Дульсинея и Тобольцев, или 17 правил автостопа - Наталья Литтера

его на место. Она знала ответ на этот вопрос, но не знала и не понимала, как вдруг они дошли до таких тем в разговоре. Кто они друг другу, чтобы сидеть вот так и рассуждать, по сути… о личном. Он тоже перестал есть, а она снова разглядывала его руки. Очень старые часы. Просто винтажная штучка-фенечка или все же дорогая памятная вещь? Знакомые бусинки на запястье. Почему-то вдруг подумалось, что там, как раз под этими ремешками, бьется пульс и если отодвинуть в сторону все кожаные путы и дотронуться пальцем, то можно услышать сердце. Услышать прикосновением.

– Уехать ради чего? Должна быть причина. Важная причина, – она не ответила на его вопрос и отлично понимала это.

В этот вечер было и без того сказано более чем достаточно.

– Теперь твоя очередь, о Иван, – Дуня отодвинула от себя тарелку и резко сменила тему: – Скоро принесут красный торт, а мы еще не приступили к опросу из пяти пунктов.

* * *

Не удивился. Да и с чего? Уже слишком хорошо познакомился с упрямством и прямолинейностью девушки, сидящей напротив.

– Не забыла, – вздохнул Иван. – Окей, давай свои вопросы. Но если они будут очень интимными, я оставляю за собой право… соврать.

– Ну уж нет! – да кто бы сомневался, что Дульсинея не упустит шанс поспорить и настоять на своем. – Ты оставляешь право промолчать, и тогда я меняю свой вопрос. Потому что теряется смысл. Правдивые ответы, автостопщик.

И даже пальцем пригрозила. Совсем как Антонина Марковна. Только у бабули не бывало такого роскошного алого маникюра.

– А в прошлой жизни ты была Торквемадой, – вполне убедительно удалось сохранить серьезное выражение лица. – Хорошо, договорились. Правда, только правда, и ничего, кроме правды. – Тоже поднял руку. – Клянусь тортом.

Дуня улыбнулась. Улыбка у «Торквемады» получилась мягкой. Но с хитринкой.

– У меня много имен, о Иван. Итак, вопрос первый. Что означает твое тату? Почему ты решил его сделать и как выбирал орнамент?

– Вот так, значит, – Иван удивился умеренно. Потому что ожидаемо в целом. Зря, что ли, он своим трайблом по делу и без дела светил? – Без разогрева и прелюдий? Сразу про интимное?

Старательно изобразил слабую задумчивость и легкую печаль.

– И врать нельзя, да? А так хотелось рассказать, как мне пять суток набивали тату в хижине, крытой пальмовыми листьями, трое вождей племени масаи. Тебя бы впечатлил такой рассказ?

– Меня бы впечатлил, да. Если бы был правдой. Так как насчет правды?

Дуня, ты просто зациклена на правде. Сама тоже никогда не врешь? Иван привычным жестом пошевелил бусинки на запястье.

– Это был первый серьезный протест против материнской опеки. Как только стал получать более-менее большие деньги – пошел в тату-салон и набил. В пять сеансов. Исключительно для того, чтобы приехать в Коломну и довести мать до нервного срыва. Теперь стыдно, конечно, а уже ничего не изменишь. – Дуня смотрела серьезно, ожидая продолжения. И он продолжил: – А что до значения тату, то я без понятия. Однажды добросердечные африканские аборигены с помощью жестов пытались мне объяснить смысл моих татуировок. Насколько я понял, там изображена то ли история несчастной любви суриката к страусу, то ли готовность принести себя в жертву местному божеству. В общем, парень, который набил мне это тату, был шутник. А может, и сам толком не знал.

Дуня сидела, внимательно слушая и слегка наклонив голову. Не рассмеялась почему-то, хотя про суриката – смешно же. Вместо этого спросила:

– Ты… тебе легко было общаться с людьми, с которыми у вас такая пропасть… в восприятии жизни? Не страшно было?

– А нет никакой пропасти, Дуня. Там просто нет шелухи. Все предельно обнажено и откровенно. Нет иллюзий, и все очень честно. Африка… она очень честная. И страшная в своей честности и обнаженности – всего. Человеческой породы, природы. Наверное, тебе бы там понравилось. Ты же любишь правду. Хотя… Мне на самом деле интересно, как бы у тебя там… сложилось. Но это вряд ли удастся проверить. Итак, я ответил на первый вопрос?

– Да. Ответил. Ну и раз ты заговорил про маму… тогда второй вопрос. Почему ты назвал ее в телефоне «Гениальной Идеей»? Это случай из жизни? Или особенность характера – идейность?

Усмешка вышла непроизвольно. Как бы так объяснить, чтобы не выглядеть инфантильным идиотом?

– Она у меня, конечно, идейная. И гениальная. Но все проще. Ее зовут так – Идея Ивановна. Так что, как ты понимаешь, самый идейный у нас в семье дед. Был. Идейный коммунист. И дочь так назвал. А мог бы Революцией. Или Даздрапермой.

– А Ида – это сокращенное от Идеи, да? – продолжила допытываться Дульсинея. – Потому что мне она представилась как Ида Ивановна.

Усмешка перешла в смех.

– Дошло дело до представлений? Похоже, ты выхватила по полной программе. Тебя учили жить? Читали нотации? Надеюсь, ты не приняла ничего на свой счет? Что бы и кому бы моя мать ни говорила, это все равно адресовано мне. Даже если говорила она не со мной. Поэтому, если что, – не бери в голову, ладно?

Совершенно неосознанно протянул и легко тронул пальцами ее руку. Это был жест сочувствия человеку, в первый раз в жизни пережившему общение с Идой Ивановной Тобольцевой. А у Дуни совершенно по-девичьи зарозовели щеки. Она уставилась на его руку и произнесла тихо и не очень уверенно:

– Вообще-то… я ей там ответила не очень… ну, скажем… я сама от себя не ожидала. На самом деле мне страшно неудобно… – Дульсинея замялась, а потом единым духом выпалила: – Она решила, что Евдокия Лопухина – мой псевдоним, а я – девушка легкого поведения. В общем, я не могла ее разочаровать и вошла в роль. Вот.

Хорошо, что чайник с чаем и два куска – действительно! – красного торта принесли только теперь. А не на десять минут раньше, потому что тогда бы Ваня поперхнулся – либо чаем, либо тортом. А так свободно и легко расхохотался.

– Значит, вошла в роль? – улыбка с лица не желала сползать. – Угадай, о чем я сейчас вспомнил?

– О чем?

– О поставленном на счетчик брате, безвинно убиенном хомяке и о том, что я страшный человек!

Теперь звонко рассмеялась Дуня.

– Это был экстремальный случай, и организм мобилизовался!

– Могу себе представить… Что ты могла и не то сказать, войдя в роль. И уверяю тебя: ты доставила Идее Ивановне огромное удовольствие. Оправдала все ее ожидания о том, с кем я общаюсь.

– Ты меня успокоил, – пробормотала Дуня, помешивая ложкой чай. – Торт пробовать будешь?