Эйнемида II. Право слабого. - Антон Чигинёв

достойными!

– Ты прав, Гигий, – спокойно сказал Хилон. – Там, где справедливостью пренебрегают, дело доходит до войны. Вы, эферияне, пренебрегаете Эйленосом, хотя он и покровитель вашего полиса. Что ж, пусть нас рассудит Хорос. Мы принимаем вызов. Меретэнайи зеои ээй!

– Да будет так, – сказал Климних. – Война. Левана встанет рядом с Сенхеей и усмирит эферскую наглость. Меретэнайи зеои ээй!

– Значит вы и разделите их судьбу! – вскричал Гигий. – А равно и всякий, кто воспрепятствует свободе и правосудию! Слушайте же, эйнемы, и сообщите согражданам: мы ждём в Эфере всех, кто решит сражаться за свободу Эйнемиды, кто же выступит против, будет наказан! Тот, кто не явится, будет считаться противником! Думайте и решайте мудро! Выбирайте, пока не поздно!

Зал взорвался шумом и криками, кто-то вскочил с места, кто-то что-то горячо втолковывал соседям. Посланники мелких полисов испуганно переводили взгляд с одного оратора на другого, не зная, что лучше предпринять, чтобы не попасть под ноги сцепившихся гигантов.

– Довольно этой наглости! – могучий филисиянин Атробат, доселе молча слушавший ораторов, поднялся, закидывая на плечо край чёрно-золотого гиматия. – Филисии не потерпят принуждения и угроз. Мы присоединяемся к Сенхее! Меретэнайи зеои ээй!

– Будь осторожен, Атробат, – зло сказал Гигий. – С соседями разумнее быть в дружбе...

– Если они не подтапливают твоё поле, – ответил филисиянин. – Вы, эферияне, думаете о себе слишком много.

Поступок Атробата точно прорвал плотину: одни посланники так же выходили вперёд и вставали подле сенхейцев, другие остались сидеть, задумчиво глядя перед собой. Мрачно взирающий на это Гигий обратился к стоявшему подле него Полихарпу.

– А ты что скажешь, пелиец? С кем будете вы?

– Как уже сказано, мы равно благожелательны ко всем эйнемам, – Полихарп задумчиво почесал пегую бороду. – И всегда готовы выступить посредниками.

– Иногда приходится выбирать, – странным голосом сказал эфериянин. Пелиец лишь пожал плечами.

Анексилай, с довольной усмешкой наблюдавший за царившим вокруг смятением, наклонился к Хилону.

– Кажется, мой друг, мы пробудили хорошую бурю, – глаза стратега горели синим пламенем.

– Пробудили… Сможем ли мы теперь её унять?

– Нет, не сможем. И никто не сможет. Буря будет свирепствовать, пока не выдохнется сама, а победит тот, кто после этого останется стоять на ногах.

Запахнувшись в бело-синий плащ, эферский посланник покинул театр, оставив разделённую Эйнемиду позади.

Глава XVII

– Вот так, потуже, но не слишком, – крякнув от натуги, Горго двумя руками затянула завязку доспеха и оглядела дело рук своих. – Да, кажется, сойдёт.

– У тебя ловко получается, – Кинана, повернулась справа-налево и обратно. Льняной доспех гетайра с железными наплечниками, нагрудной пластиной и полоской чешуек по талии сидел как влитой.

– Милая моя, храма Осме тут отродясь не водилось, поэтому всех невест в округе наряжаю я, – рассмеялась жрица. – Ты-то у меня не из капризных, а тем то складка неровная, то причёска сбилась. Ну, вроде всё, шлем сама наденешь.

– Хороший доспех, – царица поправила перевязь с мечом, – почти по моей мерке. Откуда он здесь?

– Сын нашего коменданта служил в гетайрах – погиб несколько лет назад. Отец хранил его доспехи как память.

– Я не знала... Снимай. Скажи Амфидоклу, что мне подойдёт любой доспех, я не могу принять такую ценность.

– Брось, девочка, Амфидокл знает, что делает. Ты должна выглядеть как царица, чтобы воодушевлять воинов. Если бы имелся лучший доспех, он бы тебе его дал. Так, вот ещё что...

Порывшись в сундуке, Горго достала длинный кусок чёрной ткани и критически его оглядела.

– Пойдёт, – кивнула она. – Сейчас намотаем, заколем, и издали будет почти как царский плащ. Серую полосу потом нашьём.

– Вот так и я, – невесело улыбнулась девушка. – То ли царица, то ли так кажется издалека.

– Знаешь, дорогуша, сейчас это зависит только от тебя. Ты принесла жертву госпоже?

– Да.

– И что она?

– Молчит.

Недовольно поджав губы, Горго накинула на плечи Кинаны плащ и заколола на плече железной фибулой с расколотым камнем.

– Что ж, значит, ещё не время. Неистовая говорит тогда, когда нужно… Ну что, красота? Враги от такого грозного воина будут бежать, теряя сандалии.

– Если бы так, – усмехнулась в ответ Кинана. – Ладно, меня уже ждут. Спасибо тебе, Горго.

– Это тебе спасибо, девочка, от нас всех, – жрица подала Кинане глухой шлем с пышным чёрным гребнем: немного великоват, но очень грозен на вид. – Да хранят тебя боги.

– Да хранят они всех нас.

Солнце и шум сотен голосов ударили в лицо вышедшей на крепостной двор царице. Блеск оружия, звяканье меди и множество лиц – решимость и страх, одобрение и злоба, отчаяние и надежда. Кинана шла сквозь калейдоскоп людских взглядов, а толпа расступалась перед ней, точно перед идущим на плаху смертником. Царица гнала дурные мысли и улыбалась, но ей казалось, что каждому слышен безумный стук её сердца и биение в пульсирующих у виска жилах.

Открывшийся с крепостной стены вид, в иных обстоятельствах, показался бы даже красивым. Яркий и пёстрый ковёр гисерских шатров опоясывал Эгору, раскинувшись далеко окрест. Сверкало на солнце оружие, ветер развевал конские хвосты и разноцветные ленты, что гисеры использовали вместо знамён. Со стены казалось, что варваров не тридцать тысяч, а все сто.

– Ну что, – властный голос со звучным гисерским выговором донёсся из-за стены. – Долго мне ещё ждать, героз?

– Сколько будет необходимо, – надменно ответил комендант, небрежно облокотившись на каменный зубец стены.

– Мне кажется, ты заговариваешь мне зубы, Амфидокл. Мы оба знаем, что это твоя крепость. Какой ещё начальник?

– Думай, что тебе угодно, Ангвеземест. Пришёл незваным, не жалуйся, что стол не накрыт и хозяин в исподнем, – на стене раздались отдельные смешки. Это неплохо: лучше пусть воины смеются грубым шуткам, чем стенают и клянут судьбу.

Кинана поднялась к коменданту и увидела его собеседника: высокий гисер на соловом коне, красные штаны украшены причудливой клановой шнуровкой, чешуйчатый доспех, наручи и закрывающий лицо шлем сверкают позолотой. На шлеме высокий поперечный гребень из орлиных перьев – знак вождя. Трое конных гисеров держат шесты с семью конскими хвостами на каждом и красно-зелёное полотнище с незнакомым знаком: четыре золотых завитка отходят от