Мы разобьёмся как лёд - Айла Даде

справиться, и мы оба это понимаем. Когда Ниран и Николетта наконец решают отпустить нас на сегодня, Гвен буквально мчится по льду и резко останавливается только у дверцы в бортике. В нескольких метрах позади неё в удивлении останавливаюсь и я.

– Привет, Джорджия.

Моя приёмная мать стоит в проходе между рядов. Яркие потолочные светильники оставляют золотистый отблеск на её смуглой коже. Поправив дизайнерскую сумочку, она встречает нас сияющей улыбкой.

– Привет, Гвен. Я была так рада услышать, что ты партнёрша Оскара!

Гвен застывает между мной и Джорджией, словно маленький олень между львом и пумой.

– Здравствуйте, миссис Аддингтон. – Её голос звучит дружелюбно. Даже немного благоговейно. – Большое спасибо. Я тоже рада, эм-м… очень.

«О, Гвендолин, как же хорошо ты врёшь».

Джорджия, кажется, в восторге. Она подходит ближе и кладёт руки на плечи Гвен, а в следующий момент крепко прижимает её к своей пышной груди. Не представляю, что и думать. Проходит целая вечность, прежде чем Джорджия выпускает Гвен из объятий. Да, это длится буквально целую вечность.

– Мы с Тимоти хотели бы пригласить тебя на ужин сегодня вечером.

Тревога! Тревога!

Не лучшая идея. Откровенно плохая идея. Она абсолютно точно противоречит своду правил в моей голове. Хотя бы потому, что правило всего одно: держаться подальше от Гвен.

– Эм-м… – мямлит Гвен. – Я, ну… да. С удовольствием.

Ей-богу, от этого не легче. Пока я пытаюсь тщательно закрыть все ящики замками, винтами и бронелентой, словно неудержимый вихрь, врывается Джорджия. Всё идёт прахом, замки ломаются, бронелента рвётся, ящики снова открыты. И что же я вижу в них?

Полнейший хаос.

Шрамы от ожогов

Гвендолин

Четырнадцать тысяч четыреста секунд. Это ужасающе большое число, которое я потратила на подготовку к вечеру.

Конечно, я не считала секунды. Ну разве что несколько, но не все. В какой-то момент их стало слишком много, поэтому я просто загуглила, сколько секунд в четырёх часах, а затем очень долго лежала на коврике для йоги и таращилась в потолок. Теперь я знаю, что над карнизом живёт каннибал. Во всяком случае, выглядит так, будто госпожа косиножка издевается над себе подобными. Или же они просто делят друг с другом интимный момент за закрытыми шторами. В любом случае, это тревожит. Почти так же, как и факт, что я потратила четыре часа на размышления о том, как больше нравлюсь Оскару: с распущенными волосами или собранными? С тушью для ресниц или без неё, в платье-рюкзаке «Прада» или коктейльном мини?

И почему я вообще об этом беспокоюсь?

Меня расстраивает это не пойми что. Не знаю, как назвать происходящее. Я смотрю на Оскара и всё чувствую. Но он… понятия не имею. Это трудно описать. Он весь в напряжении, таком пульсирующем, злом и в то же время отчаянном. Я чувствую всё это, когда смотрю на него, но в то же время ничего не чувствую, потому что он так хочет. Мне бы выбросить его из головы, но вряд ли с Оскаром это сработает. Уверена, он появится, и всё пойдёт прахом. Вот такое чувство.

Раздаётся стук в дверь.

– Да?

Створка распахивается, в проеме появляется мамино лицо в форме сердца. Её длинные каштановые волосы завязаны в высокий хвост. Она одета в простые джинсы, рубашку и белые босоножки. Сейчас она словно олицетворение цветущей юности.

– Можно войти?

– Зависит от обстоятельств. Какая у тебя форма оплаты?

Она расплывается в ухмылке и поднимает маленький коричневый пакетик.

– Капкейки?

– С чем?

Мама смотрит на меня со смесью удивления и укоризны.

– «Орео», конечно.

– Входите. Добро пожаловать, милая девушка.

Она закрывает за собой дверь и глубоко кланяется.

– О, милостивая государыня.

Я встаю со своего коврика для йоги и смеюсь.

Мама протягивает мне капкейк и садится на письменный стол, поставив ноги на вращающийся стул. Сегодня на ней носки с эмодзи. Такие же, как у меня.

– Кто работает в закусочной? – интересуюсь я.

– Камила. – Мама указывает на меня пальцем. – Так ты собираешься идти к Аддингтонам?

Я в маминых укороченных светло-голубых джинсах с потёртостями и заправленной в них безразмерной футболке с принтом Ramones, а кончики влажных после мытья волос оставляют влажные пятна по обе стороны от бёдер.

– Да, именно в таком виде богатые люди выходят на красную ковровую дорожку.

– Верно. На днях я видела Аддингтонов в рваных джинсах и кроп-топе. И в сандалиях. С носками.

– Ты прикалываешься надо мной.

– Конечно, прикалываюсь, – смеётся мама. – Аддингтоны в рваных джинсах. Придумала!

– Жду, пока высохнет платье. Оно лежит в ванной на батарее.

– Хорошая мысль. Отопление в ванной самое лучшее.

– Иногда оно высушивает за двадцать две минуты. Это суперскорость.

– И как, нервничаешь?

Я кусаю капкейк.

– С чего бы?

– Потому что, кажется, Оскар тебе нравится. И сегодня вечером будет ужин с его родителями.

Бинг Кросби выскакивает из своего домика. Это редкость. Я едва не давлюсь от удивления. А возможно, и из-за последних маминых слов.

– С чего ты решила?

– Я твоя мать. Я такое вижу.

– И как же?

– По твоим глазам и выражению лица.

– Ага.

– Кроме того, сегодня впервые за целую вечность играл не этот твой заунывный плейлист. Серьёзно, сколько раз ты подпевала «Teenage dirtbag» за последние четыре часа? Большое спасибо, теперь я знаю текст песни наизусть.

– Ха-ха.

Мама улыбается.

– Всё-таки это хорошо. Мне нравится Оскар. Он несколько раз заходил в закусочную.

– Что? – восклицаю, уставившись на неё. – Когда?

– Хм, ну ладно, – пожимает она плечами. – Он приходит каждое утро.

– Каждое утро?

– Перед «Айскейтом», – кивает мама.

– Почему я ничего об этом не знаю?

Мама кусает капкейк. Она делает крошечные укусы. Всегда так делала. Это сводит меня с ума.

– Мама!

Она смеётся, и несколько крошек вылетает из её рта. Не растерявшись, Бинг Кросби выпрыгивает из клетки и набрасывается на них. При этом он дышит, наверное, ещё более испуганно, чем жертва госпожи косиножки, и судорожно озирается по сторонам. Похоже, он считает, что мир существует только для того, чтобы охотиться на него. Кролик живёт в своей собственной матрице.

– Он приходит раньше тебя. Выпьет кофе, поболтает со мной, каждый день немного дольше, но всегда не слишком долго, явно не хочет, чтобы это бросалось в глаза.

– Что бросалось в глаза?

– Что он ждёт тебя.

Мама встаёт со стола и опускается на колени перед Бингом Кросби. Он смотрит на неё так, словно всё. Будто ему пришёл конец. Мама рассыпает крошки по полу, но кролик не двигается с места, находясь в состоянии шока.

– Он всегда надеется,