Фрейд - Питер Гай

Отношения между Фрейдом и Абрахамом не ограничивались психоанализом. Они сами и их семьи вскоре сблизились настолько, что приезжали друг к другу в гости, и мэтр проявлял отцовскую заботу о детях Абрахама[93]. В мае 1908 года он с благодарностью писал Карлу: «Моя жена много рассказывала мне о сердечном приеме, который нашла у вас дома». Основатель психоанализа был доволен, но совсем не удивлен, поставив «благоприятный диагноз» гостеприимству Абрахама.

После нескольких трудных лет Абрахам стал популярным врачом и ведущим специалистом по обучению второго поколения кандидатов в психоаналитики с двух континентов. В 1914 году, благодаря за глубокую статью о вуайеризме, Лу Андреас-Саломе особенно хвалила ясность изложения Абрахама и его стремление следовать фактам, а не подгонять их под догму. В том году известность Карла Абрахама была уже настолько велика, что американский психолог Г. Стэнли Холл, президент Университета Кларка, попросил у него фотографию, чтобы «украсить стены нашей школы».

Успех принес материальное благополучие. В начале 1911 года Абрахам сообщил Фрейду, что его практика «активная, уже довольно давно». Она даже бурная. Он занимался психоанализом пациентов по восемь часов в день. Однако Абрахам вовсе не считал эту деятельность безусловным благом. У него оставалось, с характерной фрейдистской интонацией печально отмечал Карл, мало времени для науки. К 1912 году у него было уже десять пациентов, и его практика стала еще более прибыльной. За первые шесть месяцев этого года он заработал 11 тысяч марок, весьма приличную сумму, и к тому же намеревался повысить свои расценки. «Понимаете, – писал Абрахам Фрейду, – даже в Берлине вашему приверженцу не обязательно быть мучеником». Абрахам редко жаловался, причем эти жалобы всегда относились не к пациентам, а к коллегам. «Практика, – писал он Фрейду весной 1912 года, – затягивает меня». Одновременно он ворчал, что для психоаналитика, интересующегося теорией, «…Берлин слишком стерильная среда». Несмотря на то что собрания его психоаналитического общества проходили весьма успешно, Абрахам ощущал «недостаток подходящих людей». Но это не так уж важно: относительное интеллектуальное одиночество было для него стимулом к работе.

Почти все члены клана психоаналитиков были наделены кипучей энергией, но мало кто мог в этом отношении сравниться с Абрахамом. Тем не менее часть его бурной деятельности являлась результатом волевых усилий. Субтильный, с детства вынужденный противостоять астме, правда в слабой форме, он занимался теннисом, плаванием, а впоследствии его любимым видом спорта стал альпинизм. Это было весьма распространенное увлечение среди коллег Абрахама, ведущих кабинетный образ жизни. Даже Фрейд, не такой ярый поклонник активного спорта, как некоторые его сторонники, с удовольствием совершал долгие и нелегкие прогулки по горам.

Упорство, которое помогло Карлу Абрахаму стать альпинистом, также питало его профессиональную деятельность. Он вербовал сторонников и председательствовал на собраниях. И интересы Абрахама были необычайно широки: среди его работ есть обзоры современной литературы по психоанализу, клинические исследования, очерки по приложению психоанализа к самым разнообразным областям, таким как современное искусство и религия Древнего Египта. Еще более значительный след в истории психоанализа оставили его глубокие статьи о развитии либидо, которые впоследствии повлияли на взгляды самого Фрейда. Чрезвычайная занятость не мешала Абрахаму внимательно следить за политическими баталиями в столь неспокойных центрах психоанализа, какими были Вена и Цюрих. Его необыкновенный оптимизм, резко контрастирующий с настроениями Фрейда, удивительным образом сочетался с пристальным вниманием к отклонениям от общей линии среди коллег-психоаналитиков, а также к малейшим облачкам измены, появлявшимся на горизонте.

При этом, несмотря на всю свою преданность делу, Карл Абрахам не заискивал перед мэтром. Более того, он сохранял достаточную независимость, чтобы подружиться с Флиссом, о разрыве которого с Фрейдом ему было известно. В начале 1911 года Флисс, узнавший о том, что Абрахам обнаружил «флиссовские» циклы у одного из своих пациентов, пригласил его к себе. Карл честно сообщил об этом приглашении Фрейду, который отреагировал сдержанно. «Не вижу, почему бы вам не нанести ему визит», – писал он, предсказывая, что Абрахам встретит чрезвычайно достойного, даже очаровательного человека. Эта встреча даст ему возможность подойти «с научной точки зрения к тому зерну истины, которое содержится во взглядах [Флисса] на периодичность». В то же время Фрейд предупреждал Абрахама, что Флисс обязательно попытается переманить его, убедить отказаться от психоанализа и, «как я убежден, от меня самого», перейти на его сторону. Флисс, без обиняков сообщал он, «в целом резкий, злой человек», а затем прибавил: «Особенно остерегайтесь его жены, глупой, злобной, явно истеричной; другими словами: это извращенность, а не невроз».

Предостережение не помешало Абрахаму поддерживать знакомство с Флиссом. Он поблагодарил за совет, пообещал проявлять должное благоразумие и скрупулезно информировал Фрейда о своих визитах. Флисс, заверял Абрахам, не предпринимал никаких усилий отвратить его от психоанализа или от его основателя и в любом случае не показался ему сколько-нибудь очаровательным. Тем не менее со свойственной ему сдержанностью Карл Абрахам не стал комментировать нелестную характеристику, которую Фрейд дал фрау Флисс. Не известил он Фрейда – ни в тот раз, ни позже, – что они с Флиссом обменивались оттисками своих статей. Вне всяких сомнений, основатель психоанализа преувеличивал опасности, которые грозили Абрахаму из-за общения с его бывшим другом. Следует признать, что Флисс полностью одобрил оттиски статей Абрахама, словно они содержали психоаналитические откровения, которые сам Фрейд никогда не был в состоянии передать: «Продолжайте открывать нам глаза!» Однако Флисс, очевидно, не предпринимал усилий убедить Абрахама расстаться с Фрейдом, а если и предпринимал, то успеха не добился. Карл Абрахам был достаточно умен и хладнокровен, чтобы не поддаться на подобные уговоры. Во всяком случае, сердечное отношение Фрейда к Абрахаму и непоколебимая вера в него свидетельствуют, что их дружба успешно пережила эту провокацию.

Трудно представить двух более непохожих людей, чем Эрнест Джонс и Карл Абрахам. Они считали друг друга близкими по духу и на протяжении всей эволюции международного психоаналитического движения оставались верными союзниками. Оба бесконечно восхищались Фрейдом, были трудоголиками и, что уж совсем необычно, разделяли любовь к спорту: Абрахам занимался альпинизмом, а Джонс, маленький, живой и искрящийся энергией, предпочитал фигурное катание – он даже нашел время написать научный труд по этому предмету[94]. Но по части эмоций эти два человека казались обитателями разных миров. Абрахам был (или, по крайней мере, казался) невозмутимым и разумным, а Джонс импульсивным и дерзким; он постоянно оказывался втянутым в эротические приключения, временами запутываясь в них, – в отличие от сдержанного Абрахама, выбравшего моногамию. Джонс отличался необыкновенной самоуверенностью и, как с удовольствием признавал Фрейд, был самым воинственным из его сторонников, неустанным отправителем писем, великолепным организатором и яростным полемистом.

Эрнест Джонс открыл для себя Фрейда в 1905 году – вскоре после публикации истории болезни Доры. Он, молодой врач, специализирующийся на психиатрии, был глубоко разочарован неспособностью традиционной медицинской науки объяснить работу и нарушения психики, и сие разочарование стало причиной его обращения к психоанализу. Когда Джонс читал историю болезни Доры, он еще плохо владел немецким, но «вышел» из этого чтения «с глубоким впечатлением о том, что в Вене был человек, который действительно слушал каждое слово, сказанное ему пациентом». Это стало откровением. «Я пытался следовать его примеру, но никогда не слышал, чтобы кто-то еще так поступал». Фрейд, признавал он, был «rara avis[95], настоящим психологом»[96].

Джонс еще некоторое время провел с Юнгом в Бургхельцли, побольше узнал о психоанализе и весной 1908 года разыскал Фрейда на конгрессе психоаналитиков в Зальцбурге, где тот прочитал впечатляющий доклад об одном из своих пациентов – «человеке с крысами». Не теряя времени даром, в мае того же года Джонс посетил квартиру на Берггассе, 19. Там он встретил сердечный прием. После этого они с Фрейдом часто виделись, а перерывы между встречами заполняли пространными регулярными письмами. Несколько лет в душе Джонса происходила внутренняя борьба. Его одолевали сомнения по поводу психоанализа, но, когда Эрнест Джонс нащупал почву под ногами, почувствовал себя полностью убежденным, он превратился в одного из самых энергичных сторонников Фрейда, сначала в Америке, затем в Англии, а в конечном счете и во всем мире.