Записки на ёлке - Кэтрин Вэйн

и с удивлением замечал, что незнакомый ему парень без лишних слов делает всё сам. Странно. И это в те времена, когда по доброй воле, без просьб, люди сами никогда не сделают ничего. Родное и знакомое было в действиях парня для Кости. Он аккуратно вешал снежинки на шторы, не спеша распутывал шнуры для аппаратуры и заглядывался на Костю, пока тот не видел. Улыбался, когда Костя ругался по-французски. Кажется да, это были ругательства, но весьма красивые в исполнении.

– Меня, кстати, Рома зовут. Я с факультета испанского, – его об этом не просили, но парень сказал, протянув спустя двадцать минут руку Косте.

В ответ парень усмехнулся и крепко пожал руку.

– Рома. С испанского. Я думал с нашего, с французского.

Костя тряс несчастную руку и смотрел в лицо второкурсника. Кудрявые волосы, густые брови, большие глаза и смелая улыбка во всё лицо. На него, на этого Рому, как на настоящее произведение искусства можно смотреть только вблизи. Столько всего интересного можно разглядеть. Магически привлекательного.

– Я по-французски совсем комси-комса. С седьмого класса люблю Испанию, – парень с испанского старался не засмеяться. От греха бы подальше убрать руку, но, чёрт возьми, как крепка на ней хватка. Кто-то явно перепутал университеты, – Кость, ты мне руку оторвёшь.

Студент как ошпаренный отпрянул и отвернулся. Показалось. И волнение слишком сильно ударило под дых.

– Ах да, прости. Ты плакаты ненадёжно приклеил. Степлер лучше возьми.

У стены они быстро устроили маленькую фотозону, на сцену поставили две огромные колонки, накрыв их блестящей тканью, и принялись расставлять столы. Костя посматривал на Рому, когда тот с упорством ставил столы ровно по линии, выверяя расстояние на глаз с точностью до миллиметра.

– Не переусердствуй, труженик, – восклицал Костя и, сняв пиджак, принимался за подключение аппаратуры.

Рома лишь смеялся и, покопавшись в оставшихся коробках, искал куда пристроить сосульки на скрепках. Их нельзя просто так оставить, всё, по его мнению, должно быть в деле. Так мама научила, – брать от новогодних украшений максимум красоты и пользы. Педант со знанием испанского и знающий толк в моде. Это умиляло и заставляло чувствовать себя свободным. На равных. Только в меру. Костя хотел бы добавить пару комплиментов про красоту парня, его чистую, на первый взгляд, кожу на лице и сказать "спасибо" за помощь. Но он не делал этот шаг. Обычно за такое можно встретить презрение и отторжение с воплями – "ты за кого меня принимаешь?". Для себя студент решил, что девятнадцать лет это тот рубеж, когда пора учиться быть осторожным. Тихим и незаметным в своих желаниях. Надо притворяться. В юности ему казалось, что Новый год создан для того, чтобы в твою жизнь пришло хотя бы ненадолго чудо. Это время, когда страхи уходят, люди становятся слепы и глухи там, где нужно и открываются в том, в чём никогда бы не открылись. Время, когда можно один раз за год побыть настоящим. Нет, всё это детские сказки, что мама не читала ему в детстве, но рассказывала самозабвенно младшая сестра.

А он мечтал, что в этот год ему всё же удастся отыскать того, кто примет его настоящим. Мечтал, что встретив Новый год, отправится в Канаду, будет с кем-то свободно гулять по улицам и держаться за руки. Не ждать, когда появится грязный, но пустой от людей угол. Чтобы поцеловать. Костя разматывал светодиодную ленту и смотрел как второкурсник с испанского всё ещё педантично разбрасывает по столам блестящие звёзды. Они делают одно общее дело. Без обязательств. И иногда в свете белых снежинок Рома напоминает Косте того парня. С новогодней дискотеки в школе. Одиннадцатый класс. Когда из класса помладше к нему подошёл парень-блондин и пригласил на белый танец. Сердце тогда сильно забилось и Костя, ничего не ответив, ушёл. В дальнейшем они избегали друг друга, прекрасно зная, что за школой их ждут одноклассники. Поговорить. Да просто "поговорить" лицом о кирпичную стену. Времена прошли и что-то, наверное, уже поменялось, а открываться всё равно страшно.

Открываться. В пустынном корпусе университета, где нет никого. Это было возможно и этого страшно хотелось, но оба просто делали свою работу.

Костя запрыгнул на один из столов, и устало воскликнул:

– Всё, перекур.

Из кармана он достал пачку сигарет и коробок спичек, когда рядом сел Роман.

– Ты прикалываешься, прямо здесь? – он засмеялся, взяв пачку из рук Кости и спрятал в свой карман.

– Эй, в чём дело, приятель? Тебе не идёт быть наглым.

Рома поднял руку с пачкой в воздух и кивнул на запястье Кости. Он глаз не сводил с его руки уже десять минут, сгорая от любопытства. Или они похожи или там гораздо более интересная история.

– А что у тебя там под браслетом? Расскажешь, и я верну твою пагубную привычку, – он хитро улыбнулся, гордо задрав подбородок.

Недостаточно знакомы, чтобы быть такими как все друзья. Лёгкими по отношению друг к другу. Требовать сразу большего, перескочив через пропасти и маленькие желания. Но как же мерцающие снежинки на шторах и блёстки диско-шара? Да, это серьёзно. Костя задержался двумя пальцами на запястье и медленно поднял браслет вверх. На коже чёрными чернилами вырисовывался маленький кораблик. С парусом, капитанским мостиком и кормой. Маленький чёрный контур, дрейфующий между синими венами. Татуировка, которую парень старательно прятал от родителей.

Осторожно Рома провёл по ней указательным пальцем.

– Впечатляет. И куда он плывёт?

Костя расслабил руку, повернув её так, чтобы кораблю было удобней плыть.

– На свободу.

Рома отложил в сторону пачку сигарет и, приподняв руку, отстегнул свой браслет, где по коже чуть ниже запястья летела птица. Её крылья с широким взмахом вырастали из шрамов розового цвета, которые никогда уже не затянутся до конца.

– Моя птица тоже ищет свободу.

Костя отвёл глаза. Вдоль вен летящая на свободу птица. Наверное, непросто показывать кроме смелого шага ещё и свой глупый поступок. Некоторые люди его называют безысходностью. Но всегда это глупая ошибка. Тебя самого или тех, кто говорил "нельзя", "не такой". Вот он и испанец с добродушной улыбкой и милым взглядом. Только маска простой жизни, а на деле… "Он такой же, как я" – подумал Костя и всё-таки взял из пачки одну сигарету. Шрамы как крылья, того глядишь из них начнут расти перья. Он ещё раз взял Рому за руку и провёл по птице подушечкой указательного пальца мягко. Слишком мягко. Словно хотел прямо здесь и сейчас заживить контуры крыльев. Слишком свежие следы.

– Ты не делай так, чтобы и на второй руке летала