Волшебник Земноморья - Урсула К. Ле Гуин

истинных имен и потому не обращали внимания ни на какую магию. Когда из съестного у них не осталось ничего, кроме нескольких кусков вяленого мяса, Геду припомнились слова Ивы, когда он похитил с очага одно печенье: что он пожалеет об этом, когда ему придется голодать в море. Но даже голод казался приятным, если вызывал подобные воспоминания. Ведь это Ива с уверенностью сказала им, что Гед с ее братом вернутся домой.

Всего три дня нес их на восток волшебный ветер, но для возвращения на запад им потребовалось шестнадцать дней. Еще ни один человек не вернулся из таких далеких восточных краев, в какие заплыли юные волшебники Эстарриол и Гед, отправившиеся в плаванье в открытой лодке, да еще в Красные Ночи зимнего безлунья. На пути им не встретилось жестоких штормов, и, чтобы держать верный курс, им хватало компаса и звезды Толбегрен. Возвращались они чуть севернее того курса, каким плыли на восток, поэтому миновали Астовел и прошли вне пределов видимости Дальнего Толея и Снега. Первой встретившейся им землей была южная оконечность Коппиша. Они увидели поднимающиеся над волнами утесы, похожие на огромную крепость. Над бурунами с громкими криками кружили морские чайки, а ветер относил в сторону голубоватые дымки очагов прибрежной деревушки.

Оттуда до Иффиша совсем недалеко. Тихим сумеречным вечером накануне снегопада вошли они в гавань Исмая и привязали у причала лодку «Зоркую», которая донесла их до берегов царства смерти и вернулась с ними обратно. Потом они поднялись по узким улочкам вверх, к дому волшебника. И когда они переступили порог комнаты, освещенной горящим камином, шагнув в тепло и мир, на душе у них было легко и светло. А навстречу им, плача от счастья, бежала Ива.

Если Эстарриол с Иффиша и сдержал свое слово, сложив песню о первом подвиге Геда, то она до нас не дошла. Хотя в Восточном Просторе рассказывают одно предание о рыбацкой лодке, которая далеко-далеко от всех земель, посреди океана, над морской бездной вдруг села на мель. На Иффише утверждают, что в лодке был волшебник Эстарриол, но на Токе, где о нем никто не знает, говорят, что это случилось с двумя рыбаками, которых шторм занес далеко в Открытое Море. На Хольпе рассказывают, что те рыбаки были с их острова, добавляя при этом, будто им так и не удалось стащить лодку с отмели. Так, передавая историю от острова к острову, сказители изменяют имена героев, а также подробности и обстоятельства самого приключения. Известна еще «Песнь о Тени», но в ней остались лишь некоторые черты сходства с приключением, которое действительно произошло тогда с Гедом, — ведь в течение многих лет историю передавали из уст в уста, что-то забывая, а что-то сочиняя от себя. А в «Деяниях Геда» об этом плавании вообще ничего не говорится, равно как и о встрече героя с Тенью, а также и о других приключениях тех лет. «Песнь» начинается с того, как Гед, целый и невредимый, возвращается с Драконьих Островов, а затем в ней сразу говорится о приключениях волшебника с Кольцом Эррет-Акбе из Атуанских Могил. Одним словом, жизнь Геда достаточно известна лишь с того времени, как он, избранный Верховным Магом Земноморья, снова прибыл на остров Рок.

МОГИЛЫ АТУАНА

—Домой, Тенар! Иди домой!

В глубокую долину спускались сумерки. Вот-вот должны были зацвести яблони, кое-где в тени ветвей уже сияли, как звездочки, распустившиеся до срока бело-розовые цветки. По междурядьям сада, по густой и влажной молодой траве бегала маленькая девочка, счастливая от переполнявшего ее чувства беспричинной радости. Она слышала, как ее позвали домой, но пробежала еще один круг, прежде чем направилась к дому. На пороге хижины, освещенная горящим в доме очагом, ее ждала мама. Женщина следила за девочкой: та приближалась к ней, подпрыгивая и пританцовывая, как пушок от семян чертополоха, который несет ветер над травой в тени яблонь.

Возле угла хижины, соскребая с мотыги налипшую землю, стоял отец. Он говорил матери:

— Ну чего ты так дрожишь над этим ребенком? Через месяц они явятся и заберут ее. Вот и весь разговор. Все равно, что похороним заживо. Зачем так привязываться к ней, коли все равно придется потерять? Нам от нее никакой пользы. Если б заплатили, тогда был бы хоть какой-нибудь прок. Но ведь не заплатят. Просто заберут — и делу конец.

Мать ничего не отвечала, она смотрела, как девочка, остановившись, сквозь деревья вглядывается в небо. Над высокими холмами и над садом просияла яркая звезда.

— Не наша она, — продолжал отец. — И никогда не была нашей с тех пор, как они заявились к нам и сказали, что быть ей Жрицей при Могилах. Ну почему ты никак не хочешь этого понять? — голос мужчины был груб, в нем чувствовались и обида, и горечь. — У нас, кроме нее, еще четверо. Вот те — наши, они останутся здесь, а она — нет. Поэтому не надо так к ней льнуть. Пусть уходит!

— Когда придет срок, — сказала женщина, — я отдам ее.

И она наклонилась вперед, чтобы встретить девочку, которая подбегала к ней, топая по земле босыми белыми ножками.

Мать заключила малышку в объятия, нагнувшись к девочке, чтобы поцеловать черную как смоль головку. Белокурые волосы женщины отливали золотом в отсветах огня из хижины.

Отец остался во дворе, он стоял босой на холодной земле, и ясное весеннее небо быстро темнело у него над головой. Теперь, наедине, когда он мог дать себе волю, лицо его выражало горе — такое тупое, неистовое горе, что у него просто не было слов, чтобы излить его. Наконец и он, передернув плечами, вошел вслед за женой в хижину, освещенную очагом и звеневшую от детских голосов.

1. Поглощенная

ронзительно протрубил и смолк рог. В наступившей вслед за этим тишине слышны были лишь звуки шагов, подчиняющихся единому ритму, который еле слышно отбивал барабан; его тихие, размеренно-медлительные удары напоминали биение огромного сердца. Кровля Престольной Палаты была в трещинах, а в одном месте между колоннами обвалилась целая плита каменного потолка и черепицы,