Пеший камикадзе, или Уцелевший - Захарий Калашников

не будет услышан.

— Да, — улыбнулся Песков. — Ильич у нас вроде шерифа: местный закон.

— Да, какой закон? — отмахнулся старик из угла. — Ныне весь закон у олигархов и суров он только к бедным, которых официально почти одиннадцать миллионов… в том числе и я, — старик захлопнул ящик и вернулся к столу с початой бутылкой водки и тарелочкой, прикрытой газетной страницей. — Сало есть, хлеба нема: ещё не подвезли, — сказал он и поставил всё на стол. — Молодой, — зыркнул он на Витьку, — тащи кружки. Налей, — он по очереди указал кривым пальцем на каждого кому полагалось, — кроме себя. Будем знакомиться.

Песков безропотно повиновался и шустро отскочил от стола.

— Кем будешь? Откуда? Зачем явился?

— Ильич, ну к чему допрос? — встряхнул плечами Медведчук.

— Чего вдруг допрос, командир? Я этой вашей хитрой грамоте не обучен. У нас обычное знакомство, как положено у людей. Как нам ещё узнать друг друга?

— Егор из Москвы, кадровый военный, — сказал ротный, — сапёр…

— Да что вы за него говорите? — возмутился Ильич снова, нахмурив густые брови. — Сами сказали: не немой!

— Зовут меня Егор, — заговорил Бис, — родился, крестился, учился, служил в войсках, подорвался в Чечне на фугасе, теперь здесь…

— Ммм… — жуя сало, промычал старик, двигая прокуренной бородой на лице. — Воевать значит пожаловал?

— Вроде того.

— И зачем тебе? До сих пор ещё не понял, что тебя уже однажды наебали?

Егор насупился: что — то из этой «оперы» он прежде слышал, но с ним вроде иначе поступили, хотя всё о чём говорил старик, он отлично понимал.

— После Афгана я решил: мы поумнели, — Ильич заговорил приглушённым бархатным голосом, — потому что поняли, что был страшный обман компартии — ошибка такая общей численностью в тридцать два мотострелковых батальона на БМП, которые там сгинули не за что. Потом пиндосы как тараканы полезли в Ирак и в Афган… О, думаю: мы точно умнее, а они как говорил один задорный сатирик, совсем тупые. А сейчас смотрю: нет, с чего нам умнеть? Мы себе Афган придумали, — загнул он крупный как сарделька большой палец, — придумали Чечню, — он загнул указательный поверх большого и, бросив счёт, махнул рукой в сторону как ковшом экскаватора, — дальше придумаем Африку или Ливанту какую — Сирию с Ливией и опять погоним туда пацанов за каким — то хером!

«Вот от кого услышал Песок про Ливанту» — улыбнулся Бис.

— Сегодня третье воскресение июня, день медработника. Звонил в Славянск, поздравил сестру, им из Юрковки привезли трёх местных ополченцев, мёртвыми — с боем прорывались через блокпост Нацгвардии… Все молодые и безусые…

Витька аккуратно поставил кружки рядком как по линейке и уселся на прежнее место взволнованным.

— Ты, Ильич, думаешь: только молодые погибнут? — сказал он с вызовом на лице.

— Ну, чего ты бурчишь как чайник? — плеснул Ильич в кружки. — Не к тому я, что молодые и безусые это плохо. Жалко вас! Мы, старичьё, пожили, а вы, племя сопливое, ещё нет, — он выразительно задвигал кожей высокого загорелого лба, раскрывая всегда прищуренные почти прозрачные будто выцветшие за жизнь глаза во всю величину. Поставил бутылку и потрепал трепетной рукой Пескова по голове. — Ладно, давайте за знакомство и медицину.

Егор без удовольствия выпил: вспомнил вчерашние злоключения. Ротный пить не стал, пригубил для вида и с интересом поглядел на Егора, оценивал.

«Конторская привычка», — потупил Бис взгляд, чувствуя, как водка обожгла нутро.

Ильич тяжело вздохнул, сграбастал бутылку, скудный провиант прикрыл газеткой и без объяснений прибрал припасы в ящик — хранилище.

— Значит, так, — строго посмотрел Медведчук на завхоза, — выдай полотенце, мыло и постель, и определи место для ночлега… и поставь на довольствие только не на своё. Понимаешь, о чём я?

— Я не запомню, — огрызнулся на это Ильич и добавил. — Что попросит, то и дам, если будет… А не будет, сам знаешь, что… — сказав это, он вышел за дверь.

— Ладно, — поднялся Медведчук, — покажи здесь всё… — сказал он Пескову. — Мне надо пару звонков сделать и далеко не уходи, можешь понадобиться.

Бис и Песков вышли. Теми же нехитрыми коридорам с убогими будто зверьём обглоданными и всё — таки спасительными для инвалида перилами, спустились на первый этаж и оказались на улице, там, где у крыльца привычно курили ополченцы, словно никогда не расходились.

— …Короче, я согинаюсь… — рассказывал сухопарый ополченец, изображая как именно он это делал, — и пули такие прямо над моей башкой влетают в мрачную харю Плетнёва Кирилла Семёновича, сорок шестого года рождения. Можно сказать, мы тока зазнакомились — а он при мне второй раз помер!

Разразился одобрительный хохот.

Егор догадался: худосочный вернулся с кладбища близ «трёшки», где попали под обстрел и сейчас делился впечатлениями.

— Памятник, короче, в труху. Меня осколками сука — мрамора посекло… во, видал? — боевик смахнул с головы бейсболку, склонил стриженую голову и, нащупав пальцами, показал на затылке рану.

Пока Бис разглядывал вояк, Песков взгромоздился на стоявшую поодаль двухсотлитровую бочку с цветущей водой, прикрытую обрезками досок вроде крышки, и закурил.

— Ты вроде не курил? — спросил Егор.

— А я и не курю, так, балуюсь…

— А Ильич, он кто?

— Да хуй его знает? — сплюнул Витька. — Кагарлицкий Владимир Ильич это всё что я знаю… Карагандинским дразню, когда заебёт… А больше знать мне незачем: простой мужик, обычный, заёбистый как все в его возрасте, — посыпалось из Песка.

— Чего злишься? — сказал Бис, поглядывая на сухопарого издали. — На отца похож?

— Есть немного, — ответил Витя, сощурив глаз, в который попал дым.

Сухопарый вдруг хищно подскочил к соседу и незамедлительно, как показалось без объяснений, залепил тому кулаком в лицо. Егор отпрянул точно удар назначался ему.

— Пошла жара, — без восторга сказал Песков, презирающий подобные инциденты. — Такое происходит часто. Сам знаешь, мужской коллектив — волчья стая.

— Опять не поделили чего? — Ильич появился из облака белого дыма раскуриваемой на ходу трубку как пиратский бриг из тумана. Да и сам он выглядел как завзятый пират. — Вот петухи бойцовые разошлись курам на смех. Только кур нема, — старик надсадно кашлянул.

— Их понять можно, они здесь исключительно за этим, — сказал Егор. — А вам это зачем, Владимир Ильич?

— Затем, — старик напустил дымовую завесу. — Видишь ли, под конец жизни дело у меня появилось. А то я без оного ссохся уже. Всю жизни шоферил и тут решил, пошоферю. А тебе, безрукому, это зачем? Я же вижу, не война тебя сюда привела… Был бы убогий совсем, я бы понял: вроде, как жить незачем. А ты с виду справный, и как кажешься, не дурной вроде. Знать, кабы не из-за бабы