Мы разобьёмся как лёд - Айла Даде

высокий и внушающий страх и одновременно маленький и слабый, и его лицо внезапно меняется. Как будто он проснулся от сна, который снился одновременно и ему, и мне.

Отец смотрит на меня сверху вниз так, словно сожалеет о случившемся, но уже слишком поздно. Мама до сих пор колотит его, и он позволяет. Даже не двигается. А я…

Я не трогаю щёку, которая пульсирует, горит и болит не только снаружи, но и внутри. Нет, я нащупываю под своей задравшейся футболкой трофей, который обжигает открытую кожу живота. Мне интересно, оставит ли он клеймо. А ещё я думаю, что ничего страшного. Задыхаясь, я вытаскиваю его. Огонь окрасил половину верхушки в чёрный, но и это ничего. Теперь и у него есть шрамы, как у меня.

Я поднимаюсь на ноги и смотрю на отца. Он ничего не говорит, но глаза у него огромные. Я перевожу взгляд на маму, которая перестала его бить. Теперь она сидит на диване, закрыв лицо ладонями, и плачет.

Я не знаю, что и думать. Единственное, что понимаю: я не хочу здесь находиться. Ни за что.

– Видишь, мама? – Мой голос звучит хрипло из-за слёз, криков и душевного страдания. – Теперь ты видишь то, что вижу я?

– Гвен, – шепчет отец. – Гвен, моя дорогая, мне очень жаль, я не хотел… – Он подходит ко мне и протягивает руки. – Иди сюда, моя маленькая милая девочка.

Мама рыдает. Комната наполнена рухнувшими надеждами, осколками стекла и разбитыми сердцами.

Я могу лишь обескураженно уставиться на отца. Когда он делает ещё один шаг ко мне, я отшатываюсь.

– Отойди от меня. – Моё дыхание учащается. – Ты… это… – Я прищуриваюсь на мгновение, затем качаю головой и выскакиваю из комнаты.

В прихожей я хватаю ботинки, ключи от машины и выбегаю из дома. По асфальту я несусь в носках. Смеющиеся эмодзи врут. У меня дрожат руки, когда я отпираю джип. Забравшись на водительское сиденье, я не могу сделать вдох. Трофей на моих коленях тоже не дышит. Он смотрит на меня. Не знаю, почему он это делает. Не знаю, почему он так похож на меня. Я не знаю, что теперь делать. Не знаю, не знаю, не знаю.

«Иди к Аддингтонам», – шепчет голос в моём затуманенном мозгу.

«Иди к Оскару», – вторит моё растерзанное сердце.

Я с трудом напяливаю ботинки, оставив шнурки болтаться. Завожу двигатель, нажимаю на педали и еду на Аспенское нагорье.

Магнитола подключается к мобильному телефону. Звучит мой заунывный плейлист. Сорванным голосом я подпеваю «Way Down We Go» и вижу огонь, потому что всё горит. Мои пальцы горят. Мои ладони горят. Моя скула горит. Я думаю о своём коктейльном платье на батарее в ванной. Ему теплее, чем мне.

Ткань чёрная. Четырнадцать тысяч четыреста пустых секунд тоже.

Дыхание любви

Гвендолин

Дворники сметают снег, который безжалостно сползает по лобовому стеклу. Видимость не более пары метров вперёд, когда еду по бесконечно длинной подъездной дороге к дому Аддингтонов. Почти километр серпантина в гору, на вершине которой красуется воплощённая мечта из кирпича, дерева и стекла. Наконец я паркуюсь возле большой ели перед гаражом и покидаю салон. Ледяной воздух охлаждает мою горящую щёку. Мокрые хлопья падают на голые руки, заставляя их покрываться мурашками. Меня сотрясает дрожь. Я медленно поворачиваю ладони к небу. Снег охлаждает волдыри, и я издаю хныканье.

Теперь, когда я здесь, мне снова хочется сбежать. Я совершила глупость, явившись сюда. О чём я только думала? Я стою перед роскошным особняком Аддингтонов и выгляжу так, словно собралась на концерт группы Blink-182. Оскар подумает, что у меня поехала крыша. Снова.

Я медленно приближаюсь к входной двери. Из окна сверху меня приветствует золотистый свет, льющийся наружу из изящной проволочной лампы. Мои развязанные шнурки погружаются в снег, оставляя на нём следы, которые похожи на свежие отпечатки лапок маленькой птички. Я слежу за ними в стремлении убедиться, что это не сон. Вот я здесь, несмотря на всё, что недавно произошло. Или, скорее, из-за того, что недавно произошло. А вообще стоило бы задуматься о том, почему моё первое желание после такой ситуации – быть с Оскаром. А ещё о том, насколько правильно сейчас идти на ужин, учитывая, что Оскар не считает, будто между нами возможно нечто большее. Чем дальше я буду заходить, тем больнее мне будет становиться. Как тропинка через глухой лес. Я ещё могу вернуться. Ещё могу спастись. Но, похоже, я ничем не лучше главных героев фильмов ужасов, которые бегут в туманный лес, словно там их спасение, потому что шагаю дальше.

Протягиваю палец и нажимаю на кнопку звонка, мысленно отметив, что ноготь почернел от копоти.

Из-за двери я слышатся слегка приглушённые из-за ковра шаги. Вскоре дверь распахивается, и я чувствую себя беззащитным оленем в свете фар.

На меня смотрит Оскар. В льняной рубашке и серых подтяжках он снова похож на Гилберта из «Ани из Зелёных Мезонинов». Возникает желание сообщить ему об этом, почему-то мне кажется, что это не совсем уместно. К тому же Оскар уставился на меня и молчит.

– Я слишком рано? – спрашиваю я шёпотом.

– Твоё лицо. – Кажется, он в ужасе. – Гвен, что с твоим лицом?

Я ощупываю скулу кончиками пальцев. И почти сразу же убираю их, поскольку слишком больно.

– Это… ничего.

– Ничего? – Он оглядывается через плечо, делает шаг вперёд и закрывает за собой дверь. – Ты вообще себя в зеркало видела?

– Честно говоря… нет.

Он смотрит на меня и выдыхает:

– Тебя избили?

– Нет.

– Но твоя… о боже, а это что ещё?

– Что?

– Твоя рука! – Оскар хватает меня за запястье. Мне не удаётся отдёрнуть руку, поскольку он слишком быстр. Широко раскрытыми глазами он таращится на волдыри, потом снова на меня. – Гвен, что за хрень с тобой случилась?

– Не могу… дышать.

Оскару растерянно моргает. Чтобы прийти в себя, ему нужна секунда-другая.

– Ладно, пойдём, отведу тебя наверх, – произносит он уже спокойно, как будто происходящее в порядке вещей. А потом кладёт руку на мою поясницу и заводит меня в дом.

Я уже бывала у Аддингтонов. Здесь всё ошеломляет. Величественный дом иконы стиля и агента ЦРУ. Но сейчас я не обращаю никакого внимания на окружающую красоту. Сейчас я просто хочу плакать, убегать и вечно грустить.

– Джорджия и Тимоти в процессе подготовки, – тихо поясняет Оскар. – Через некоторое время домработница будет подавать ужин. А до тех пор мы будем вести себя так, словно тебя здесь нет.

Он шагает через