Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря (сборник) - Мэри Рено

«Судьба повелевает нами, – подумал я. – Вчера царь, сегодня ученик акробата. Надеюсь, отец никогда не узнает об этом».

Я услыхал гомон голосов, но не мог шевельнуться, чтобы поглядеть на критян. Представляя себе все эти пренебрежительные взгляды, я мечтал оказаться на дне морском. Тут Гелика дала знак, чтобы я ловил ее, и подмигнула мне, когда лицо ее оказалось вровень с моим. Пляска закончилась. Я оглянулся и увидел, как Лукос с помоста машет своим. Он был так доволен собой, что мне захотелось ударить его – чего бы это ни стоило.

Мы остановились возле высокого каменного причала. За ним высокими башнями выстроились ряды домов в четыре-пять этажей. На причале полно было быстроглазых и загорелых физиономий. В толпе оказалось несколько жрецов, и я решил, что они пришли за нами. Но жрецы оставались на месте, показывали пальцами и пересмеивались. Юбки их говорили, что они служат богине Део, а гладкие лица и тонкие голоса доказывали, что они принесли ей в дар собственную мужественность.

Потом мы долго стояли под жарким солнцем. Критские воины окружали нас, а кормчий в небрежной позе опирался на копье. Никто не ограждал нас от толпы. Женщины переговаривались и хихикали, мужчины что-то обсуждали; ближе всех к нам оказалась группа броско разодетых мужчин в фальшивых драгоценностях, похожих на тех, что я видел в Трезене. Но на этот раз я не мог велеть им убираться. Это были игроки и любители биться об заклад, явившиеся, чтобы заранее прикинуть отпущенную нам долготу дней.

Сперва они обошли вокруг нас, дружно треща на своем критском наречии, полном исковерканных эллинских слов, – так говорит подобный народ в Кноссе. Потом подступили ближе и принялись ощупывать наши мускулы и – подмигивая друг другу – щипать девушек за бедра и грудь. Аминтор уже хотел кого-то ударить, но я остановил его: замечать их – ниже нашего достоинства. Я приготовился к смерти, но не к позору, человеку нельзя идти к богу без почестей, как простой бык или конь. «Лучше прыгнуть в море, – подумалось мне, – чем служить шутом для подобного сброда».

За нашей спиной вдруг взвыли трубы. Я резко повернулся, как сделал бы всякий бывалый воин. Но это протрубили те же самые игроки, они тыкали в нас пальцами и кричали. Подобным образом они испытывали быстроту и отвагу новых акробатов. Глаза Хрисы наполнились слезами; дома она, конечно, еще не сталкивалась с низменной стороной жизни. Я держал ее за руку, пока не услышал какую-то непристойность, и тогда отпустил руку.

Вонючий тип ткнул меня в ребра и спросил, как зовут. Я намеренно не обратил на него внимания, и он заорал, словно бы обращаясь к глухому идиоту, на ломаном эллинском:

– Сколько тебе лет? Когда болел в последний раз? Откуда у тебя эти шрамы?

Отвернувшись от гнилого дыхания, я заметил на себе взгляд Лукоса, который пожал плечами, словно бы говоря: «За этих я не в ответе. Ты имел дело с благородным человеком и не понимал, что это нужно ценить».

В толпе начали поворачивать головы; следуя их взгляду, я поглядел в сторону крутой улицы с высокими домами по обеим сторонам. По ней спускалось трое или четверо носилок, за ними виднелись еще и еще. Скоро они заполнили всю мостовую между сточных канав. Лукос казался довольным собой, и я понял: он держал нас здесь отнюдь не ради развлечения сброда.

Носилки приблизились. На первых, в кресле на ножках, сидел мужчина, гладивший кота в бирюзовом ожерелье. Далее следовало двое женских носилок, за открытыми занавесками располагались дамы; слуги бежали бок о бок, чтобы госпожи могли сплетничать по дороге. Порхающие руки помогали беседе: они склонились друг к другу, едва не переламывая плечи носильщиков – людей небольшого роста. Сидевшие в носилках были много выше и светлее критян. Я понял, что они из дворца, ведь дом Миноса имел эллинскую кровь, а при дворе разговаривали по-эллински.

Носилки останавливались, слуги извлекали из них подобных драгоценным камням знатных мужей и жен, подавали им собачек, веера, зонтики. Похоже, что каждый явился с игрушкой; один юноша был с обезьянкой, выкрашенной в синий цвет. И – вы не поверите мне – у всех этих мужей, разделявших каждый день общество царя, пивших его вино, евших его хлеб, не нашлось даже одного меча.

Придворные сошлись, здороваясь поцелуями или прикосновением ладоней, зазвучали высокие и чистые голоса. Греческие слова они произносили не искажая, однако с тем ужасным критским выговором, который так терзает уши обитателей материка. На Крите знают больше слов, чем мы, потому что они все время говорят о том, что думают и ощущают. Но вообще-то их нетрудно понять. Жены называли друг друга уменьшительными именами – так у нас обращаются только к детям; мужи называли их без всякого разбора словом «дорогая», словно бы они были за ними замужем, впрочем, по их поведению ничего нельзя было понять; одну из женщин на моих глазах по очереди целовали трое мужчин.

Лукоса они приветствовали радостно, но без особого уважения; ясно было, что, с их точки зрения, он был слишком уж критянином. Однако и ему досталось несколько поцелуев. Женщина с парой голубок на плече проговорила:

– Видишь, дорогой мой, как мы доверяем тебе; для кого еще проделали бы мы такой долгий путь под полдневной жарой, только услыхав шепоток о том, что ты привез нечто новенькое.

Мужчина с котом сказал:

– Надеюсь, что твои лебеди не окажутся простыми гусями.

Тут подошла женщина с лицом старухи и волосами девушки – тогда я еще ни разу не видел парика. Она опиралась на руку молодого человека – сына или мужа, трудно было сказать.

– Показывай! Показывай! – закричала она. – Мы приехали первыми и должны получить награду. Это и есть та девушка? – Она уставилась на Хрису, жавшуюся к моему боку. – Но она совсем дитя. Вот года через три – другое дело, тогда из-за нее могли бы жечь города. Жаль, что ей не дожить до этого!

Я ощутил, как дрогнула под моей рукой ладонь девушки. Молодой человек пригнулся к уху старухи:

– Они понимают нас.

Приподняв брови, она отодвинулась, словно бы считая нас чересчур дерзкими.

– Ну что ты, друг мой, в конце концов, это всего лишь варвары. Они не способны чувствовать так, как мы.

Тем временем Лукос разговаривал с владельцем кота, и я слышал, как тот отвечал:

– Да-да, не сомневаюсь, но это не важно. Материковые царьки размножаются словно кролики; у его отца таких молодцов наверняка не меньше пятидесяти.

– Но этот – законный, – заметил Лукос. – Более того – наследник. Конечно, я в этом уверен, нужно было видеть всю сцену. Но что еще более интересно – он отправился сюда по собственному желанию. Насколько я понимаю, предложил себя Посейдону.

Молодая девица с оленьими глазами, подведенными, чтобы казались еще больше, сказала: