Мы разобьёмся как лёд - Айла Даде

то время как в сознании раз за разом звучит одна и та же фраза «я встречаю его там почти каждый раз». А потом голос мамы, когда выяснилось, что мой сберегательный счёт пуст. «Ниран говорит, что они понадобились ему, чтобы помочь другу. Какому именно, он не признаётся. Как и не говорит, на что именно. Просто сказал, что это кодекс чести, и мы получим их обратно».

Сердце колотится в груди, в то время как в голове постепенно складывается полная картина.

У отца никогда нет денег, хотя зарплата тренера достаточно высока и вполне могла бы прокормить две семьи. А мама покупает дешёвые кроссовки в «Волмарте», потому что он снова и снова просит у неё денег до тех пор, пока у неё совсем ничего не остаётся. У родителей разные счета, поскольку когда-то так захотел отец, несмотря на то, что они женаты двадцать лет. Я почти никогда не вижу его вне тренировок. А он постоянно унижает мою маму и проявляет нежность только когда ему от неё что-то нужно. Человек с двумя лицами. Человек, которого я, возможно, и вовсе не знаю. Кто такой Ниран Пирс? И какого хрена он делает в этом гольф-клубе?

– Гвендолин? – словно издалека доносится голос Оскара, вырывая меня из потока мыслей. Я удивлённо поворачиваюсь к нему, совсем позабыв, что в гостях. Он выглядит обеспокоенным. – Всё в порядке?

Я моргаю. А потом смотрю на него и чувствую, как в душе закипает неистовая ярость. На Оскара, который творит с моими чувствами что захочет. На его богатую семью, которой я хочу понравиться и думаю, что не смогу. На Тимоти, который сделал моего отца ещё большей загадкой для меня. На деньги, которые управляют миром и разделяют людей на классы. Меня бесит, что бумага обладает властью над чувствами. Потому что это отдаляет меня от Оскара. В обществе и на льду. Но больше всего я злюсь на своё сердце, которое не может перестать нашёптывать имя Оскара. Ну и на жизнь, которая играет против меня.

Я в отчаянии.

Я просто, чёрт возьми, в бешенстве.

И мне здесь не место.

Мои руки дрожат, когда я вытираю рот салфеткой и кладу её на пустую тарелку. А потом отодвигаю стул и, поднявшись, прочищаю горло.

– Большое спасибо за ужин. Это было великолепно. Пожалуйста, передайте мою благодарность домработнице. Но теперь мне пора.

Джорджия удивлённо моргает.

– Уходишь? Вот так внезапно?

Оскар, нахмурившись, смотрит на свои руки.

– Мне очень жаль. Я не очень хорошо себя чувствую. Моя травма…

– О, ну конечно. Естественно. – Тимоти тоже выглядит застигнутым врасплох. – Если хочешь, возьми десерт с собой.

– Спасибо, не надо.

Оскар поднимает глаза, но я не в силах смотреть на него. При этом неплохо бы мне иметь в виду, что это может быть в последний раз. На льду больше не будет напряжённых взглядов. Нужно помнить, что это прощание, и наше будущее – походя кивать друг другу на улицах Аспена, может, время от времени улыбаясь, если всё будет в порядке.

Мне следует думать: «Прощай, Мистерио!» Вместо этого в голове вертится другая фраза. Только одна, совершенно сюрреалистичная, но окрыляющая: «В твоих глазах светятся чувства».

Попытавшись прогнать эти мысли, я поворачиваюсь и направляюсь к выходу. В тихом доме мои шаги звучат особенно громко. Напряжение пульсирует вокруг меня, тяжело ложится на грудь.

Я открываю входную дверь, выхожу на улицу и чувствую себя освобождённой. Низкие температуры режут кожу, когда я по снегу пробираюсь к машине. Уже кладу здоровую руку на ручку водительской дверцы, как вдруг слышу его голос.

– Подожди, Гвен. Подожди.

Я зажмуриваюсь и прислоняюсь лбом к дверце машины, чувствуя себя в ловушке. Разрываюсь между сердцем и разумом. Первое умоляет подождать, а второй категорически против. И это меня бесит.

Ощущаю прикосновение к обнажённому плечу, и его тепло разгоняет мурашки по коже. Я отрываю лоб от дверцы машины и поворачиваюсь к Оскару. Он стоит в этой своей льняной рубашке и подтяжках, мускулистый и похожий на Гилберта, и мне очень хочется, чтобы он стал моим Ноксом. Или моим Уайеттом. Хочется, взявшись за руки, гулять с ним по городу и целоваться под небом, которое окутывает нас мягким одеялом из волшебных снежинок.

– В чём дело?

– Я не могу, Оскар.

– Что именно?

– Вот это всё. – Я смотрю на его ладонь, которая лежит на моей руке. – Что бы это ни было, я не могу.

Оскар опускает руку, но, судя по выражению лица, он недоволен. Похоже, ему стоит больших усилий не прикасаться ко мне. Только вот я не знаю, что с этим делать.

– Мне очень жаль, если я сделал что-то не так.

– Нет. – Я на мгновение прикрываю глаза. – Просто ты прав.

– В чём?

– В том, что мы партнёры по фигурному катанию и не более того. Ты… – голос начинает дрожать, и я сглатываю, – это высшее общество, Оскар. Я к нему не принадлежу. И никогда не буду принадлежать.

– А кто сказал, что я сам такой? – Он кладёт ладонь на машину и опирается на неё. – Кто сказал, что я когда-нибудь стану таким только потому, что меня усыновили богатые люди?

– Это неизбежно произойдёт.

Он невесело смеётся.

– То есть моя индивидуальность настолько слаба, что ей с легкостью можно манипулировать?

– Я этого не говорила.

– Но подразумевала.

– Нет, я… – Я вытираю предплечьем мокрые снежинки со лба. – Почему ты стоишь здесь, Оскар? Зачем вообще обсуждать, что могло бы быть между нами, если у тебя есть девушка?

В его глазах отражается внутренняя борьба. Атмосфера между нами накаляется. Сейчас напряжение почти такое же, как после поцелуя. Оскар делает шаг ко мне. Я делаю шаг назад, спиной упираясь в дверцу машины. Вторую руку Оскар опускает справа от моей головы. Не спрятаться. Снежинка приземляется на его нижнюю губу. Порываюсь её слизнуть, но она тает. Я одновременно благодарна и разочарована. А Оскару, кажется, весело.

– Оскар, – шепчу я.

Вообще-то прозвучать должно было твёрдо. Напомнить, что мы в процессе разговора, а потому нельзя просто подойти, обнять и так возбуждающе на меня пялиться. Но вместо этого мой голос лишь усиливает возбуждение. Оскар наклоняется и тянется губами к моему уху. Я провожу кончиками пальцев по дверце машины позади себя, потому что мне требуется разрядка. Это не помогает.

– Оскар, – выдыхаю я.

И тут я слышу его хриплый голос у своего уха.

– Я открою тебе ещё один секрет. – Его влажные от снега губы опускаются ниже и касаются моей шеи, отчего у меня