбинов, и тайное стало явным: вся семья — замаскированные тайваньские шпионы, слушают тайваньскую радиостанцию! И соседку из дома напротив тоже вывели на чистую воду: до того как стать женой рабочего, она была подстилкой гоминьдановского ротного командира! В школе, где учились близнецы, работал один преподаватель, вроде приличный человек, а хунвэйбины чуть копнули — оказалось, правый элемент, искусно избежавший соответствующей кампании.

Красно-белые здания жилого квартала обветшали до безобразия, но ежедневно сменявшиеся транспаранты с черными иероглифами на белой бумаге приводили их к единому виду. Если в каком доме находили еще парочку отщепенцев, тот дом облачался в скромный белый наряд: с балконов, выходивших и на улицу, и во двор, плавно ниспадали транспаранты, защищая стены от солнца и ветра.

И старшему, Чжан Те, и младшему, Чжан Гану[104], и Чернышу казалось, что делить время с великой эпохой куда почетней и увлекательней, чем сидеть дома, и они порой бывали так заняты, что не появлялись дома целыми сутками. Особенно Чжан Те — он был старшиной отряда хунвэйбинов, носил потрепанную военную форму, которую выменял у детей какого-то военнослужащего на отцовскую брезентовую спецовку. На родителей и тетю Дахай смотрел с раздражением, словно говоря: «Да что вы все понимаете!»

В июле настала страшная жара, какой сто лет не бывало, люди перетащили свои кровати и циновки на крыши и ночевали там. Как-то раз Чжан Цзянь проснулся среди ночи от звуков приглушенной борьбы. Мальчишки даже по ночам дерутся. Чжан Цзянь уже было снова заснул, но вдруг разглядел, что эти драчуны — Чжан Те и Чжан Ган. Чжан Те был выше ростом, зато ослиное упрямство Чжан Гана помогало ему из любой драки выйти победителем. А главное, младший не боялся боли, хоть за голое тело кусай, хоть за рубашку — ему все равно. Проигрывая в драке. Чжан Те пускал в ход зубы, вот и сейчас вцепился брату в плечо, но Чжан Гану это ничуть не мешало махать кулаками и лягаться. А замечательней всего было то. что близнецы сражались в торжественной тишине, не издавая ни звука.

Чжан Цзянь разнял сыновей. У старшего и нос, и губы превратились в кровавую кашу, он снял с себя майку и приложил к ноздрям. А младший к укусу на плече даже не притронулся. Чжан Цзянь махнул сыновьям, чтобы шли за ним вниз. Дахай не двинулся с места, Эрхай шагнул за отцом, но, увидев, что брат не идет, тоже остановился. Ему не хотелось спускаться вниз без Дахая, еще получится, что он ябеда, первый жалуется на брата. Чжан Цзянь понял и решил Эрхая не заставлять. Он злобно махнул сыновьям: ложитесь спать, а утром я с вами как следует разберусь, не то всех соседей разбудим.