Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря (сборник) - Мэри Рено

– Не обращай внимания. Здешние люди невежественны.

Он повернулся ко мне – я и не думал встретить в нем подобную быстроту – и схватил меня за подбородок. От тела его исходил густой и удушливый запах мускуса. Удерживая мое лицо одной рукой, другой он размахнулся и ударил по щеке так, что глаза мои увлажнились. Что-то потянуло к земле мою руку; позже я нашел на ней метки ногтей Хрисы. Если бы не она, я бы забыл обо всем, но в ней под хрупкостью таилась сила. За спиной среди придворных я услышал ропот, словно бы на их глазах был нарушен обычай; они были даже более потрясены, чем я, – ведь никто не считает, что у рабов есть хоть какие-то права. Я был бы готов к подобному обхождению, если бы не та забота, которой нас окружали на корабле. Услышав голоса, он резко обернулся, но увидел перед собой невозмутимые лица: здешние придворные – мастера своего дела. Что касается меня, я ненавидел их за то, что они это видели: а вдруг еще подумают, что я заплакал?

Все еще держа руку у моего лица, он проговорил:

– Не плачь, юный петушок, быки сделают тебе больнее. Как зовут тебя в том месте, из которого ты явился?

Я отвечал громко, чтобы никто не мог подумать, что я плачу:

– В Афинах меня зовут пастырем народа, в Элевсине имя мне Керкион, в Трезене же меня звали куросом Посейдона.

– Что мне до всех титулов, – он дохнул мне в лицо, – которые дали соплеменники тебе, дикарю с материка. Говори имя.

– Мое имя – Тесей, – отвечал я. – И если бы ты спросил, я бы еще раньше назвал его.

Он вновь ударил меня по лицу. На сей раз я был к этому готов и не вздрогнул. Наступило молчание, в его пустых глазах родилась какая-то мысль.

Занавешенные носилки оставались на прежнем месте. Лукос отошел, но щель все еще не закрывалась, хотя руки я не видел. Занятый нами, мой обидчик так и не поглядел в их сторону.

Интересно, не рассердился ли тот, кто внутри, увидев, что этого оскорбили? «Конечно, – думал я. – Его все должны ненавидеть – от бога до презренного пса. Его же не позвали поговорить. Впрочем, на Крите нет ничего простого».

– Курос Посейдона! – воскликнул он, ухмыляясь. – При чем тут Посейдон? Или ты хочешь сказать, что твоя мамаша отправилась купаться и наткнулась на вот такого угря?

Он повернулся к придворным, и те, словно выплачивая дань, рассмеялись.

Я отвечал:

– Я слуга бога и жертва ему. Но об этом знаем лишь мы оба.

Он кивнул, скрывая мысль за пренебрежительной усмешкой и пустым взглядом, и посмотрел вокруг, желая убедиться в том, что все глядят на него. На пальце его блеснуло золотое кольцо – тяжелое и большое; он стащил его и, взвесив на ладони, швырнул в воздух, прочертив ясную дугу; перстень упал за причалом в море. Я заметил, как он сверкнул, входя в воду, прежде чем потонуть. Со стороны толпы критян опять послышался глухой ропот, словно они увидели кощунство или дурной знак.

– Что ж, курос Посейдона, – проговорил он, – раз ты так хвастаешь своим рыбьим папашей, пусть он отдаст тебе это кольцо. Ступай в воду и проси его помощи.

Мы замерли на мгновение, не отводя взгляда друг от друга. Потом я повернулся и, подбежав к краю причала, нырнул. После раскаленной гавани, полной зевак, в море было прохладно и тихо. Погрузившись, я открыл глаза и увидел над собой сверкающий свод, внизу дно гавани усеивали темные губки и выброшенный с кораблей мусор – битые горшки, ломаные корзины, пропитанные водой тыквенные корки, огрызки и старые обглоданные кости.

Я думал: «Он решил поиграть со мной, зная, что я не откажусь от бога. И вот я ныряю для него, словно раб или бедный рыбак, опускающийся в воду за раковинами. Он сделал это, чтобы сломить мою гордость; нет, погубить меня, потому что я не вынырну с пустыми руками, и он это знает. Если я умру здесь, смерть моя падет на мою же голову, и никто не скажет, что это он убил посвященную богу жертву. Да, эта тварь способна думать. Его нужно убить».

Все это время я оглядывался в мутной воде. Прежде чем нырнуть, я вдохнул глубоко, но все-таки – из-за отсутствия опыта – недостаточно, и грудь мою уже сдавило.

«Скоро в глазах моих потемнеет, и тогда мне конец».

Передо мной оказался камень; засевший под ним спрут шевелил своими щупальцами, словно поддразнивая меня: он то удалялся, то приближался, становился то меньше, то больше, словно во сне. И тут я услыхал в ушах грохот волн, обрушивающихся на гальку.

«Ты хвастал мною, Тесей, – сказал голос моря, – но помолился ли ты мне?»

И в сердце своем я вознес богу молитву, потому что уста мои замкнула вода: «Помоги мне, Отец. Спаси мой народ. Позволь мне защитить свою честь».

Темнота застлала мои глаза, и я увидел в иле под спрутом блестящую вещицу. Я схватил ее, слизистое щупальце хлестнуло по моему запястью, а потом спрут испугался и ускользнул, выпустив в воду чернила. Должно быть, он проглотил это кольцо, но отдал его по велению бога.

Я вынырнул к свету и, задыхаясь, как будто вернулся из царства Аида, поплыл к ступеням причала, зажав кольцо в руке – оно соскальзывало с моего пальца. «Журавли» махали мне руками и выкрикивали мое имя. Тут я поглядел на своего врага. Пока я находился под водой, он уже обдумал, что будет говорить, когда я с позором появлюсь на берегу или же не появлюсь вовсе. Теперь его рот превратился в ниточку, однако пристальный взгляд не дрогнул. Через некоторое время он сказал хриплым надменным голосом:

– Ну-ну, похоже, что ты занялся не тем делом… рыбий сынок.

И протянул руку к кольцу.

Я снял его с пальца и поглядел. На перстне была вырезана богиня в высоком венце и со змеями в руках. Я протянул ладонь так, чтобы все могли видеть кольцо: пусть потом не говорит, что я обманул его, достав со дна камешек.

– Вот твое кольцо, – сказал я. – Ты узнал его?

– Да, – отвечал он, опуская подбородок на толстую шею. – Давай сюда.

Я отступил на шаг.

– Ты видел его. Но ты отдал кольцо Посейдону. Вернем богу жертву. – Я бросил кольцо в воду и проговорил во всеобщем молчании: – Если оно тебе нужно, реши это дело между собою и богом.

Вокруг было так тихо, что всплеск вернувшегося в воду кольца показался довольно громким. А потом все бедные критяне, носильщики, мореходы и гребцы затрещали одновременно тонкими обезьяньими голосами. Даже придворные шептались и чирикали, словно птицы в листве. Я поглядел на занавешенные носилки. Щель сделалась шире, хотя за ней никого не было видно. Я понял, что именно присутствие этого незримого наблюдателя заставило меня бросить в воду кольцо, и задумался, пытаясь понять, безумным или правильным был мой поступок. Круги, оставленные кольцом на воде, сгладились, и я обернулся к хозяину перстня.

Я рассчитывал увидеть его раздувшимся от гнева и приготовился к побоям, если не к худшему. Но он стоял недвижно, жесткий, примолкший и внимательный. Потом голова его запрокинулась, рот раскрылся, и площадь заполнилась раскатами хохота. С криком взлетели перепуганные чайки.