Притворись влюбленной - Бэт Риклз

широко мне улыбается и берет у меня сумку с подарками, чтобы положить ее на заднее сиденье машины.

Папа крепко меня обнимает:

– Ты в порядке, Софи? Что-то ты осунулась.

– Что? Нет, просто… Все в порядке.

– Еще раз поздравляю с повышением! Отличная новость. Мы все так рады за тебя, это здорово. Я помню, как долго ты расстраивалась из-за работы, когда в прошлый раз пролетела мимо повышения.

– Что? Я не расстраивалась.

Он косится на меня:

– А мама говорила, что еще несколько недель назад ты расстраивалась… И я понимаю, почему она так решила: ты в то время даже не хотела говорить о работе. Мы с Камиллой решили – ты собралась увольняться. Очень уж неловко ты пыталась сменить тему, когда у тебя спрашивали, как дела в офисе.

Черт, черт, черт. Я так и выглядела, да? Я слишком боялась, что случайно проболтаюсь им о своих неудачах и об анонимной колонке, поэтому предпочитала отмалчиваться.

Я что-то мямлю, пытаясь решить, стоит ли мне обратить все в шутку.

Услышав наш разговор, Гарри спешит на помощь:

– Это моя вина, Дуг. Тащить рабочие проблемы домой – тоскливо, так что мы с Софи привыкли оставлять их в офисе.

Благослови Господь моего фейкового бойфренда, моего рыцаря в сияющем пальто.

Дорога до Надин занимает почти сорок минут, и все это время мы разговариваем в основном о моем повышении и наших планах на Рождество. Папа спрашивает Гарри, как тот собирается провести праздник, и Гарри отвечает, что пока и сам точно не знает.

– Думаю, в этом году ничего особенного не предвидится, – туманно добавляет он.

Мне жаль Гарри – я вспоминаю, что и сама не планировала «ничего особенного» на свой день рождения. Для меня, девушки одинокой, это выражение означало нечто совершенно иное, чем для тех, у кого есть пара. Я представляю, как Гарри просыпается рождественским утром в холодной и пустой квартире, а впереди у него бесконечно длинный день… Он одинок и безутешен, ему очень, очень грустно.

Я не могу этого допустить. Ни за что.

– Мы будем тебе рады за нашим столом, – тут же радостно предлагает папа. – Да, Софи? Чем больше гостей, тем веселее!

– О, боюсь показаться навязчивым… – говорит этот рыцарь, как будто это не он в прошлом месяце напрашивался ко мне на Рождество, лишь бы избежать встречи со своей собственной семьей. Я поворачиваюсь к нему и всем видом показываю, что не сильно впечатлена его любезностью. Он отвечает мне невиннейшей улыбкой.

– Конечно, мы будем ему рады, – фыркаю я и закатываю глаза.

Впрочем, я все же улыбаюсь Гарри, прежде чем отвернуться: пусть знает, что я это серьезно. Это меньшее, что я могу для него сделать.

Надин – одна из лучших хозяек в мире. Даже ее соседки, с которыми она снимала жилье в студенческие времена, почувствовали это на себе: она так строго следила за порядком, что даже их обшарпанная квартирка на втором этаже, над провонявшей рыбой уличной кафешкой, была в лучшем состоянии, чем моя подростковая спальня. Дэвид тоже аккуратист, так что дом они содержат в чистоте, и я при каждом визите боюсь просыпать крошки от печенья, пролить чай или принести грязь на ботинках.

Но сейчас, когда мы втроем вламываемся в дом, их строгая серо-белая прихожая завалена сумками, слингами для младенцев и… всем подряд. На лестнице я вижу одежду: детские комбинезоны – по-моему, условно чистые – и куча грязного на вид тряпья. Там же стоит забытая кружка с недопитым кофе и лежат очки Дэвида – словно ждут, когда на них наконец наступят.

– Мы приехали! – кричу я.

Папа тут же на меня шикает. Камилла, выскочив из гостиной, делает то же самое.

– Черт, – смущенно шепчу я. Опять облажалась, не успев переступить порог дома. – Простите. Малыш спит?

– Нет, Надин спит, – отвечает Камилла громким шепотом.

– Надин проснулась, – раздается усталый голос у нее за спиной, и моя сводная сестра выходит из гостиной с усталой улыбкой на лице. У нее отвисший живот, и ходит она вразвалку, как на последних месяцах беременности. Удивляться нечему, я знаю, просто тетя Доун после родов уже вернулась в прежнее, добеременное состояние. Наверное, я ожидала, что Надин тоже быстро придет в норму, хотя рожала она намного тяжелее. У нее мешки под глазами, а лицо серое, в тон стен. Я даже думать не хочу, когда она в последний раз мыла голову.

– Привет, Надс. Отлично выглядишь, – говорю я.

– Выгляжу я дерьмово, – отзывается она. – И чувствую себя так же.

– Я ничего такого не имела в виду…

– Софи! – выпучив глаза, шипит на меня Камилла, но Надин только смеется.

Может, материнство смягчило ее характер, а может, она слишком устала, чтобы ввязываться в спор. Скорее всего, последнее. Она крепко меня обнимает, и я замечаю, что пахнет она иначе. Не своим любимым парфюмом, а детской присыпкой и чем-то несвежим.

– Ты привезла минс-пай? – шепчет она мне на ухо.

– Две упаковки. Спрятать их на кухне, в ящике с полотенцами?

– Ты чудо. – Надин отстраняется и смотрит на сумки в руках у папы и Гарри. – А это еще что?

Я показываю на Гарри, потом на папу:

– Не «что», а «кто». Это мой парень Гарри. А это папа.

– Охренеть как смешно, я про сумки! – фыркает она, но все же вежливо кивает Гарри: – Привет, Гарри, рада снова тебя видеть. Прости за беспорядок.

Он говорит, что ей не о чем волноваться, что она прекрасно выглядит и дом у них чудесный, – а я пока передаю ей сумки.

– Поппи уже выросла из некоторых вещей, так что Доун передала их тебе. Если тебе не нужно, мы можем их отдать на благотворительность, или сдать на переработку, или еще что-нибудь придумать. И кстати, мама тебя поздравляет и передает подарок…

– Ох, она же мне писала. Спасибо ей.

– Она, кажется, купила тебе одежду, – неуверенно говорю я, отдавая Надин большую подарочную сумку. – Тут футболки и всякое такое. Она говорит, это на случай, если ты не успеешь постирать испачканное… И еще тут книжки для ребенка…

– О боже, это так мило. Я напишу ей попозже, но ты поблагодари ее от меня, пожалуйста. Господи, какая она предусмотрительная! Мама, смотри!

Надин уже выхватила сумку у меня из рук и теперь перебирает одежду и достает несколько предметов гардероба, чтобы показать Камилле.

– А я… э… я… я тоже кое-что тебе привезла.

Я беру подарочный пакет и вытягиваю одеяльце, хотя и боюсь, что мой подарок не вызовет у нее такого восторга, как предыдущие. Одеяльце мягкое, вязаное, лимонно-желтое, где-то тридцать на девяносто сантиметров, с вышитыми черными буквами – инициалами малыша: ФДД, Финли Джеймс Доуз.

Я заказала его на Etsy, перелопатив десятки статей на тему «Что подарить молодой маме». Когда малыш родился, я заказала для Надин плюшевого слоника, но через несколько дней Джессика проговорилась, что почти всем остальным пришло в голову примерно то же самое. Тете Доун надарили кучу одежек для новорожденных, и большую часть на малышку даже не успели надеть, поэтому я решила, что Надин тоже ждет нечто подобное. Не могла же я приехать в гости с пачкой подгузников. К тому же я себя знаю: наверняка купила бы не те.

А вот одеяльце показалось мне милым. Практичный подарок на память.

– Уи-и-и-и, какое оно хорошенькое! И такое мягонькое. Это так предусмотрительно, Софи.

Надин лучезарно мне улыбается: теперь она куда больше похожа на себя прежнюю. Камилла щупает ткань и одобрительно хмыкает. Наконец-то я могу вздохнуть с облегчением и улыбнуться Надин в ответ.

– Значит, так! – Папа хлопает в ладоши и отпихивает меня, чтобы проникнуть в гостиную. – Где там мой внук? О, Дэвид! У тебя все в порядке?

Камилла и Гарри идут за папой в гостиную, а Надин кидает на меня быстрый взгляд.

– Минс-пай, – шепчет она, и я вижу, как ей не терпится, чтобы я достала коробки из сумки.

У нее течет грудь, и на майке с одной стороны расплылось молочное пятно. Предупредить ее? Или это неприлично?

– Сделай нам чайку, – говорит она, указывая на кухню. – Я еще пью без кофеина. Пачка – в синем чугунном горшке.

– Хорошо.

Кто я такая, чтобы спорить с молодой матерью? Я иду на кухню и прячу коробки в третий выдвижной ящик под стопку чистых кухонных полотенец, а потом ставлю чайник. Я надеялась сразу пойти и обнять племянника, но… видимо, Надин оказала мне услугу, отправив меня на кухню. Все равно папа вцепится в малыша и не отпустит от себя еще несколько минут: ему нравится роль дедушки.

Чай готов. Я несу чашки в гостиную, и во мне снова зарождаются уже знакомые ужас и паника. А если я уроню ребенка?