Женственность. О роли женского начала в нравственной жизни человека - Я. А. Мильнер-Иринин

этических принципов истинной человечности, верховных велений совести, нравственного закона. Говорят о женской сентиментальности, но эта сентиментальность есть на самом деле ее – женщины – извечная доброта – залог всего лучшего, что есть в натуре женщины, доброта, в которую изливается переливающая через край узкого семейного круга любовь женщины-матери, ее интимнейшее материнское чувство. В доброте материнское чувство распространяется, как уже говорилось, не только на ближайшее окружение женщины, и не только на трудовой класс, к которому она сама принадлежит, но и на все человечество, именно на трудовое человечество, как это ясно само собой, ибо невозможно быть одинаково добрым к угнетенному и к тому, кто его угнетает, как нельзя сочувствовать одновременно и порабощенному и поработителю, и жертве и палачу. Как раз напротив, испытывая добрые чувства к униженным и оскорбленным, мы одновременно испытываем гнев к унизителям и оскорбителям. Так было, так есть и так будет, пока существует на Земле строй эксплуатации человека человеком.

Женщина в большей мере, чем мужчина сохраняет в своем душевном облике непосредственность детства. Детская непосредственность души сопровождает женщину на протяжении всей жизни и недаром мы сплошь и рядом обращаемся с ней, как с ребенком. Однако своего высшего выражения детская непосредственность женщины достигает как и доброта, с которою она органически слита, в женщине-матери. И эта детская непосредственность души, являющаяся не чем иным, как оборотной стороной той же доброты, и определяет такую доминирующую черту характера женщины, какова правдивость – душевное условие для образования себя в духовном (нравственном) принципе совести.

Существует превратное представление о женщине как существе лживом, – вероятно потому, что она нередко обманывает надежды мужчин. Не вдаваясь в более подробную сравнительную оценку в этом смысле – в смысле лживости – характера мужчины и женщины, скажем лишь, что в пользу женщины говорит уже один этот факт детской непосредственности, ей присущей. А дети, как известно, не лгут (если они не фантазируют), – с единственным, впрочем, уточнением: если их к этому не принуждают насилием или угрозой насилия. Социальные условия, культивирующие насилие и ставящие женщин и детей в зависимое положение от произвола мужчины – мужа или отца, – обусловливают сплошь и рядом их лживое поведение. Вот почему, кстати, и содержание детей до окончания ими курса общего образования («среднего образования», по принятой терминологии) в обществе, основавшем свое благосостояние на общественной собственности на средства производства, должно взять на себя государство трудящихся. Но это только одна сторона дела. Другая же сторона состоит в том, что дети до того, как они вступают на трудовой путь, когда действует социалистический критерий труда и распределения «От каждого по способностям, каждому по труду», – должны быть поставлены в равные, возможно лучшие, условия жизни, воспитания и образования.

Только ценою насильственного вторжения в ее жизнь, возвращаемся к нашей теме, можно заставить женщину изменить правдивости и искренности, столь свойственных ей от природы – именно как женщине, существу доброму. Правдивость с самого начала устанавливает между людьми прямые, т. е. кратчайшие, отношения. Прямая линия, как известно, – кратчайшая линия между двумя точками; всякая кривая неизбежно длиннее такой прямой. И правдивость во взаимоотношениях между людьми так же точно иллюстрируется этой кратчайшей прямой, как и лживость в этих взаимоотношениях – велеречивой кривой линией. Правдивость, если продолжить эту параллель, также характеризуется ясностью и однозначностью, как и прямая линия, которая есть и бывает (в возможности) только одна; тогда как лживость так же темна и многозначна (в возможности), как и кривая линия. Вот почему правдивость – столь важное душевное условие для образования себя в духе принципа совести, повелевающего оберегать в себе совесть.

Женщина, как правило, более совестливое существо, чем мужчина. Это не следует понимать так, что в женщине больше совести, чем в мужчине. Не говоря уже о том, что к категории совести, как к категории идеальной, не приложимы вовсе понятия больше и меньше, – все принципы истинной человечности именно как идеальные принципы составляют нравственные максимы: никто не может сказать о себе, что он обладает совестью, а другой нет. Он мог бы скорее сказать то же самое о другом сравнительно с собой, если бы в таком понимании совесть не ускользала бы вовсе от наших грубых прикосновений. Перефразируя слова поэта, можно сказать, что совесть в будущем живет… Человек стремится низвести совесть будущего, идеальное представление о коей он создает в своей душе уже сейчас (ибо без этого его жизнь – бессмысленна), в себя, ни на минуту не успокаивая себя, что он уже этого достиг: как раз напротив, он в этом смысле постоянно и всегда чувствует себя полностью неудовлетворенным и поступает не как тот, кто уже совестен, но как тот, кто стремится быть таковым. Поступая нравственно, человек вместе с тем далек от самомнения.

Следовательно, надо различать совестность и совестливость: не будучи совестен (ибо это возможно только в идеале), можно и должно быть совестливым (стремиться к этому идеалу). Нет совестных людей, как нет и людей бессовестных. Таковыми бывают лишь поступки (совестные или бессовестные – нравственные или безнравственные). Но зато все люди совестливы – в меру своего воспитания (и самовоспитания), образования (и самообразования) – развития. Пусть не говорят, что есть люди, вовсе и не обнаруживающие стремления быть совестными. Если они такого стремления не обнаруживают, то это еще далеко не значит, что оно в них отсутствует. Все люди по природе стремятся к идеалу, ибо человек – общественное, трудовое, творчески-преобразованное существо, стало быть, существо нравственное, – даже если он по обстоятельствам жизни принадлежит к классу эксплуататоров: эта его классовая принадлежность вполне случайна относительно его же природы человека. Каждый легко поймет, что эксплуататоры приходят и уходят, а человек остается. И если человек нередко, повинуясь велению совести, сбрасывает с себя иго собственной эксплуататорской природы, то сбросить с себя человеческую сущность он может лишь вместе с собственной кончиной. Не стремится поступать по совести, иными словами, не является совестливым разве только человек, страдающий психофизической аномалией. И когда я говорю, что женщина, как правило, совестливее мужчины, я хочу лишь подчеркнуть, что в ней потребность в совести – сберечь в себе совесть, поступать по совести подготовлена ее правдивостью, искренностью, которая в ней непосредственно связана с ее исконной добротой, в основе которой ее материнское чувство. Чувство это присуще женщине, хотя, разумеется, в разной степени и форме, с тех самых пор, как она начинает сознавать себя – с самого раннего детства: разве трогательная забота девочки о своей кукле, при всем том, что она же по своему детскому неразумию нередко и плохо обращается с