Дульсинея и Тобольцев, или 17 правил автостопа - Наталья Литтера

class="p1">– Буду, – Иван отломил ложкой кусок. – А ты думай пока над третьим вопросом.

Красный торт оказался вполне себе. Несмотря на цвет. Или – благодаря ему.

– М-м-м… Какая вкусная… Москва.

Дуня улыбнулась, но за свой торт приниматься не торопилась.

– Третий вопрос готов. Когда ты влюбился в первый раз? В детском саду? Или уже в школе?

Вопрос был явно шутливый. Задан с улыбкой. Но Тобольцев почему-то отложил ложку.

Конечно, мальчики влюбляются в девочек. Обычно так. Но в детском саду Ваню как-то миновала чаша сия. А потом у него появилась Лизка. Нет, он в нее не влюбился. Именно благодаря ей Ваня узнал многое о девочках. Например, о том, для чего нужны тампоны. Что одна грудь начинает расти раньше другой. И много чего другого, что предпочел бы тогда не знать и что его в те годы откровенно смущало. Сейчас-то – сейчас Тобольцев понимал, что когда складывается танцевальная пара, определенная степень близости – и эмоциональной, и физической – неизбежна. Вне зависимости от того, готов ты к ней или нет. Ваня готов не был. И эта плотная вынужденная близость с неплохой, в сущности, девочкой Лизой убила все романтичные мысли в сторону противоположного пола. Какая, в пень, романтика после фразы: «Ванька, ногу мне аккуратнее задирай, первый день». А потом, когда с танцами удалось распрощаться, – тогда романтику вытеснили гормоны.

Влюблялся ли Иван позже? Много раз. В лица перед объективом, и не только в лица – влюблялся иногда страстно. Секунд на двадцать. Ну, может, на пару минут. Горячо был влюблен в своего первого педагога – Юрия Валентиновича. Абсолютно асексуально. Как в человека и наставника. С огромной симпатией относился к Марине Рох и даже, наверное, был чуть-чуть, самую капельку влюблен – в ее сумасшедшую энергетику, мегапрофессионализм, отзывчивый характер, широкую улыбку и во все ее девяносто пять килограммов. Но это же не то. А что – то? И мы считаем только детский сад и школу? Потому что прямо в данный момент, кажется, что-то меняется. Кажется…

– Я не буду отвечать на этот вопрос.

Темные ресницы растерянно моргнули. Она явно не ждала такого резкого ответа на свой шутливый вопрос. Тронула пальцами висок. Кивнула.

– Ладно. Хорошо. Тогда так. Почему у тебя нет агента?

– А можно отвечать вопросом на вопрос? – надо как-то сгладить эту неожиданную резкость. – Кто такой агент?

– Агент – тот человек, который тебя ведет, устраивает твои выставки, подбирает заказы и прочее. У тебя замечательные работы, и если бы был кто-то согласный взять на себя организационную часть, то ты мог бы выставляться. Не сразу в Москве, но в разных городах. Во многих городах. Персональные и сборные фотовыставки. Твои работы достойны этого, правда.

Чтобы не покраснеть, Иван принялся увлеченно уминать красный торт. Дунина похвала грела изнутри лучше чая. Тепло так и грозило затопить щеки. Не хватало еще смущаться, как гимназистка!

– Я об этом просто не думал, – все-таки пришлось прокашляться. – Или думал слишком мало. Мне процесс важнее результата. По крайней мере, так было еще совсем недавно. Или… Не знаю, в общем. Вряд ли смогу ответить точнее. – Остатки смущения растворил глоток чая. – Красный торт просто обалденный. С тобой выгодно спорить, Дуня.

– А ты подумай, – разумеется, она не стала отступать от выбранной темы. – Конечно, можно и нужно печататься в журналах. Но многие работы хороши в большом формате. Они – как картины. Ведь фотография – тоже искусство. И мы не спорили. Это – мой долг за твоего юриста.

Ощущение того, что кого-то всерьез волнуют твои фотографии и их судьба… Оно было не новым. Нет, оно было именно новым. Потому что так серьезно, честно, безо всякой выгоды для себя – только она. Чтобы окончательно не огимназиться, Иван решительно отправил в рот остатки «Красной Москвы».

– Ладно. Я понял тебя. На второй кусок мы заработали с Росей? Очень вкусный торт, а ты зря не ешь.

– Я думаю над вопросами, – спокойно ответила Дуня. – Если хочешь, можешь угоститься и моим куском.

– Только из твоих рук. Угостишь? Я не кусаюсь.

Это был вызов. Ее глаза знакомо блеснули. Вызов принят.

– Мне кажется, что города берет не смелость, а наглость, – Дуня слегка прищурилась. – И вообще, не царское это дело – кормить с рук. Так что решай – берешь или нет?

– Можно не с руки, можно с ложки. Я не гордый.

Они несколько секунд смотрели друг другу в глаза.

– Хорошо, я это сделаю, но ты не берешь право вето на четвертый вопрос.

Ваня демонстративно оценивающим взглядом смерил последовательно: торт, ложку, Дунину руку. Потом кивнул.

– Мое обжорство меня погубит. Давай, корми. Я продался с потрохами за вторую порцию торта с царской тарелки.

Иван внимательно следил за тем, как ложка отломила кусок торта с красной глазурью, как потом придвинулась к его губам, но не коснулась. И раздался негромкий голос:

– О чем ты мечтаешь? Какая твоя самая главная мечта? Та, которая очень важно, чтобы сбылась?

Он смотрел ей в глаза. А она смотрела почему-то на ложку. Или на то, что было рядом с ложкой? Так вот? Ладно.

Ее запястье целиком уместилось в кольце его пальцев. Торт Иван снимал с ложки медленно и аккуратно. И руку ее не отпускал. Под большим пальцем четко слышался пульс. Кажется, учащенный.

Она по-прежнему не смотрела ему в глаза. Он аккуратно слизнул крошку из угла рта. И ответил тихо:

– Главное, это понять – зачем? А поняв – успеть. Наверное, это звучит абстрактно. Но важнее трудно придумать. Мне кажется, это вообще важно каждому. Но, может, только кажется.

Она подняла взгляд. Едва двинула рукой, и Иван тут же разжал пальцы. Ее ладонь подперла щеку.

– Мне кажется, я понимаю. Ты… успеваешь?

Накатило ощущение какой-то… обнаженности. Интимности. Тесной близости. Словно они тут одни. Словно знакомы сто лет и один день.

– С твоей тарелки торт вкуснее, – попытка спугнуть то, что внезапно натянулось между ними, вышла слабой и неубедительной. И Иван сдался. – Я не знаю, успеваю ли я. Но бегу изо всех сил.

Дуня придвинула к нему всю тарелку.

– За главным? Ты можешь отбрасывать и понимать, что вот это – второстепенное? Потому что… потому что бывает, что мы бежим, бежим, а потом, через некоторое время понимаем, что это было всего лишь суетное и оно не стоило таких усилий. Бывает такое? Мне кажется, что с возрастом я начинаю как-то разделять вот это: главное и мимолетное.

– Дуня, когда ты говоришь «с возрастом»… – он попробовал усмехнуться, но