Волшебник Земноморья - Урсула К. Ле Гуин

вперед, и теперь их разделяло всего несколько ярдов. И тогда Тварь, которая надвигалась на него, снова изменилась. Она простерла в обе стороны что-то вроде огромных чудовищных крыльев и начала извиваться и корчиться, то раздуваясь, то опадая и съеживаясь. На мгновение оттуда глянуло лицо Скиорха, потом — два неподвижных затуманенных глаза, потом проявилось еще одно, совсем жуткое лицо — он не понял, чье, не понял даже, человек то или некое чудовище — с губами, искривленными в муке, и глазами, похожими на провалы в черную пустоту.

При виде этого лица Гед поднял жезл еще выше, и тогда излучение обрело непереносимую яркость; сияние белого огня было столь страшным, что покоряло и разрывало даже черную древнюю тьму. И в его свете все человеческое словно сползло с Твари. Она начала сжиматься, опала, почернела и поползла по песку на четырех коротких когтистых лапах. Но ползла она все-таки вперед, на Геда, подняв к нему слепую бесформенную морду без рта, без ушей и без глаз. И когда наконец они сошлись, то в волшебном белом сиянии она стала кромешно черной. Окруженная со всех сторон белым огнем, она вскинулась на дыбы. В молчании сошлись лицом к лицу человек с Тенью и остановились.

Громко и ясно Гед произнес имя Тени, взорвав древнюю тишину. В тот же самый момент Тень тоже выговорила, без языка и губ, то же слово:

— Гед!

Два голоса слились в один.

Выпустив жезл, Гед протянул вперед руки и схватил свою Тень — эту черную часть собственного существа; и она тоже потянулась к нему. Тьма и Свет сошлись и стали единым существом.

Но Бобу, издали следившему за происходящим сквозь мглистые сумерки, показалось, что Гед побежден, ибо яркое сияние начало тускнеть и меркнуть. Отчаяние и гнев наполнили его душу, и он спрыгнул из лодки на песок и побежал, чтобы спасти друга или умереть вместе с ним; он мчался к тускнеющему, дрожащему свету, угасающему в пустой тьме иссохшей страны. Неожиданно почва стала уходить у него из-под ног, будто он ступил на зыбучий песок. Боб взмахнул руками, теряя равновесие, и вдруг оказалось, что он барахтается в тяжелых холодных волнах, захлебываясь водой. Внезапно вокруг него вспыхнул мир — оглушающим шумом, ярким блеском дневного света, лютым холодным ветром и горечью соленой морской воды во рту. И он понял, что тонет в самом настоящем живом море.

Рядом на волнах покачивалась пустая лодка. И больше ничего. Вершины волн обрушивались на Боба, били в лицо и заливали водой глаза. Он плавал плохо, но держался на поверхности воды и понемногу приближался к лодке. Наконец он схватился за борт и влез в лодку. Кашляя и отплевываясь, отирая рукой с лица воду, стекавшую с волос, Боб отчаянно озирался, не зная даже, в какую сторону надо глядеть. С трудом он высмотрел среди волн что-то темное — далеко от лодки, там, где только что простирался песок, а теперь бушевало вольное море. Он схватился за весла и начал грести как одержимый. Боб доплыл до друга и, ухватив Геда за руку, втащил его в лодку.

Гед находился в каком-то оцепенении и смотрел, ничего не видя. На его теле Боб не заметил ни ран, ни других видимых повреждений. Черный тисовый жезл, давно погасший, Гед крепко сжимал в правой руке и не отдавал. И не говорил ни слова. Совершенно обессиленный, промокший, дрожащий как в ознобе, он лежал темной кучкой на дне лодки возле мачты. Гед ни разу не глянул на Боба, пока тот поднимал парус и разворачивал лодку, чтобы подвести под северо-восточный ветер. Кажется, он ничего не видел. Однако его взгляд был устремлен куда-то вперед. А там, впереди, где село солнце, на клочке ясно-синего, уже темнеющего неба, проглянувшего между грядами облаков, появилась молодая луна. Краешек лунного серпа цвета слоновой кости, осветивший темный океан отраженным солнечным светом.

Приподняв голову, Гед смотрел на запад, на далекий лунный серп. Он смотрел на него очень долго, а потом встал на ноги, выпрямился, взял жезл и поднял его двумя руками, как воин поднимает длинный меч. Он оглядел море, вздувшийся коричневый парус над своей головой, потом посмотрел в глаза своему другу.

— Эстарриол, — сказал он. — Видишь, это свершилось. Я снова стал самим собой. И я свободен. С нею покончено. — И он засмеялся. — Рана исцелена. Я жив! И свободен!

И вдруг он согнулся, спрятал лицо в ладонях и заплакал, как ребенок.

Все это время Боб следил за ним с тревогой и страхом, не зная наверняка, что именно произошло на темной земле. Он не был уверен, кто с ним в лодке — Гед или Тварь, принявшая его облик. Поэтому он сидел, не снимая руки с якоря, готовый в любую минуту пробить днище лодки и утонуть здесь, в Открытом Море, вместе со злобной Тварью, только бы не везти ее в Земноморье. Ведь, возможно, что вовсе не Гед, а Тень сидела здесь в лодке в его обличье. Но сейчас, глянув в лицо своему другу и услышав, что он сказал, Боб облегченно вздохнул, и все его сомнения и страхи отлетели прочь. Он понял, что произошло: Гед не погиб и не потерпел поражение, но, назвав своим именем тень своей смерти, вновь стал прежним Гедом — человеком, который, познав свою истинную сущность, уже не станет подчиняться чьей-либо власти и служить чьим-то целям, кроме своих. Поэтому он будет теперь жить лишь ради самой жизни и никогда не будет служить силам разрушения, страдания или ненависти, и никаким другим темным силам и целям. В самой древней песне «Сотворение Эи» есть слова:

Лишь в молчании — слово,

Лишь во тьме — свет.

Лишь в умирании — жизнь.

Ярок полет ястреба

В пустынном небе.

Эти слова громко напевал теперь Боб, правя на запад, и они летели в зимней ночи на крыльях холодного ветра, который дул им в спины из беспредельности Открытого Моря.

Они плыли на запад восемь дней, а потом еще восемь, прежде чем снова увидели землю. Много раз пришлось им наполнять свои бурдюки соленой морской водой и опреснять ее наговором. Они пытались ловить рыбу, но даже с помощью Самых сильнодействующих рыбацких наговоров и призываний ловилось очень мало, очевидно, рыбы в Открытом Море не знали своих