Пеший камикадзе, или Уцелевший - Захарий Калашников

несёшь персональную ответственность, понял? И ещё — я больше не хочу о нём слышать, и видеть тоже; определи его туда, откуда он не будет портить мне картину мира, где он будет тих и нем, как в могиле!

Игорь охотно кивнул. У него было такое место: курган Саур — Могила.

ГЛАВА ПЯТАЯ

За дверью, куда Ходарёнок отправил Биса, где бы тот ни мешал, Егор оказался наедине с собственными мыслями, размышляя над тем, как вышло, что в один день он убил четверых, что в дни жарких боёв за чеченскую столицу в двухтысячном с ним случилось лишь однажды. После штурма Грозного была уже совсем другая война, минная, во время которой Егор подорвался на фугасе, боролся за жизнь, а после — с суровой действительностью. Мало кто остаётся прежним после такого. Впрочем, Егор не обозлился, как это часто бывает у людей с подобными историями. А если и случалось с ним что — то подобное, то чаще по причине метеозависимости. Так, или иначе, его война только упрочила табу на убийство. Жизнь, пусть и трудная — ни до, ни после — не представлялась ему зоной боевых действий, чем — то вроде Грозного зимой двухтысячного, когда с Михалычем, «летёхой» из разведроты, земляком и выпускником разведывательного факультета Новосибирского военного института того же, что и Бис года, они вели предельно понятный для большинства братишек «хоккейный» счёт лично убитых в боях боевиков. Этот счёт не был в пользу Биса, но смотрелся вполне конкурентным, чем сегодня Егор совсем не гордился, а даже напротив, стыдился… Он с облегчением вздохнул, что комбату известны двое, что пали от гранаты, от чего не пришлось отпираться и корить себя за убийство, прикрываясь ложным грехом или убеждать, что покойники виноваты в случившемся сами. А двое других головорезов, которых даже не подумали записать на его счёт, прежде хладнокровно убили троих и едва не надругались над девушкой… Облегчённо вздыхая, Егор усмотрел в произошедшем очевидное благо, удобным и достаточным оправданием для которого послужило то, какие намерения удалось пресечь и глубоко задумываться, решил, не стоит. Бис не был плохим, в жизни он встречал людей куда отвратительнее, и был убеждён: он такой, в частности снаружи, чтобы отпугивать тех, кто похуже.

Мир на востоке Украины, как в той же Чечне или в Ингушетии не строили люди добрые, образованные и бескорыстные. Так же как не начинали войну люди злые, глупые и алчные. В каждом человеке всего этого было поровну, по чуть — чуть, и в разное время под действием обстоятельств одно выпячивалось сильнее другого: страх сильнее смелости, лживость сильнее честности, личная выгода сильнее общего блага. И редко — наоборот. Если приглядеться заметно сразу, что в любом человеке много — много всего, в то числе очень плохого, очень необразованного и очень алчного. Не все высоко и духовно развиты и такому никогда не случиться. У большинства развитие, как образование, до самой смерти останется средним; может быть, специальным. С чего взяться другому?

Кто в действительности воевал на Донбассе? Совершенно ясно, что воевали те, кто совсем недавно стоял у станка, в шахте или сидел за штурвалом колхозного комбайна или ассенизаторского грузовика, и пересел стрелком в окопы или механиком в трофейный танк. Воевали холопы, не особенно чуткие простолюдины, за плечами которых не было ни политических, ни военных традиций, ни амбиций, ни учёных знаний, ни серьёзного боевого опыта — эдакие недопобедившие в Афгане «войны — интернационалисты», недовоевавшие «кэтэошники» с «торфяных пожаров» Северного Кавказа, и те, кто последний раз в детстве играл в дворовую игру — войну с деревянными наспех сколоченными автоматами, вдруг ощутившие в себе бойцовский дух и военный потенциал.

У многих, кто оказался в зоне военных действий, мотивы воевать были самые разные, можно сказать, у каждого свои, но обнажилась и идентичность чувств, и желание противостоять обыкновенному фашизму, который советский народ однажды победил. Большинство знали об этом из школьных учебников истории с большим количеством ужасающих ошибок и противоречий, явных нестыковок, а в некоторых случаях намеренных позорных искажений, где прорывы не увенчанные успехом имели катастрофические последствия и колоссальные человеческие жертвы; где наступления не достигли цели и атаки превратились в кровавые «мясорубки»; где штабное командование зачастую ошибалось с направлением главного удара противника и как следствие несло напрасные потери. За подобными преступлениями нередко стояли циничные полководцы порой с абсолютно чудовищной оценкой солдатских возможностей и варварским отношением к личному составу, которые после, с не меньшим цинизмом, напишут многострадальную историю тысячекратно занизив потери Красной Армии, чтобы скрыть тактические и стратегические просчёты в оценке направлений ударов и мощи гитлеровской армии, обставив поражения на отдельных фронтах и их участках победой над фашистами числом потерь, списав это на сознательную готовностью советских людей к самопожертвованию. Все эти события получат свою историческую меру языком не только трусов, подлецов и предателей, но и настоящих героев и будут объяснены как необходимо для будущих поколений.

…В конце коридора, скрипнув дверью, появился размытый в засвеченном солнцем окне силуэт, твёрдо зашагавший в сторону Биса. Им оказался абхазский командир Абга Цагурия.

— К комбату? — спросил он.

— Нет, — ответил Егор.

— Кто? — небрежно мотнул Цагурия на дверь хищным подбородком на крепкой шее.

— Медведчук…

— Выходит, отыскал тебя? — улыбнулся Абхаз, на этот раз подобревшим лицом.

Бис утвердительно моргнул.

— Мы на Хмельницкого такой рейд провели, весь район зачистили! Нашли пять покойников в тот день… Что — нибудь знаешь про это?

Егор пожал плечами, не желая врать или признаваться. Знал, что признание непременно повлечёт разбирательство, требующее внятного объяснения, которого не было — всё вышло спонтанно и, пожалуй, совершенно случайно.

— По всем приметам тебе надо менять роту, слышишь? — улыбнулся Цагурия.

Бис закивал, радостно соглашаясь.

Дверь комбата с треском распахнулась и показалась осторожная голова Ходарёнка. Обычно, так открывали двери во время зачисток помещений, успел подумать Егор, и когда подозревали в подслушивании разговора через закрытую дверь: вероятно, комбат услышал за дверью голоса.

— А? Абхаз! Заходи! — строго сказал он, впустив ротного в свою темноту и живо закрыв дверь.

Егор снова остался в пустом одиночестве. Правда, ненадолго. Внезапно, почти вероломно, в его мысли проникла Анжела. Он мысленно отмахнулся от неё и представил Катю, но Анжела сопротивлялась — заполнила его голову стойким ароматом вечерних духов, отсутствующим в реальности и тем не менее перешибающим кислый запах пыльного камуфляжа недельной носки. Егор даже забыл о чём прежде думал, а через минуту в дверь вышел Игорь.

— Это