Ультиматум Борна - Роберт Ладлэм

— Причард! — крикнул Борн. — У тебя есть лейкопластырь?

— Что случилось, сэр? — изумился помощник управляющего. — Вы — здесь. А нам сказали, что вы уехали...

— О, дьявол!

— Сэр?.. Невыразимые соболезнования наполняют неизбывной горечью мое сердце...

— Закрой пасть, Причард. Ты понял?

— Да, сэр... Меня не было сегодня утром, и я, к сожалению, не мог поприветствовать вас, не было и днем, поэтому я не мог проводить вас и выразить свои самые глубокие чувства в связи с тем, что мистер Сен-Джей попросил меня поработать сегодня вечером — даже, по правде говоря, ночью...

— Стоп, Причард! Дай пластырь и не говори никому — никому, ты понял? — что меня видел. Заруби это себе на носу.

— Да, сэр, все ясно. — Причард подал Борну коробочки с лейкопластырем. — Это такая привилегия — иметь доступ к столь важной информации; я никому ничего не скажу ни о вас, ни о том, что мне известно о пребывании здесь вашей жены и детей... О Боже, прости меня!! Простите меня, сэр!

— Я прощу, Причард, и Он простит, если ты будешь держать язык за зубами.

— Да, сэр! У меня рот на замке. Это такая честь для меня...

— Тебя прихлопнут, если ты злоупотребишь этой честью. Понятно?

— Да, сэр!

— Не падай в обморок, Причард. Иди на виллу и скажи мистеру Сен-Джею, что я буду поддерживать с ним связь и что он должен оставаться на месте. Ты понял? Он должен оставаться на месте... Кстати, и ты тоже!

— Да, сэр! Может быть, я мог бы...

— Забудь об этом... Вали отсюда!

Перепуганный помощник управляющего торопливо засеменил по газону к дорожке, которая вела к восточным виллам. Борн подбежал к двери. Оказавшись в доме, он взлетел по лестнице, перемахивая сразу через две ступеньки — всего несколько лет назад это были бы три ступеньки, — и задыхаясь добрался до кабинета Сен-Жака. Войдя в кабинет, он закрыл дверь и быстро направился к стенному шкафу, где, как ему было известно, шурин держал одежду. У них был примерно одинаковый размер — нестандартный, как утверждала Мари, — и Джонни частенько брал взаймы пиджаки и рубашки Дэвида Уэбба, когда гостил у них. Джейсон подобрал себе неброскую одежду: легкие серые полотняные брюки и хлопчатобумажную темно-синюю куртку; единственная рубашка, которую ему удалось разыскать, была коричневой и с короткими рукавами. Ему хотелось, чтобы его одежда была предельно неброской.

Он начал было раздеваться, но почувствовал резкую боль в пораненной шее. Взглянув в зеркало на дверце шкафа, он обеспокоился тем, что увидел: повязка стала темно-красной от крови. Он открыл коробочку, в которой лежал самый широкий пластырь; времени для того, чтобы сменить повязку, не было, он мог только укрепить ее и надеяться, что это остановит кровотечение. Он обмотал лейкопластырь несколько раз вокруг шеи и закрепил его. Повязка стала более неудобной, но он должен был забыть о ней.

Он переоделся, пытаясь воротником рубашки прикрыть шею, сунул пистолет за пояс и положил катушку с леской в карман куртки... Шаги!! В тот миг, когда он прижался к стене, достав пистолет, дверь отворилась, и в ее проеме появилась фигура старого Фонтена. Тот замер на мгновение, но, увидев Борна, закрыл за собой дверь.

— Я пытался найти вас по рации, не зная, честно говоря, живы ли вы, — сказал француз.

— Мы должны пользоваться рацией только в крайнем случае. — Джейсон отошел от стены. — Я думал, вы получили этот приказ.

— Да, получил, с этим все в порядке. Думаю, что у Карлоса, наверное, тоже есть рация. Он не один, и вы это знаете. Поэтому-то я и бродил повсюду, разыскивая вас. Потом меня осенило, что вы и ваш шурин можете быть в его кабинете, штаб-квартире, так сказать.

— Расхаживать тут в открытую — большая глупость!

— Я не идиот, мсье. Иначе я погорел бы давным-давно. Где бы я ни ходил, я делал это с величайшей осторожностью... Я все-таки решился вас разыскать, надеясь, что вы живы.

— Я жив, и вы меня нашли. Что дальше? И вы и судья должны находиться на какой-нибудь пустой вилле на отшибе, а не бродить вокруг.

— Мы там и были. Видите ли, у меня есть план, stratageme[50], которая, по-моему, вас заинтересует. Я обсудил это с Брендоном...

— Брендоном?

— Это имя судьи, мсье. Он полагает, что мой план не лишен достоинств, а он — знающий человек, очень... sagace...

— Проницательный? Уверен, что так оно и есть, но он не работал в нашем бизнесе.

— Он человек, который сумел выжить. В этом смысле мы все работаем в одном и том же «бизнесе». Он считает, что мой план несколько рискован, но как в данных обстоятельствах можно говорить о полной безопасности?

— И что это за план?

— Идея состоит в том, чтобы заманить Шакала в ловушку с минимальным риском для других людей.

— И это вас действительно сильно волнует?

— Я объяснил вам причину, поэтому бессмысленно возвращаться к ней. Тут опять собрались мужчины и женщины...

— Продолжайте, — раздраженно перебил его Борн. — И в чем же заключается ваша военная хитрость? Вы должны понять, что я собираюсь покончить с Шакалом, даже если мне придется взять в заложники всех на этом чертовом острове. Я не настроен на уступки. Я и так слишком много уступал.

— Итак, вы и Карлос будете караулить друг друга в ночи? Два сошедших с ума пожилых охотника, настолько поглощенные желанием убить друг друга, что им наплевать на то, кто еще погибнет или будет на всю жизнь искалечен в этой схватке?

— Если вам нужно сочувствие — идите в церковь и молитесь своему Богу, который чихать хотел на эту планету! У него либо какое-то извращенное чувство юмора, либо он просто садист. К делу или я ухожу!

— Я все продумал...

— К делу!!!

— Я изучил монсеньера и способ его мышления. Он спланировал смерть моей жены и мою, но так, чтобы они не совпали по времени с вашей, чтобы не отвлечь внимание от той высокой драмы, которой станет его победа над вами. Ваша смерть должна была произойти позднее. То, что я, так называемый герой Франции, был на самом деле игрушкой в руках Шакала, его созданием, должно было стать еще одним доказательством его триумфа. Разве вы не поняли?

Помолчав мгновение, Джейсон взглянул на старика.

— Да, понял, — отрезал он. — Не то чтобы я рассчитывал на какой-то такой план, но подобный анализ — это основа всего, во что я верю. Шакал обуян манией величия. Ему не дает покоя мысль, что он властелин ада, он хочет, чтобы весь мир признал его могущество. Ему кажется, что его гений остался незамеченным, что он низведен до уровня обычных убийц и наемников мафии. Ему нужны звуки фанфар и барабанная дробь, а все, что он слышит, — это нудный вой сирен и утомительные вопросы полицейских на месте происшествий.

— C'est vrai[51]. Однажды он пожаловался, что почти никто в Америке не знает о нем.

— Да, его не знают. Его принимают за героя романов или фильмов, если вообще о нем думают. Он попытался восполнить этот пробел, когда прилетел тринадцать лет назад из Парижа в Нью-Йорк для того, чтобы покончить со мной.

— Маленькая поправка, мсье. Вы сами вынудили его предпринять это путешествие...

— Это уже история. Какое отношение все это имеет к сегодняшнему вечеру... к вашему плану?

— Мой план позволит вынудить Шакала погнаться за мной и встретиться со мной. Теперь же. Сегодня ночью.

— Каким образом?

— Я буду бродить в открытую там, где он или один из его разведчиков смогут меня увидеть и услышать.

— Почему это заставит его погнаться за вами?

— Потому что со мной рядом не будет той медсестры, которую он приставил. Я буду с кем-то другим, неизвестным ему, кем-то, у кого нет причин убивать меня.

Борн взглянул на француза.

— Приманка, — наконец сказал он.

— Наживка! Столь провоцирующая, что доведет его до бешенства и будет раздражать до тех пор, пока он не заполучит меня, чтобы допросить... Видите ли, я важен для него — точнее моя смерть — и потому, что он хочет, чтобы все шло точно по графику. Точность — это его... diction, как же это сказать?

— Его символ, метод его работы. Так, по-моему.

— Этот метод помог ему выжить, совершить большую часть убийств, каждое из которых укрепляло его репутацию assassin supreme[52]. Так было, пока из Юго-Восточной Азии не явился некий Джейсон Борн... и с тех пор Шакал уже никогда не был тем, кем был раньше. Но вы и так все это знаете...

— Плевать мне на это, — перебил Джейсон. — «График» — вот что важно. Продолжайте.

— После моей смерти Шакал может объявить, что Жан-Пьер Фонтен, герой Французской республики, на самом деле был самозванцем, его творением, орудием смерти, ловушкой в борьбе с Джейсоном Борном. Это стало бы настоящим триумфом для него! Но пока я жив, ему нечем похвастаться... Иными словами, все это ему неудобно: я знаю очень много и слишком многих моих коллег в парижских трущобах. Я должен умереть, и тогда он почувствует себя победителем.

— Он убьет вас сразу же, как только увидит.

— Не так просто. Это не случится до тех пор, пока он не получит ответы на вопросы, мсье. Куда подевалась медсестра-убийца? Что с ней случилось? Нашел ли ее Хамелеон, может, перевербовал или ликвидировал? Не попала ли она в руки английских властей? Не находится ли она сейчас на пути в Лондон, где ее поджидает МИ-6 со всеми своими химическими препаратами, чтобы в конце концов передать Интерполу?