Волшебник Земноморья - Урсула К. Ле Гуин

Арха почила в третий день предыдущего месяца. Вначале мы пришли в Тенакбах, огромный город, хотя бывалые люди утверждают, что по сравнению с Авабатом он все равно, что блоха рядом с коровой. Но для меня и Тенакбах был достаточно велик: целых десять сотен домов! Оттуда мы направились в Гар. Но ни в одном из городов не нашли девочки, родившейся в третий день минувшего месяца; встречались мальчики, но мальчики, понимаешь, нам не нужны. Так мы добрались до холмистой местности к северу от Гара и начали обходить города и селения. Это мой родной край. Я родился там, среди холмов, где текут реки и зеленеют долины. Не то, что здесь, в пустыне.

Когда рассказ дошел до этого места, сиплый голос Манана стал каким-то чудным, а маленькие глазки совсем пропали среди складок лица. Сделав небольшую паузу, он продолжал:

— Мы не прекращали поиски и неустанно расспрашивали родителей младенцев, чьи дети явились на свет в минувший месяц. Находились такие, что лгали нам, утверждая: «О да, конечно, наша дочка родилась в третий день минувшего месяца!» Понимаешь, бедность там такая, что родители всегда рады избавиться от лишнего рта, особенно, если это девчонка. Встречались и такие бедняки, что жили на отшибе, в уединенных хуторах; они совсем не считают дней и вряд ли знают, как исчисляется время, поэтому они не могли сказать, когда родился их ребенок. Но опытные люди всегда сумеют разобраться в таких вещах. Это непростая работа, и она требовала от нас немалого терпения. Наконец, отыскали мы одно дитя в деревушке, где всего лишь десять хижин, в долине западного Энтата. Эта долина утопала в садах. На вид малышке можно было дать месяцев восемь. Но родилась она в ту ночь, когда отошла Жрица Могил, именно в час ее смерти. Чудесное дитя, оно уже сидело на коленях у матери и поглядывало на нас сверкающими глазенками, а мы стояли, набившись в тесную хижину, как летучие мыши в пещеру. Отец девочки, бедняк, работал в саду богача, где ухаживал за яблонями, и всего-то имел пятерых детей да одну козу. Даже лачуга ему не принадлежала. Все мы столпились в том домишке, и стоило увидеть, как жрицы смотрят на ребенка и переговариваются между собой, чтобы сразу понять, о чем они думают: все, нашли Возрожденную. И мать девочки тоже поняла. Она не проронила ни слова, лишь прижимала к себе ребенка. На другой день мы снова явились туда. И ты только представь себе! Малютка с ясными глазами лежит в своей кроватке, сплетенной из тростника, и так плачет, так визжит, а мать вопит еще громче, чем дочь. Все тельце у девочки красное, как в лихорадке, и покрыто красной сыпью. Мать кричит: «Ох! Ох! Это палец колдуньи коснулся моей доченьки!» Она хотела сказать, что у малышки оспа. У нас в деревне оспу тоже называли «палец колдуньи». Но Коссиль, та самая, которая теперь Жрица Божественного Короля, направилась прямо к постельке и взяла малышку на руки. Все так и попятились к дверям, и я с ними вместе. Я свою жизнь ценю не так уж высоко, но кто по доброй воле войдет в дом, где объявилась оспа? Лишь одна Коссиль тогда не испугалась. Как я уже сказал, взяла она девочку на руки и говорит: «Нет у нее никакой лихорадки!» Затем плюнула на свой палец, потерла сначала одну красную отметину, потом другую — и, понимаешь ли, те сошли одна за другой. Все! Это был всего лишь ягодный сок! Бедная дурочка, эта мать! Она-то думала, что сумеет перехитрить нас и оставить себе свое дитя!

И Манан при этих словах рассмеялся от полноты души, желтое лицо его почти не изменилось, лишь тяжело затряслись щеки — да еще бока.

— Ну, муж ее тут же поколотил, — продолжал он. — Прямо при нас, потому что боялся гнева жриц. После этого мы пустились в обратный путь, снова через пустыню, и вернулись сюда. Но с тех пор каждый год один человек из Священного Селения являлся в ту деревушку среди садов, чтобы проверить, как растет девочка. Так продолжалось пять лет, а на шестой в путь отправились Тхар и Коссиль вместе со стражей храма и солдатами в красных шлемах, которых приставил к ним в качестве свиты Божественный Король. Благополучно добрались они до деревни и столь же благополучно доставили сюда девочку, ибо она воистину оказалась Возрождающейся Жрицей, а значит, искони принадлежала этому Селению… А теперь скажи мне, малышка, кто была та девочка?

— Я, — сказала Арха, глядя куда-то вдаль, словно пытаясь рассмотреть что-то, но не могла увидеть, потому что это ускользало от ее взора.

Один раз она спросила:

— А что делала она… та мать, когда пришли, чтобы забрать у нее дитя?

Но Манан об этом ничего не знал, ибо в последнее путешествие жрицы не брали его с собой.

Арха тоже ничего не помнила. Да и зачем ей эти воспоминания? Ведь все прошло, прошло навсегда. Она прибыла туда, где ей следовало быть с самого начала. В целом мире она знала лишь одно место: Священное Селение у Атуанских Могил.

Первый год, который девочка провела здесь, она жила в большой общей спальне вместе с другими послушницами, девочками от четырех до четырнадцати лет. Даже тогда Манан занимал особое место среди Десяти Попечителей, потому что был ее личным Попечителем, а ее детская кроватка стояла не в главной комнате — длинной, с низкими нависающими балками потолка, — а в маленькой нише, частично отгороженной от общей спальни Большого Дома. Оттуда она слышала, как другие девочки подолгу хихикали и шептались перед тем, как заснуть, а по утрам зевали в серых сумерках, заплетая друг другу волосы. А когда ее сделали Поглощенной, Архой, она начала спать одна в Малом Доме. И эта постель, и эта комната отныне стали ее постелью и ее комнатой на всю оставшуюся жизнь. Этот Дом был ее домом, Домом Жрицы Безымянных, и никто не смел войти в него без ее дозволения. Когда она была еще маленькой, то специально подольше не отвечала на стук в ее дверь, и лишь спустя некоторое время говорила: «Можно войти!» И ее раздражало, что две Верховные Жрицы — Коссиль и Тхар — входили к ней в Дом без стука, очевидно, считая ее дозволение чем-то само собой разумеющимся.

День проходил за днем, год за годом — все похожие один на другой. Девочки в