Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря (сборник) - Мэри Рено

– Слово Гиппону.

– Господин, – сказал он, – нас принесут в жертву быку? Или он будет сам ловить нас?

– Я бы тоже хотел это знать. Но кто может сказать?

Такой ответ оказался ошибкой: все заговорили одновременно, пришлось даже попотчевать их жезлом, но порядок все равно восстановился не сразу. Тут всплыли все сказки о том, что нас привяжут к бычьим рогам или бросят в пещеру, где он живет, питаясь человеческим мясом; я услыхал даже, что это вообще не бык, а муж с бычьей головой. Они до дурноты запугивали друг друга. Я крикнул, чтобы все умолкли, и протянул руку к жезлу.

– Ну, кто тут, – спросил я, – испугался настолько, что как ребенок притих со страху? – И увидел пред собой несколько пар несчастных глаз. – Подумайте сами, не могут быть верны одновременно все ваши россказни. А если справедлива хотя бы одна из этих сказок, тогда получается, что врут все остальные. Ума хватило лишь Гиппону, он ничего не знает и признается в этом. Надо все выяснить и перестать гадать. Быть может, мне удастся поговорить с кормчим.

Афиняне, в особенности девушки, засомневались в этом, что было видно по их лицам. На принятой среди моих спутников смеси наречий я сказал элевсинцам:

– Будете смеяться – зубы повыбиваю.

Те ухмыльнулись в ответ:

– Удачи тебе, Тесей.

Я отошел к борту корабля и остановился с задумчивым видом. Когда кормчий поглядел в мою сторону, я приветствовал его. Он пригласил меня к себе жестом, и стража пропустила меня на помост. Согнав чернокожего мальчишку, сидевшего у его ног, он предложил мне табурет. Насколько я видел, он опасался одного: как бы не получить от меня оскорбления при своих людях. Наши персоны считались священными, и он не мог позволить себе ничего, кроме удара хлыста.

Особо упрашивать его не пришлось, остановить его оказалось так же трудно, как какого-нибудь старого воина, вспоминающего о сражениях своей молодости. Как говорят на Крите, он был человеком светским. У эллинов нет даже такого слова; иногда оно значит больше, чем знатный муж, иногда меньше. Такие люди знают игру с быком, как кифаред старинные песни. Кормчий все еще говорил, когда ему принесли ужин, он хотел пригласить и меня разделить его трапезу. Но я отвечал, что остальные убьют меня, увидев подобное благорасположение, и отправился к своим: близился вечер, а я хотел узнать лишь об игре с быком.

Я вернулся к «журавлям». Опуская ложки в общий горшок, мы невольно сблизили головы.

– Итак, – проговорил я, – ты был прав, Гиппон. Бык будет ловить нас. Но сперва нам самим придется поймать его, отбить от стада и загнать в стойло. Теперь я могу рассказать вам о бычьей пляске больше, чем кто-либо, вообще не видавший ее. Во-первых, перед выступлением три месяца нас будут учить игре с быком.

Они ожидали смерти, едва мы причалим к острову. И эти три месяца были для них как три года; можно было подумать, что это я продлил их жизнь.

– Мы будем жить в Кноссе, во дворце, именуемом Домом секиры, и никогда не оставим его. Но, судя по тому, что сказал кормчий, дворец чрезвычайно большой и древний – ему тысяча лет. Будто кто-то может точно счесть эти годы. Еще он говорит, что сам Посейдон в облике огромного черного быка обитает в недрах земли под дворцом. Его никто не видел, слишком уж глубоко расположена эта пещера, но когда бог колеблет землю, слышен его рев. Лукос, наш кормчий, сам слыхал его и говорит, что на земле нет голоса и вполовину столь ужасного. И деяния бога на Крите подобны этому рыку. В прежние века два или три раза он сравнивал с землей весь дворец. Вот почему критяне поклоняются Посейдону, вот почему учреждены игры с быком.

Лукос говорит, что жертвоприношения совершаются здесь с самого начала; с тех пор, когда сотворенные из земли первые люди еще делали себе мечи из камня. Тогда все было просто и грубо: они бросали на растерзание мужа в яму с быком. Но иногда человек быстрый и ловкий не сразу сдавался быку, уклонялся от его натиска, и зрители, тогда еще грубые варвары, развлекались этим. Так шло время, критяне многому научились от Египта и жителей Атлантиды, бежавших на восток от гнева Посейдона. И теперь критяне – самые искусные мастера; они не только лучше всех делают посуду и драгоценности, строят дома, но и знают толк в музыке, обрядах и зрелищах. И над игрой с быком критяне начали работать давным-давно. Сперва ему просто отвели больше места и пустили туда больше жертв, чтобы затянуть охоту до первой смерти.

Остальным сохраняли жизнь – до следующего раза, но чем дольше они жили, тем более хитроумные уловки изобретали. Теперь иногда случалось, что бык утомлялся первым, и тогда говорили, что бог сегодня доволен. Быстрые и ловкие жили дольше и передавали свое мастерство другим. Так все и шло, каждое поколение прибавляло зрелищу блеска: все мужи искали подобной чести, даже если это обрекало их на гибель. Теперь старались не просто избегать рогов – танцор должен быть изящным и ловким, не допускать небрежности или испуга, играть с быком так, будто любит его. И тогда, как утверждает Лукос, наступил золотой век игр с быком. Участие в игре было такой честью, что самые благородные и отважные из юных критян участвовали в ней, чтобы завоевать себе славу и почтить бога. В ту пору и появились первые великие прыгуны, о тех днях до сих пор поют песни. Но время это уже давно миновало, и сейчас юные господа обоего пола занялись другими делами. Чтобы не утратить любимое зрелище, критяне начали завозить для обучения рабов. Но даже и теперь, по его словам, танцоры в большом почете. Тех, кто сумеет выжить, возносят буквально до небес.

– Увы! Увы нам! – По лицу Нефелы текли слезы, она ударяла себя кулаком в грудь, как на похоронах. – Неужели перед смертью нам придется претерпеть все это?

Я еще не закончил свою повесть, но решил этого и не делать.

– Даже если ты вся изойдешь слезами, все равно ничего не добьешься, – проговорил я. – Зачем же тогда плакать? Мальчишкой я играл дома с быком развлечения ради и тем не менее жив. Не забывайте, что жребий тянут лишь те, кто, на взгляд критян, пригоден для этого дела. Научившись пляске, мы можем прожить достаточно долго и в конце концов бежать.

– Тесей, – начала Меланто, – а сколько…

– Пусть поест, – перебил ее Аминтор.

Она резко спросила, не забыл ли он свои манеры в Элевсине. Меланто стерпела бы, будь он афинянином, но минойские девицы не любят, когда мужчины их собственной крови пытаются стать над ними.

– Да? – отозвался я. – Пусть говорит, я могу есть и слушать.

Повернувшись спиной к Аминтору, она спросила:

– Сколько человек одновременно участвуют в танце?

– Четырнадцать, – отвечал я. – По семи каждого пола.

– Значит, мы будем выступать вместе или же нами будут заменять убитых?