Фрейд - Питер Гай

Ференци изучал медицину в Вене в начале 90-х годов XIX века, а затем вернулся в родной город и открыл практику как психиатр. Первое знакомство с идеями психоанализа не произвело на него впечатления. Быстро пролистав «Толкование сновидений», он отверг книгу как туманную и ненаучную. Но затем Ференци узнал о выполненных Юнгом и его коллегами экспериментах по психоаналитической словесной ассоциации и стал сторонником Фрейда – если можно так выразиться, вошел через черный ход. Персонал психиатрической больницы Бургхельцли предлагал испытуемым группу слов, а затем точно измерял время появления первой ассоциации. Ференци, как по прошествии многих лет вспоминал его ученик и друг, венгерский психоаналитик Майкл Балинт, «купил секундомер, и уже никто не мог от него отделаться. Все, кого он встречал в будапештских кафе, – писатели, поэты, художники, гардеробщица, официанты и т. д. – становились объектами ассоциативного эксперимента». Это увлечение, как предполагает Балинт, имело одно достоинство – оно побудило Ференци внимательно изучить литературу по психоанализу. Штудирование книги Фрейда о сновидениях убедило Ференци, и в январе 1908 года он отправил ее автору письмо с просьбой о встрече. Фрейд пригласил его в квартиру на Берггассе, 19, в воскресенье после обеда.

Они быстро подружились. Богатое воображение Ференци заинтриговало мэтра, который всю жизнь чувствовал в себе похожую склонность – и боролся с ней. Ференци превратил психоаналитическую интуицию в высокое искусство. Фрейд мог увлекать его за собой в самый высокий полет мысли, иногда обнаруживая, что ученик взмывает еще выше, исчезая из виду. Эрнест Джонс, коллега и объект его психоанализа, описывал его как человека с «превосходным воображением, возможно не всегда до конца дисциплинированного, но всегда заставляющего думать». Эту его способность наводить на размышления Фрейд находил неотразимой и ради нее был готов не обращать внимания на недостаток дисциплины. «Мне понравилось ваше увлечение загадками, – писал он Ференци в самом начале их дружбы. – Вы понимаете, что загадка открывает то, что прячет шутка. Параллельное исследование могло бы стать весьма поучительным». Ни Фрейд, ни Ференци больше не обращались к этой многообещающей гипотезе, но у них имелись и другие предметы для обсуждения: истории болезни, эдипов комплекс, гомосексуальность у женщин, ситуация с психоанализом в Цюрихе и Будапеште.

К лету 1908 года они сблизились настолько, что основатель психоанализа устроил так, что Ференци остановился в отеле в Берхтесгадене, где он сам отдыхал вместе с семьей. «Наш дом открыт для вас. Но вы должны сохранять свободу». Год спустя, в октябре 1909-го, Фрейд в письмах обращался к нему «дорогой друг» – этого сердечного приветствия удостаивались немногие. И даже несмотря на все это, Ференци оказался сомнительным новобранцем. Его самым весомым и в то же время неоднозначным вкладом в психоанализ была техника. Отчасти сие объяснялось его необыкновенным даром эмпатии, способностью выражать и вызывать любовь. К сожалению, стремление Ференци отдавать соседствовало с желанием получать – и дополнялось им. В отношениях с мэтром сказанное означало безграничную идеализацию и страстное желание близости, которую Фрейд, лишившийся иллюзий после катастрофической судьбы своей привязанности к Флиссу, не был готов ему дать.

Слабые намеки на некоторую напряженность появились уже в первый год их дружбы: Фрейд считал необходимым мягко пожурить своего последователя за «чрезмерно энергичные» усилия подтвердить одну из его гипотез относительно фантазий. Не раз Ференци ставил мэтра в неловкое положение, навязывая ему роль исповедника. Он сообщал подробности своей личной жизни, довольно запутанной, как это часто бывает у холостяков, и жаловался на одиночество в Будапеште. Путешествие на Сицилию, которое они вдвоем совершили в конце лета 1910 года, оказалось для Фрейда не слишком приятным, поскольку Ференци воспользовался случаем и попытался превратить его в любящего отца.

Эта роль основателю психоанализа не нравилась, несмотря на всю его склонность к патернализму. Он сказал Ференци, что вспоминает проведенное в его обществе время с теплыми и дружескими чувствами, однако желает, чтобы «…вы оторвались от той инфантильной роли и поместили себя рядом со мной как равный товарищ – что вам не удалось сделать». Год спустя Фрейд нехотя – правда, довольно добродушно и не без юмора – согласился играть роль, которую навязывал ему Ференци. «Я охотно признаю, что предпочел бы независимого друга, – писал он, – но, если вам трудно это принять, я приму вас в качестве сына». Письмо заканчивалось так: «А теперь прощайте и успокойтесь. С отцовским приветом». Фрейд продолжил эту игру и в следующем письме обратился к Ференци так: «Дорогой сын». Приветствие сопровождалось комментарием: «(Пока вы не прикажете отказаться от такого обращения)». Через неделю мэтр вернулся к обычному: «Дорогой друг», – но свое отношение он высказал.

Несмотря на эту неприятную и, как оказалось, неизлечимую зависимость, богатое воображение Ференци, его необыкновенная преданность, блестящий ум, не говоря уж о работе в Будапеште по обучению психоанализу, были причиной того, что любимый венгерский последователь раздражал Фрейда меньше, чем мог бы раздражать любой другой человек, столь же требовательный. В конечном счете в Абрахаме мэтр открыл глубоко запрятанное ядро холодной сдержанности. «Я вижу, что вы были правы, – признался он Джонсу в 1920 году. – В Абрахаме слишком много прусскости». Зато в Ференци «прусскости» не было совсем. Фрейд нашел в нем приятного товарища, ради которого воспитывал в себе такую добродетель, как терпение.

Почти все первые рекруты Фрейда могли сделать успешную карьеру в психотерапии. За несколькими исключениями, такими как Закс и Ранк, они были врачами, а некоторые, например Юнг, Абрахам и Эйтингон, уже имели опыт лечения психически больных людей. Тауск, получивший юридическое образование и ставший судьей и журналистом, после решения серьезно заняться психоанализом поступил на медицинский факультет университета. Но идеи основателя движения по самой своей природе притягивали и непрофессионалов – к его огромному облегчению. В Вене Фрейд чувствовал себя интеллектуально изолированным, признавался он своему английскому корреспонденту в 1910 году, несмотря на своих многочисленных учеников из числа врачей, и для него стало утешением, что наконец в Швейцарии «несколько исследователей, не медиков» заинтересовались «нашей работой». Среди его сторонников выделялись два таких непрофессионала, Оскар Пфистер и Лу Андреас-Саломе: и тот и другая оставались друзьями Фрейда больше четверти века. На первый взгляд эта дружба кажется странной – Оскар был пастором, а Лу – grande dame, покровительницей поэтов и философов. Способность Фрейда радоваться их визитам и письмам, его неугасавшая любовь к ним обоим свидетельствуют о его жажде жизни и разнообразия, стремлении выйти за пределы ограничений, сковывавших его в Вене.

Пфистер, протестантский пастор из Цюриха, серьезно увлекся психологией задолго до того, как в 1908 году познакомился с трудами основателя психоанализа. Он родился в 1873-м, когда Фрейд поступил в университет, и еще в юности стал презирать диспуты на богословские темы, считая их пустословием. Пфистер полагал, что они мешают исполнять главную обязанность пастора – исцелять души, помогать страждущим. Труды по психологии, читаемые им в поисках эффективной психологии религии, казались ему такими же бессмысленными, как и теология, которую ему пришлось изучать в семинарии. Затем Пфистер открыл для себя Фрейда и почувствовал, как сам впоследствии вспоминал, что у него «словно воплотились в жизнь старые предчувствия». В книгах Фрейда не было «бесконечных рассуждений о метафизике души, экспериментирования с незначительными мелочами, когда остаются незатронутыми главные вопросы жизни». Фрейд изобрел «микроскоп души», который позволял увидеть истоки ментальных функций и их развития. Пфистер даже собирался стать врачом, как поступил его отец, либеральный пастор, желавший помочь своим прихожанам, но мэтр убедил его отказаться от изучения медицины. Пфистер стал, и оставался до конца жизни, пастором-психоаналитиком – Analysenpfarrer – и добрым другом Фрейда.

Знакомство с основателем психоанализа Пфистер начал с того, что отправил ему одну из своих первых статей, посвященную самоубийствам школьников. «Я получил статью от вашего храброго друга Пфистера, – писал Фрейд Юнгу в январе 1909 года, – за которую буду долго его благодарить». Фрейд усматривал тут определенную долю иронии: безбожный психоанализ привлекается для борьбы с грехом. Вскоре он сменил свой насмешливый тон – Пфистер стал не только полезным союзником, но и товарищем, общество которого приносило удовольствие. В первые годы их дружбы бывали ситуации, когда кое-кто из ближайших соратников Фрейда, в частности Абрахам, говорил о психоаналитической ортодоксии Пфистера и советовал остерегаться его. Предостережения не убедили мэтра – он считал, что пастор оставался его преданным сторонником. На этот раз интуиция, часто обманывавшая основателя психоанализа в отношении людей, не подвела.