Женственность. О роли женского начала в нравственной жизни человека - Я. А. Мильнер-Иринин

все больше и больше. Они распространяются в полной мере и на детей ее ребенка, и на детей их собственных уже детей, если она прабабушка, и кончаются только с ее кончиной. Именно эти бесконечные заботы, радости и горести, с ними связанные, и делают ее жизнь – жизнь матери – предельно насыщенной любовью, любовь делается для нее просто привычкой, становится ее второй натурой, ее «вторым я», до такой степени наполняет до самых краев жизнь женщины-матери, что она – великая эта Любовь – неизбежно уже переливается через эти края ее собственной жизни, изливается на всех, с ней соприкасающихся, изливается в доброту, и, распространяясь все дальше и дальше, заливает собой все человечество. Мало того, эта любовь женщины-матери изливается на всю природу, не только на людей, она распространяется на животных, на растения, оборачивается нежной и стыдливой специфически женской жалостью ко всему живому, ко всему, в чем теплится хотя слабая искра жизни, жалостью, которая собственно и есть прославленная Доброта женщины.

Велико нравственное значение каждого отдельного подвига – подвига в труде, подвига на поле брани за правое дело, подвига мысли и духа. Но что может сравниться с повседневным, систематическим и сплошным подвигом, какой являет собой вся жизнь женщины-матери – от беременности и до самой смерти. И если каждый отдельный совершаемый тем или иным человеком подвиг так неотразим и так облагораживающе действует на людей, то как же должен действовать на них подвиг целой жизни женщины-матери. Жизнь ее – в настоящем значении слова целая цепь подвигов – во имя ребенка, во имя будущего человечества. И если тот или иной отдельный героический акт действует на наше воображение сильнее, нежели подвиг-жизнь матери, расцвечен для нас гораздо более яркими красками, то именно потому, что мы, как уже говорилось, так свыклись с каждодневностью этого материнского подвига, так свыклись с его простой естественностью и совершенной нормальностью, что, испытывая повседневно и повсечасно и незаметно для самих себя его благотворное на нас действие, в том числе, разумеется, и нравственное, мы лишь тогда начинаем замечать его, когда он нас покидает с кончиной самой женщины-матери, как и воздух, которым мы дышим, мы ощущаем по-настоящему лишь когда он улетучивается. Следует ли говорить о том, что живыми свидетелями ее прошедшей жизни-подвига остаемся мы сами, – если нравственное семя, зароненное ею в нашу душу, развившись в ней, даст свои плоды. Нравственное воздействие женщины-матери на жизнь человеческую тем более велико, что ее героизм – не одиночный акт и даже как героизм целой жизни не единичное явление, но героизм в самом точном значении слова массовый (сколько женщин-матерей на свете!), всечеловеческий героизм.

Нравственное значение материнства, материнского чувства, переоценить невозможно. Не следует забывать, что мать во всем ориентируется на своего ребенка: все то, что служит к его здоровью, физическому и нравственному – для нее высший закон. Но ведь ориентация на ребенка (вообще на ребенка, не только своего) – нравственный долг каждого. Что бы человек ни делал, он всегда должен иметь в виду ребенка, т. е. свое будущее, должен делать то, что способствует его нравственному росту и решительно воздерживаться от всего, что может подать ему плохой пример. Такая ориентация на будущее прямо проистекает из этического экстаза, предписываемого совестью и состоящего в том, что человек призван всеми силами низвести совесть будущего в себя, чтобы сохранить в себе собственную совесть и чтобы разобраться в ее идеальных требованиях.

Я, человек, всем своим существом, насколько это мне удается, должен порываться из настоящего, ограниченного уровня нравственного самосознания к более совершенному нравственному сознанию будущего, как оно представляется моему умственному взору уже в настоящем. И в той мере, в какой я сумею подчинить все свои помыслы и все свои поступки этому своеобразному этическому экстазу, сумею совершить этот умственный выход за пределы настоящего, мое собственное нравственное сознание будет становиться все более совершенным, равно как и более совершенным будет становиться тот новый мир, который я призван творить как человек.

И еще:

Касательно будущего существуют два взгляда, которые, при всей своей противоположности, одинаково фаталистичны. Согласно первому взгляду, будущее есть результат целеполагающей деятельности божественного творца, цели которого нам, однако, неизвестны, ибо сие не дано знать. Согласно второму взгляду, будущее есть результат слепой игры случайных сил природы (общества в том числе). И тот и другой взгляд одинаково исключают наше собственное сознательное участие в создании этого будущего. Истина состоит в том, что это будущее мы творим сами, руководствуясь идеалом добра и в соответствии с законами природы и общественно-исторического развития.

Но если в создании этого будущего мы своим творчески-преобразовательным трудом принимаем самое непосредственное участие, то мы в состоянии составить себе о нем более или менее определенное, хотя в то же время, если это отдаленное будущее, и более или менее фантастическое (научно-фантастическое) представление. На этом и основана сама возможность этического экстаза, предписываемого принципом совести в качестве одного из условий сохранения, развития и укрепления в себе самой совести.

Будущая совесть человечества подготовляется нами же – в воспитании подрастающих поколений, и в этом поистине великом деле женщине- матери принадлежит (и по праву принадлежит) решающая роль.

Женщина – наша героиня – счастливо вырастила своего сына. Он здоров, умен, образован, мужествен, девушки заглядываются на него. Но вот война обрушилась на нашу Родину, родину всемирного коммунизма, и принесла с собой новые жгучие заботы. Конечно, война бедствие для всех, но каким катастрофическим бедствием она должна обернуться для женщины-матери, призванной отдать, как говорится, на заклание с такими мучениями выпестованного и взращенного ею сына. Конечно, надо надеяться (без надежды жить нельзя!), – ведь не все же погибают на войне и не всех же она калечит; как раз напротив, гораздо больше воинов выживают (так ей иногда кажется) и возвращаются к своим домашним очагам – к своим матерям. Но ведь ее сына вполне может и не оказаться среди них… А если он вернется невредимым, как она, мать, будет тогда смотреть в глаза соседке, тоже матери, потерявшей своего сына?! Может, ему лучше вернуться с ранением? И она – женщина-мать – будет испытывать жгучий стыд перед той женщиной-матерью, который с неизбежностью примешается к ее же бесконечному блаженству от одного только сознания, что сын жив. С этим ликующим сознанием она каждый день будет ложиться, с ним же будет просыпаться ночью, и не раз, и с ним же будет вставать от сна. Вы спросите, причем же тут стыд, да еще жгучий? Разве наша героиня виновата в беде своей соседки, ведь такая же беда ожидала и